Жан Даниэлу - Богословие иудеохристианства. Главы из книги
Всё это говорит о том, что темы Вифлеемской звезды и звезды как символа Мессии связаны между собой. De Jonge четко показывает эту связь в отношении нашего фрагмента, как он соотносится с Мф., 2,2-[xxi]. Но с другой стороны, он содержит намёк на Числ., 24,17: "Звезда взойдет от Иакова"[xxii]. Связь между двумя текстами эксплицитно существует у Иустина, который отсылает к Зах.6,12 (LXX)[xxiii]: "Сам Моисей провозгласил, что он должен взойтив образе светила через род Авраама. Вот его слова: "Взойдет звезда Иакова и глава Израиля". Другое писание говорит: "Вот человек: Восток имя Ему". Итак, когда звезда взошла на небе в момент его рождения, как написано в "Воспоминаниях Апостолов", халдейские волхвы, распознав происшедшее, явились для поклонения" (Диал. СVI,4).
Вмешательство Числ. 24,17особенно интересно. Речь идет об одном из наиболее интересных текстов, засвидетельствованных в мессианских материалах. Он относился уже к материалам общины Кумрана и входил в сборник Testimonia, найденный в Пещере 4 и еще не изданный[xxiv].Он надписывается "Тому, кто интересуется законом страны Дамаск (Дамасский документ). Лури полагает, что этот документ связан с жилищем Досифея в Дамаске (Kokba)[xxv]. Последний пишет по ошибке "Второзаконие" вместо "Числа". Сам Досифей относится к ессеям[xxvi]. Дамасский документ трижды используется в Свитке Войны (VI,6; XVI,I),появляется также и в Книге хвалений (V,27). Петерсон видит в нем связь с ессейским обычаем поворачиваться к Востоку во время молитвы[xxvii]. Наконец, в зелотском течении он подскажет имя его последнего предводителя Бар Кохбы, "сына звезды"[xxviii].
Из ессейского сборника текст перешел в христианские Testimonia. Кроме Завета Левия общие мотивы с текстом находят и вЛк., I, 78; Апок., 2, 28, 16. Иустин, кроме процитированного нами фрагмента, отсылает к нему, делая из звезды? одно из имен Христа: "Он назван звездой устами Моисея, Востоком устами Захарии "(CXXVI,I). Оба текста опять сближаются, как и ранее. Иустин снова упоминает Числ. 24,17 в I Aпол.. "Другой пророк, Исайя, предсказывает то же самое, но другими словами: "Звезда взойдет от Иакова, и цветок возрастет на стебле Иессея, и народы возложат надеждысвои наЕго руку. Эта взошедшая на небо веселящаяся звезда, этот цветок, возросший на стебле Иессея — Христос" (XXXII,12-13). Отметим, что Иустин сближает Числ. 24,17 и Ис. 2, I, соединяя их в одной цитате, которую он приписывает Исаии[xxix]. Все это обусловлено разнородными цитатами, о которых мы уже говорили и которые свидетельствуют о ссылке на составляющие текст материалы, а не на сам текст.
Связь между Мф. 2,2 и Числ. 24,17 обнаруживается и у Иринея: "В связи с Эммануилом Валаам пророчествовал о звезде: Звезда взойдёт Иакова, и вождь явится в Израиле. Итак, Матфей передает нам слова волхвов, пришедших с Востока: мы видели звезду Его на востоке, и пришли поклониться Ему" (Adv. haer., III, 9,2). Доказательство апостольской проповеди добавляет нечто другое[xxx]. Тот факт, что звезда появляется на небе, говорит о том, что Тот, Кто пришел от Иакова, пришел с неба. Это напоминает Игнатия. С другой стороны, звезда опускается на голову Иисуса, что обнаруживается в Протоевангелии Иакова. Наконец, текст сопровождается следующим параграфом из Ис.2,I, что свидетельствует об использовании Иринеем Testimonia.
Ориген продолжит эту традицию: "Звезда, которая появилась при Рождении Христа, была предсказана Валаамом" (Против Цельса I,59). Ориген ей посвятит интересный параграф в одной из своих "Гомилий" (Num.XVIII,4), где он обращает внимание на то, что звезда, появившись над головой Иисуса, "остановилась, чтобы больше никогда Его не покидать", как Святой Дух при крещении. И из этого он делает вывод, что она является "символом божественности". В другой гомилии (ХIII,7) Ориген свидетельствует о традиции, по которой волхвы были потомками Валаама, пророчество которого они знали: "Поэтому, когда родился Иисус, они узнали звезду"[xxxi].
Следует отметить, что текст Игнатия Антиохийского, кромеаллюзии на сияющую звезду, говорящую о Рождении Христа в небесном мире, добавляет: "Все другие звезды вместе с солнцем и луной собрались в хоровод вокруг звезды, и она светила ярче, чем другие" (Eф., XIX, 2). Так была предложена интерпретация этого загадочного текста в духе эллинистического астрологического учения[xxxii], но в целом фрагмент кажется нам иудео-христианским. Создается впечатление, что в подтексте у него — материалы из Testimonia[xxxiii]. Мы можем спросить себя, не объясняется ли тем же самым и последняя его характерная черта.
