Александр Горбовский - Иные Миры
В будущем по мере сближения человеческих цивилизаций взгляд этот может оказаться понятным большинству. Тогда на вопрос о возрасте человек будет называть совершенство, достигнутое им, а не меру биологического своего бытия. Возможно, это и есть истинный возраст человека – его духовный возраст.
Тогда в ответ на такой вопрос человек сможет сказать:
– Я вылечил тысячу больных.
– Я вырастал пятьдесят урожаев.
– Я воспитала троих детей.
В необозримо отдаленном будущем, приблизившись к вершинам своей эволюции, человек обретет, возможно, нравственное право на то, чтобы существовать вечно.
Тогда бессмертие явится не наградой за ухищрения человеческого ума, а биологическим венцом всей его нравственной эволюции.
Но если так, если человек сможет воспользоваться бессмертием только на высших этапах своего развития, зачем тогда все прошлые поиски, открытия и находки? К чему усилия современной науки и даже науки обозримого будущего? Не следует ли из сказанного выше, что все это лишено смысла?
Казалось бы, такой вывод напрашивается сам собой, лежит на поверхности. Однако, подобно многому лежащему на поверхности, он ложен.
Как известно, восстание Спартака не ликвидировало рабовладения. Прыжок «смерда Никиты» на самодельных крыльях с колокольни не привел к созданию летательного аппарата. Плавание викингов через Атлантику за много веков до Колумба не стало открытием Америки.
Почему же сегодня, когда мы говорим об истории революционной борьбы масс за свободу, об истории воздухоплавания или истории географических открытий, мы вспоминаем эти события? События, которые, казалось бы, не имели продолжения и не привели ни к чему.
Дело в том, что каждое из них, даже не завершившись конкретным результатом, явилось ступенькой к развитию духовных и нравственных качеств человека. Поэтому не напрасно пролилась кровь Спартака, не были напрасны открытия, опередившие свое время, отвергнутые и забытые. Не были тщетны высокие подвиги ума и сердца, даже если о них никто не узнал и они не изменили мира. Все это были ступеньки развития человечества.
Такими же ступеньками являются, по сути дела, и поиски бессмертия, возможное достижение его и даже отказ от бессмертия во имя жизни и совершенствования всего человечества.
Если человек придет к физическому бессмертию в результате своей эволюции, это бессмертие, возможно, не вызовет у него того интереса и не покажется ему столь ценным, каким казалось вчера и каким представляется сегодня. Потому что нормы, оценки и критерии завтрашнего человека будут во многом отличны от сегодняшних наших представлений.
Можно допустить, что древние действительно знали какие-то средства продления жизни, и даже на весьма значительный срок. Можно допустить, что поиски современной науки откроют в конце концов пути к продлению жизни на десятилетия, может быть, на века. Но вполне правомерна и другая, возможно, главная, мысль – мысль о том, что ничего этого и не нужно, что незачем искать бессмертие, потому что человек исходно наделен им. Причем не в каком-нибудь аллегорическом смысле или переносном значении, а в прямом.
Судя по всему, человек есть нечто большее, чем внешний его облик, воспринимаемый нашими органами чувств. Судить, догадываться об этом можно по целому ряду фактов. Среди них, этих фактов, сообщения о возвращении человека к жизни после клинической смерти.
Воспоминания тех, кто пережил этот опыт, обстоятельства, сопутствовавшие этому, позволяют увидеть всю ситуацию человеческого бытия, да и самого человека, в довольно неожиданном, непривычном для нас аспекте.
Те, кто вернулись
Боги лишь считанным даровали почетное право возвращения души из Анда.
Платон. «Лир»1. Свидетельства древних
С тех пор как с пятидесятых годов нашего века в медицинской практике появилась служба реанимации, прекращение жизненных функций организма, как мы знаем, не обязательно означает конец. Судя по всему, однако, возвращения к жизни случались и раньше. Во всяком случае, в прошлом можно найти ряд упоминаний об этом.
Одно из первых таких сообщений принадлежит Платону. Он рассказывает о человеке, который был убит во время сражения «но когда через десять дней стали подбирать тела, его нашли и перенесли домой, и когда на двенадцатый день приступили к сожжению, то, лежа на костре, он вдруг ожил…».
Другое упоминание о таком же произвольном, спонтанном возвращении к жизни, относящееся к VIII веку, принадлежит английскому монаху Виду Достопочтенному.
Вот как излагает он это в своем труде «История английской церкви и народы»: «В эти дни великое чудо, подобное тем, что происходили в давние времена, совершилось в Британии… Человек, который уже умер, вернулся в телесную жизнь». Как и Платон, Вид указывает его имя – Каннингэм и уточняет, где это произошло – в Норгамбрайнсе. «Он заболел. Ему становилось все хуже, пока не наступил кризис, и однажды ночью он умер. Но на рассвете он вернулся к жизни и внезапно поднялся и сел к величайшему ужасу собравшихся у его тела и оплакивавших его, которые разбежались. Только жена, которая любила его больше всех, осталась с ним, напуганная и трепещущая».
