Ольга Тихоплав-Волкова - С тобой без тебя
Почему-то мне пришло на ум вот что. За несколько лет просветительской деятельности Иисус собрал вокруг себя всего двенадцать учеников. Из этих двенадцати в решающий момент один оказался предателем, многие отреклись от Христа почти сразу. Брошенный всеми и униженный, Он был распят на кресте вместе с преступниками – не очень впечатляющий итог жизни!
Он родился в простой семье, в немыслимой глуши, был простым плотником, а затем заурядным паломником, не получил поддержки семьи в том, чем Он занимался, не оставил детей. Это ли образец для подражания?!
Если мерить земной меркой, то христианский Бог – самый большой неудачник всех времен и народов!
А что изменилось после Его распятия? И зачем все это было надо?
Почему же человечество вспоминает уже более двух тысяч лет Иисуса из Назарета, потерпевшего все мыслимые поражения в своей земной жизни?
Мысли почти крамольные, но ведь это правда, если судить о Его жизни с позиции человеческой, когда во главу угла ставятся успех, власть, богатство.
6 июля
Эти дни мы с сыном проходим как-то тяжело, много грустим, я часто плачу. Правда, заметила за собой, что иногда стала напевать за домашней работой, а то и просто петь – это очень помогает преодолевать боль.
Я, вообще-то, хорошо пою, но сейчас в пение вкладываю как-то особенно много души. И конечно репертуар состоит из грустных напевов. Особенно грустная лирика Рубцова, Гумилева, народные песни. Они так передают настроения души, что понимаешь: все когда-то, кем-то пережито. Ты не первый и не последний!
Вчера заходил коллега, попросил денег в долг. У него сломался передний зуб, и надо выкладывать приличную сумму за протез. Деньги одолжила, коллегу угостила коньяком, чтобы человек немного успокоился, а то он сильно комплексовал. Когда он ушел, у нас с Кириллом зашел разговор об этом визите.
«Мам, знаешь, а наш папа никогда бы так не пошел просить денег, тем более у нас, только что похоронивших отца», – заявил мне сын, внимательно наблюдавший за поведением моего коллеги, мягкого, немного застенчивого человека.
«Он ведь мужчина. Что он пришел сюда со своим зубом? У него беда – зуб сломался! И это он пришел к нам?! А ты ему еще коньяк наливаешь?!»
И вдруг сын заплакал так сильно, так тяжело, что я испугалась. Он буквально рыдал навзрыд. Его лицо сильно покраснело, слезы тяжелыми градинами катились по страдающему лицу. Голосом, полным скорби, он выплеснул на меня свою боль: «Почему так несправедлив мир? Папа, который столько делал для людей, честный, порядочный, добрый, умер, а его партнеры, мизинца его не стоившие, остались и даже процветают. Я так люблю папу. – Голос сына дрожал от сильного волнения. Он буквально задыхался от боли, переполнявшей его сердце. – Зачем Бог забрал его? Если он забирает таких людей, а оставляет жить пустых, злых и подлых, то зачем нам с тобой такая жизнь?»
Голос сына, полный боли и невыплаканной скорби, задрожал от гнева. «Ничего не говори, мама. Ответов на мои вопросы не будет. Я не знаю, поднимусь ли я до уровня отца, но я буду похожим на него. Я никогда не буду таким, как они! Но зачем нам с тобой такая жизнь? Пойдем за папой!»
Огромная волна страха и боли за любимого человека со всей мощи обрушилась на меня, сдавив грудь так, что мне показалось, будто меня оглушило. Я сидела как истукан, не в силах сдвинуться с места, ни что-то сказать, ни вздохнуть, ни охнуть. Казалось, время остановилось.
Кирилл, вдруг поняв, что со мной что-то не так, бросился ко мне, буквально выдохнув: «Мама, мамочка, что с тобой? – И вдруг страшно закричал: – Не умирай, мама!» Этот крик сразу вывел меня из ступора, вырвал из какого-то состояния, не знакомого мне ранее. Я увидела белое как мел лицо сына, огромные, в пол-лица глаза, полные ужаса. Я крепко прижала к груди его золотую голову и стала целовать лицо, глаза, волосы, а он, буквально вжавшись в меня, плакал долго и жалобно, вздрагивая всем своим телом. Мой мальчик, наша плоть и кровь, все, что осталось от тебя! За что же такие муки?!
Потом мы сидели долго на кухне, пили чай с вареньем, опухшие от слез и отупевшие от пережитого, тихо беседовали о нашей жизни без папы, делая наметки на будущее.
«Я хочу получить высшее образование, я стану сильным, как папа. Я тебя очень люблю, мама. Я всегда буду с тобой». Сын держал мои пальцы в своей ладони, большой не по годам. «А руки у него очень похожи на руки отца» – эта мысль пришла откуда-то издалека. «Не бойся, я всегда буду с тобой, я ведь однолюб» – это твои слова, которые ты говорил мне один на один.
Надо жить! Сильная душевная боль может разрушить организм, ее надо как-то дозировать, убирать любой ценой. Надо преодолеть боль и двигаться дальше!
