Владимир Шмаков - Священная книга Тота: Великие Арканы Таро
«В настоящее время мы вновь переживаем время ломки старого научного здания, но такой ломки, которой не знает история науки, и которая по обширности и основательности далеко оставляет за собой все прежние, все, которые выше были нами приведены в виде примеров. Эта ломка, этот неслыханный по своей грандиозности научный переворот, прежде всего, тем замечателен, что он почти одинаково затрагивает все отделы физики. Ни одна из частей великого научного здания, сооруженного работой нескольких столетий, не остается в прежнем ее виде; все они до основания разрушаются, вся физика заменяется новой. Но это еще не все! Разрушается не только наука, составляющая достояние сравнительно немногих, но в самом корне переиначиваются наиболее основные, элементарнейшие представления обыденной жизни, с которыми мы свыклись с малолетства, которые казались неподлежащими никакой критике, никакому сомнению. Разрушаются даже такие истины, которые никогда и никем не высказывались, не подчеркивались, потому что они казались самоочевидными, и потому, что ими бессознательно пользовались все и клали их в основу всевозможных рассуждений».
Заслуж. орд. проф. СПб. Универ. О. Д. Хвольсон.Наступающая эпоха бесконечно отлична от только что минувшей; она есть время перелома, подведения итогов, искания новых путей, выявления новых целей. Все виды мышления, все отрасли науки испытали полный внутренний переворот, они изменились настолько, что подчас с прошлым их связывает одно лишь название. Для человека, стоящего вовне этих новых идей, этот великий перелом всемирной истории проходит бесследно, но он не может не чувствовать его, ибо перевороту в сущности соответствует и переворот в форме. Развитие средств сообщения, падение влияния быта, общность форм жизни в различных государствах, уменьшение значения границ, попытки создания международного языка, интернациональность целого ряда организаций, обезличение властей, как центральных, так и местных, чрез видоизменение их в анонимные общества — все это является низшим, внешним отражением духовного стремления человечества к синтезу, к разрушению единичных форм. Великая война, заливающая мир океаном крови, сметающая народы и изменяющая всю жизнь на земле, есть лишь слабый отзвук той великой борьбы, которая происходит в сознании вселенского человечества при столкновении двух великих эпох, бесконечно разнствующих друг с другом.
«По закону разделения исторического труда, один и тот же культурный тип, одни и те же народы не могут осуществить двух мировых идей, сделать два исторические дела, и если западная цивилизация имела своей задачей, своим мировым назначением осуществить отрицательный переход от религиозного прошлого к религиозному будущему, то положить начало самому этому религиозному будущему суждено другой исторической силе».
Владимир Соловьев.Наше время — это сближение того, что еще так недавно казалось совершенно противоположным, навеки разделенным непримиримостью противоречий. Наука и религия, столь долго имевшие лишь потенциальную связь через философию, теперь все больше сходятся между собой и с удивлением констатируют единство мировоззрений. Так в области позитивных исканий разум стал уходить вглубь, в искание синтеза, так и в религиозной сфере люди стали уходить в мистицизм, в сокровенную сущность религиозных учений Конечный синтез не может не быть единым, а потому конечный мистицизм и конечный научный синтез оказываются неразрывно связанными друг с другом; оба они выливаются в абсолютное учение, единое, но различно преломляющееся в научный разум и разум религиозный.
«Тайны природы», говорит иерофант Фракии, «те же, что и тайны религии, и может существовать лишь единая доктрина, ибо существует лишь один принцип существ. Мы чувствуем импульсом нашего гения, что человек рожден для познания, но мы также должны читать природу и качества существ по их оболочкам. Уметь читать эти знаки есть первая степень науки. Но эта природа и эти качества имеют сходство между собой, что надо также уметь понимать, и эти знаки более трудны для чтения, что составляет вторую степень науки; но обнажить существа от их оболочек, видеть их такими, каковы они есть, — это последняя степень науки и мало, кто этого достигает. Тогда только человек делается могущественным и в словах, и в трудах» [18]…
Раскол между религией и наукой, основание которому было положено гуманистами, достиг высшего расцвета своего в конце XIX века; именно в это время позитивизм и мистицизм стали противоположными полюсами человеческого мышления, не только объявившими войну друг другу, но и начавшими вовсе друг друга игнорировать, что и является, конечно, высочайшей степенью непримиримости.