В Ветхом Завете есть текст, очень сходно описывающий солнце, луну и прочиесветила, совершающие поклонение наиболее яркому из них. Это сон Иосифа: "Я видел еще сон: вот, и солнце, и луна, и одиннадцатьзвезд поклоняются мне" (Быт.37,9). Этот текст был также понимает как относящийся ко Христу. В Благословениях Исаака и Иакова Ипполит так комментирует видение Иосифа: Иосиф "предвидел Логос..."[xxxiv], и непосредственно о нашем тексте: "Почему вас возмущает то, что солнце, луна и одиннадцать звезд поклоняются ему? В те древние времена они были лишь прообразами. Где же тогда свершилось то, что было сказано: "должно ли нам с твоей матерью и твоими братьямипоклониться тебе", если не тогда, когда праведные апостолы вместе с Марией и Иосифом, придя на Елеонскую гору, поклонились Ему"[xxxv]. Следует отметить, что, по мнению Ипполита,Иосиф был ещё жив, когда произошло Вознесение на Елеонской горе.Число звезд (одиннадцать), можно объяснить отсутствием Иуды. Интерпретация Игнатия отличается от вышеописанной, но давайте спросим себя, не являются ли эти две интерпретации параллельными комментариями к одному тексту.
Следует добавить, что еще в Завете 12 патриархов говорится об использовании этого текста в первоначальной иудео-христианской среде, причем упоминается одна характерная черта, позволяющая предположить, что именно этот текст и имел в виду Игнатий, как и во многих других случаях. Мы читаем в Завете Неффалима: "Мне было видение на Елеонской горе к востоку от Иерусалима: солнце и лунаостановились. Исаак, отец мой, сказал нам: бегите и возьмите каждый по мере сил своих. И луна, и солнце будут принадлежать тому, кто завладеет ими. Мы все бежали, и Левий завладел солнцем, Иуда — луной, и были они рады больше, чем другие. И Левий стал как солнце, и юноша дал ему двенадцать пальмовых ветвей. Иуда же стал блистающим, как луна, и былодвенадцать лучей под ногами его" (V,1-4). Можно даже задаться вопросом, не вдохновлен ли нашим текстом Апок.12,I: "И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце. Под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд".
Различия между текстами Ипполита и Игнатия очевидны, в частности, характерен тот факт, что оба мессии (что, кстати, говорит о ессейском происхождении текста), идентифицированы один — с солнцем, а другой — с луной. В то же время, интересно отметить именно такую интерпретацию двух светил, возвысившихся более, чем другие двенадцать. Влияние следующего фрагмента Быт.37,9 также вероятно[xxxvi]. Следует отметить упоминание Елеонской горы, отличающееся такой точностью, что не вызывает сомнения факт заимствования Ипполитом из Завета. В той же степени интересно замечание о Востоке Иерусалима, которое напоминает Зах.6 12; Мф.2,2 и Лк. 1,78.
Но на этом богословие текста Игнатия исчерпано далеко не полностью. Появление нового светила сеет тревогу среди астральных сил, ведь оно провозглашает уничтожение магии, освобождение от зла, разрушение древнего царства (Eф. XIX,3).В этом фрагменте, видимо, подразумевается господство светил над мiром посредством магических и астрологических обрядов, являющихся проявлением их власти. С другой стороны, в данном контексте акцент с магии может быть перенесен на волхвов. В этом случае получается, что и астральные силы, и сами волхвы, их служители, оказываются ошеломлёнными появлением нового светила, знаменующего конец их царствования.
Подобная интерпретация подтвержденаи другими свидетельствами. Первое из них — свидетельствоИустина, который пишет: "Слова Исайи: "богатства Дамаска и добычу Самарийскую понесут пред царем Ассирийским" (Ис.,8,4), значили, что сила злого духа, живущего в Дамаске, будет побеждена Христом в момент Его рождения; и это именно то, что произошло. Волхвы, как "добыча", были вовлечены в злые дела, на которые их толкнул злой дух. Они пришли поклониться Христу и тем самым освободиться от его власти, которая захватила их, как захватывают добычу" (LXXVIII, 9), (см. также LXXVII, 2-4, LXXXVIII,I).
Этот мотив был подхвачен Тертуллианом[xxxvii]. Текст требует некоторых замечаний. Во-первых, отметим, что Ис.8,4 ещё дважды цитировался Иустином между 16 и 16 b cтихами в Ис.7 (XLII, 6; LXVI, 3). Эти соединения отличаются от фрагментов, ранее собранных в сборники, и это доказывает, что Ис.8,4 очень быстро стал использоваться в связи с детством Христа. С другой стороны, эпизод с волхвами, в связи с этим текстом, приобретает богословский смысл. Волхвы пришли из Дамаска[xxxviii], то есть они зависели от князя тьмы, жившего в Дамаске, несомненно в противовес Иерусалиму[xxxix]. Приход Христа вызвал их обращение, т.е. вырвал их из рук темных сил, которым они служили магией и астрологией.
![Виктор Баранец - Армия и Ельцин [Главы из книги "Рыцари и негодяи"]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