Колина жизнь на земле закончилась, но моя-то продолжается, а жизнь Кирилла только началась! Это все так, но где взять силы?!
«Иногда смысл смерти состоит в том, чтобы дойти до немыслимых глубин отчаяния, а затем возблагодарить Бога за то, что вы живы.
Лишь в этом состоянии можно достичь просветления!
Лишь это состояние дает вам возможность подготовиться к изменению жизненного пути».
С 20 мая веду дневник, записывая все, что происходит со мной.
Раньше я этим не занималась, считая подобные дела несерьезными, а вот сейчас нуждаюсь в таком собеседнике, и это при том, что я не одна со своим горем. Есть родные, но, к сожалению, далеко, друзья, люди вокруг, сын рядом. Но на других не будешь постоянно сливать душевные помои, а куда-то деть это добро надо. Иначе нутро прожжет.
А еще я хочу написать книгу о любви и смерти – о нас с тобой и о Боге.
Я буду писать ее своей кровью, буквально выкручивая свое сердце! Я хочу, чтобы ты жил в этой книге! И тогда, где бы ты ни был, в каких бы мирах ни летал, в чьих бы телах ни воплотился, ты услышишь меня! Не может быть, чтобы все это было напрасно!
Но на все воля Божья.
10 июля
Сегодня ровно два месяца, как тебя нет с нами.
Странно, но я живу и даже улыбаюсь, что-то делаю по дому, хочу вывезти сына на юг, чтобы сменить обстановку. Надо побулькать его в морской воде, погреть на солнышке, познакомить со своей родней, чтобы картины смерти сменились картинами жизни.
Мне очень жаль, что ты так рано ушел от нас. Наша семья стала меньше на одно любящее сердце. Значит, нам с сыном надо любить друг друга еще сильнее!
Вчера мы долго молились перед сном в твоей комнате при зажженной свече. Было темно, так как шла сильная гроза. Гром гремел мощно, с раскатами, где-то над самой головой, молния озаряла наши лица, но страха не было. Гроза, бушующая снаружи, отражала наше внутреннее состояние.
А сегодня опять жара, солнце, духота. В такую погоду душевная боль чувствуется острее, чем в грозу.
Была у тебя на кладбище. Положила цветы на могилу, помолилась, поплакала. Небо высокое-высокое, голубое. Видел ли ты меня оттуда?
Вокруг твоего холма столько народу уже легло!
Да, рано ты устроился здесь…
На что ему отдых такой?
На что ему эта обитель,
Кладбищенский этот покой —
Минувшего страж и хранитель?
А может, тебе там лучше, чем здесь?
Ты «дома», среди равных, ты достойно завершил еще одно свое земное воплощение. А нам еще тянуть и тянуть лямку… Ах, если бы знать, что это так, и знать наверняка!
Но сегодня такое яркое солнце, такая сочная зелень вокруг, столько чаек, такое высокое бездонное небо, что не верится, что тебе было бы хуже здесь, с нами!
Кто бы дал ответ!?
Я все еще оформляю справки, согласования, бегаю по службам. Слава богу, везде есть люди! Все можно решить, если идешь к ним с миром. Корона с головы не упадет, если попросишь помочь и обратишься за разъяснениями.
Сегодня утром отправила сына в деревню к твоим родителям до 18 июля, а 20-го мы с ним уезжаем в отпуск. Когда Кирилл садился в «Газель», пошел сильный дождь, ветер хлестал холодными струями по моему лицу, и было не видно слез, которые я просто не могла удержать. Я оставалась одна со своей болью. А водитель «Газели» – молодой рыжеватый парень, какой-то несерьезный, вертлявый, и дорога мокрая и скользкая, словом, опасная.
Я старалась гнать подобные мысли, но они назойливо лезли в мою голову, буквально изнуряя и обессиливая.
Когда машина отъехала от остановки, я зашла в небольшое кафе, находящееся поблизости. На душе состояние было под стать погоде. Дождь усиливался, небо хмурилось все сильнее, какая-то серость заполнила собой весь мир вокруг и внутри меня. Заказав горячий бутерброд и чай с бальзамом, я тупо смотрела в окно, заливаемое струями дождя, когда меня окликнули. Бомжеватого вида дед, держа в дрожащей руке полный до краев стакан водки, стоял около моего столика, всем своим видом давая понять, что он хочет сесть именно сюда. Все места были свободны, и я бросила на деда взгляд, полный немого удивления. Вид у дедули был, прямо сказать, запущенный. Грязные, липкие волосы, многодневная щетина, отечность пьющего лица – все это сильно отталкивало. И вдруг он заговорил. Очень приятный голос звучал странно и совершенно не вязался с внешним видом, речь была правильной, хорошо поставленной. Я с удивлением смотрела на это явление Христа народу, а он, подсев рядышком и выпив залпом без закуски и без запивки весь стакан сразу, заговорил о жизни, смерти, о цели нашей земной жизни. И как заговорил!