Единство конечной истины не может не выливаться в общую однообразность путей к ней приближения; при всей многоразличности отдельных форм, вся их совокупность не может не быть проникнута внутренним единством, сказывающимся в стройности и гармоничности совокупной системы всех отдельных путей. Позитивизм и мистицизм в своих конечных степенях развития приводят нас к познанию двух сторон человеческого духа, двух методов его самоутверждения. Как тот, так и другой в своей истинной природе представляют собой осуществление основного стремления духа человеческого познать себя как в сущности, так и в закономерности своей дифференцированной природы. Будучи в этом аспекте сознания тождественными, они являются в другом аспекте противоположными друг другу.
Позитивизм есть стремление человеческого духа сознать себя в синтезе дифференциальной природы, созданном путем внешнего опыта в мире явлений. В силу этого, внешняя форма позитивного познавания всегда объективна, т. е., иначе говоря, данные, критерий и сама закономерность заключений в нем всегда непосредственно основывается и проистекает из истины внешней — мира явлений. В полную противоположность этому, мистицизм есть стремление человеческого духа сознать себя в синтезе дифференциальной природы, путем внутреннего опыта, т. е. последовательным отождествлением отдельных аспектов своего Я с явлениями внешнего мира и утверждением последних как феноменов, проистекающих из нуменального духа и посему имеющих лишь иллюзорное бытие по закону среды. В силу этого, внешняя форма мистического познавания всегда адекватна, т. е., иначе говоря, данные, критерий и сама закономерность заключений в нем всегда непосредственно основывается и проистекает из истины внутренней — из непосредственного самосознания духа. Оба вида самосознания взаимно дополняют и утверждают друг друга; в отдельности каждый из них имеет лишь относительную свободу, ибо развитие сознания духа в двух соответствующих аспектах стремится быть параллельным и допускает лишь дифференциально малые колебания. Совершенный человек должен одинаково следовать по обоим путям, совмещая их в полной гармонии. Истинный маг одинаково всеведущ как в области мистики, так и в области позитивных знаний, и именно совмещение этих двух течений человеческой мысли есть признак, определяющий самое понятие о маге.[19] Будучи в своей истинной природе неразрывными, позитивизм и мистицизм в лице своих представителей через обоюдное непонимание разошлись между собой. В сущности говоря, это расхождение было только видимым, иллюзорным, ибо от человека не зависит сущность явлений и он может изменять лишь кличку. Уйдя целиком во внешнюю форму этих основных течений человеческой мысли и не желая не только воспринимать, но и даже слышать другого учения, представители позитивизма и мистицизма породили каждый в их собственной среде разделение, вполне подобное тому, которое утверждает позитивизм и мистицизм в области самого духа.
Первоклассные представители позитивной науки не могли не чувствовать мистического пути, но эти свои переживания они или вовсе скрывали, или оставляли в неразработанной форме; таковы, например, Ньютон, Паскаль, Кеплер, Декарт и многие другие. «Лишь малое знание удаляет от Бога, большое вновь приближает к Нему» — сказал первый из них, и этим запечатлел общеизвестный исторический факт, что все великие люди науки и истории были людьми верующими. Эти гиганты позитивной мысли представляют собой мистический полюс позитивизма.
Второстепенные работники в области позитивных наук сплошь да рядом запутывались в грандиозности и многообразности мира явлений и забывали среди этого многообразия даже о своем собственном ищущем духе. Если титаны науки, во всеоружии знания, стремились подняться к нему, то ее ремесленники порой начинали видеть небо там, где оканчивалась чувствительность их измерительных приборов. Они не поняли природу синтеза, воспринимаемого чрез беспрестанное увеличение глубины понятий и переход к высшему по аналогии, без нарушения природы категорий, они сочли за синтез суммарность, они определили его как агрегат единичных законов. Сюда относятся предстатели quasi-рационалистических школ материализма и атеизма, как, например, Бюх-нер,[20] Геккель,[21] Штраус[22] и другие; в своей совокупности они и представляют позитивный полюс позитивизма.