Нужно сказать, что упоминания о таких событиях чрезвычайно редки и рассеяны по источникам. Так что разыскать их довольно трудно. Еще труднее судить о достоверности каждого отдельного случая. Я имею в виду не достоверность самого события, а того, был ли человек, вернувшийся к жизни, перед этим действительно в состоянии клинической смерти. Замечание это может быть отнесено как к сказанному ранее, так и к сообщению, которое приводит известный английский антрополог З. Тейлор. Со слов исследователя-этнографа он передает рассказ об одной туземке Новой Зеландии. После того как она умерла и была оплакана родными, дом, где лежала она, был покинут всеми, так как по законам племени он стал табу. Через несколько дней, однако, сородичи увидели ее живой возле дома на берегу реки.
Встречаются подобные сообщения, относящиеся к более близкому и даже нашему времени.
Один из таких случаев упоминает о женщине, внезапно вернувшейся к жизни, когда усилия реаниматоров оказались тщетны и ее на коляске катили в морг. О другом – летом 1987 г. рассказали «Известия». Крановщица Ю. Ф. Воробьева из Донецка соприкоснулась с электрическим кабелем, который оказался под напряжением 380 вольт. В течение двух часов реаниматоры тщетно пытались вернуть ее к жизни. А через день, находясь уже в морге, она вдруг пришла в себя. Правда, сознание полностью возвратилось к ней только две недели спустя.
О случаях такого произвольного, спонтанного возвращения к жизни мне и самому приходилось слышать от врачей. Объяснение, которое давали они, – возможно, преждевременность, ошибочность диагноза смерти. Что ж, может быть. Во всяком случае, такое объяснение принять легче, чем представить себе, что перед нами – феномен, плохо ложащийся на схемы наших сегодняшних представлений о жизни и человеке.
Правда, есть сообщения, приходящие тоже из прошлого, о возвращениях к жизни, совершившихся не спонтанно, а благодаря чьему-то воздействию, вмешательству. Одно из самых отдаленных таких упоминаний, на уровне мифологическом, связано с именем Асклепия (римск. – Эскулап), греческого бога врачевания. Овладев разными науками, гласит предание, Асклепий научился якобы и искусству возвращения к жизни.
Другое, более конкретное свидетельство содержит Четвертая Книга Царств (Библия). Там повествуется об эпизоде, связанном с конкретным историческим лицом – пророком Елисеем (850-900 гг. до н. э.). «И вошел Елисей в дом, и вот, ребенок умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за собою, и он молился Господу. И поднялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем. И согрелось тело ребенка. И встал и прошел по горнице взад и вперед: потом опять поднялся и простерся на нем. И чихнул ребенок раз семь, и открыл ребенок глаза свои.
И позвал он Гнезия и сказал: позови эту Самаритянку.
И он позвал ее. Она пришла к нему, и он сказал – возьми сына твоего».
Рассказ этот, отстоящий от нас почти на тридцать веков, интересен не только жизненной достоверностью деталей («И встал и прошел по горнице…»); но что важно – описанием самого приема возвращения к жизни. Во всяком случае, того, как мог бы это видеть наблюдавший со стороны.
Упоминание о подобном случае содержит и книга русской духовности «Четьи-Минеи».
«И не во мнозе времени поели отца своего, разболеся сей князь Иван Борисович, и егда вельми изнеможе, и повел себя отвести в обитель пречистой Богородицы к отцу своему крестному игумену Иосифу».[2] «…И егда привезоша его в обитель пречистой Богородицы, и отнесен бысть в келию, и изнеможе зело, и нача отходити. И егда бысть без дыхания, и сия видяще князи и бояре и благородные отроки нечаемую ими печаль и скорбь сердечну, и начашя велиими гласы вопити, глаголюще…» Послали за игуменом. «И прииде игуменъ Иосиф, и повелел престати от плача; и виде князя без дыхания и вопроси, аще покаяся и причастися. И отвешаша ему вей: ни покаяся, ни причастися. И о семъ Иосиф зело оскорбися, съ воздыханиемъ слезы испущая: бяше бо, такоже и прежде рекъ, тако сынъ ему крестный. И выела всехъ вонъ, остави единаго старца Касиана, рекомаго Босого; и помолися Господу Богу и пречистой его Богоматери: а абие князь тако отъ сна возбнувъ, сверже одеяло, и нача звати великымъ гласомь отца Иосифа, просить покаяния. Услашавше же князя и бояре гласъ его, отъ скорби на радость мало отдохнушя. И рече имъ Иосифъ: что имущени бысте, князю мало задремавшу? Зрите, тако живъ есть. Они же во удивлении бышя: видешя бо его умерша; и пакы зряще его жива, воздашя славу Богу. И вей начашя хвалу воздавати Иосифу: тако молитвою, рече, твоею князь оживе».
