Дмитрий Логинов - Богослов, который сказал о Боге лишь одно слово
Конечно, мы далеко не первые, кто обращает внимание на подобного рода несообразности. У некоторых даже возникла мысль, что Бог книги Бытия и Господь Второзакония – совершенно разные сущности. Известно ведь, что в 622 году до Р.Х. в Иерусалимском храме «нашли» вдруг свитки с дополнениями к закону Моисея, которые были сделаны, якобы, Моисеем же. И эту книгу назвали Второзаконие. Как это показал Андрей Королев, евреи начали называть своего бога именем «Яхве» только с этого времени. А самое слово «яхве», как отмечает он же, в переводе с еврейского означает «будет»[65].
Складывается впечатление, что религиозные реформаторы времен «обнаружения» дополнений к закону Моисея решили: пусть у еврейского народа БУДЕТ отныне несколько иной бог, чем тот, о котором его около тысячелетия назад учил Моисей (последний обучался у египетских жрецов и мог, хотя бы и в искаженном виде, исповедовать монотеизм фараона-философа Эхнатона). Иудаизм – религиозное учение, опирающееся, в основном, на Второзаконие – окончательно сформировался в 444 г. до Р.Х. усилиями, по большей части, евнуха Неемии, впоследствии объявленного пророком. Имя «Яхве» в иудаизме считается столь священным, что его даже запрещается произносить вслух, а можно лишь намекать на «четыре буквы» – знаменитый тетраграмматон каббалистов. Некоторые евреи отказались принять иудаизм. Потомками их была основана секта ессеев. То есть, по отношению к учению Моисея, это была как раз не секта, а ортодоксия, в отличие от иудаистских сект фарисеев и саддукеев. Ессеи переняли от зороастрийцев обычай встречать молитвой восходящее Солнце. Те немногие представители еврейства, которые приняли Христа, были, в основном, из ессеев.
Исследователь А. Королев идет весьма далеко в интерпретации символизма засекреченного иудейскими раввинами имени бога «Будет». Поскольку существует сатанинская величальная формула «он есть тот, кем он будет» (в смысле: после планируемого низвержения Бога сатана займет Его место), Королев подозревает, что этот Яхве – сам сатана. Он видит подтверждения этому в текстах Второзакония и Пророков. «Дуновение Яхве – как поток серы» (Ис 30:33). «Я подъемлю к Небесам руку мою и говорю: живу я вовек!» (Втор 32:40). Последнюю фразу можно перевести и как «подъемлю на Небеса руку мою» и тогда получается, что Яхве книги Второзакония угрожает Небу. Еще во II в. подобное исповедовал Сатурнин Антиохийский, а также Василид и Карпократ Александрийские. В Х же веке македонский болгарин протопоп Василий Богомил принял огненную мученическую смерть, отстаивая учение о демонической природе Второзакония и подобных ветхозаветных текстов. Не лишне будет упомянуть здесь также исповедания Маркиона – Аполлоса – Гермы (II в.), что бог Ветхого завета есть демиург планеты Земля, но не Бог – Отец Иисуса Христа.
Так или иначе, а еврейский завет существенно обветшал со времени Моисея. Как видно из всего сказанного выше, на настоящий день он представляет собой смешение разных уровней богопонимания, вступающих иногда в явное противоречие друг с другом. Впрочем, ученики Христа не одобрили сей завет и в том виде, каким он был во времена Моисеевы. Апостол Павел речет: служение Моисея было «служением смертоносным буквам» (2 Кор 3:7). Любимый ученик Иоанн свидетельствует: «Закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин 1:17). То есть, говоря иными словами, Моисеев закон был безблагодатным и не содержал в себе истины. (Знаковый весьма факт: в Новом Завете благодать упоминается ровно 111 раз, а в Ветхом, который по объему в три раза больше, – всего 11.)
Почему же апостолы осудили столь строго еврейскую традицию? Дело в следующем: ко времени воплощения Слова на земле в ней вовсе не осталось указания на четвертый – всесовершенный – уровень богопонимания. А именно: иудейский завет не учит, что Всевышний Бог – Триедин. А без такого учения человек не может оказаться спасен – обожен. Без веденья о Троичности Вышнего Божества человек не может стать сопричастником окончательной Истины. Заветы других народов, почерпнутые некогда из единой перворелигии – из ВЕЧНОГО завета, который принесли на землю легендарные аркты, – обветшали не столь. Как сердцевина систем эллинских философов сияет платоническое учение о божественной Триаде. Подобные богословские построения видим и, например, в индуистском трактате «Трипура Рахасья», который не моложе Махабхараты. Веданта вообще пронизана представлениями о единстве Брахмана, Ишвары и Атмана. Примеры можно приводить долго. Распространение христианства потому и было взрывообразным, что народы Земли, помнившие о Троице испокон[66], узнавали воплотившееся Второе Лицо Ее.
Впрочем, есть указание, что некогда и традиция евреев содержала сходное ведение. То есть, завет их не был изначально безблагодатен, а, именно, обветшал, почему он и справедливо именуется «Ветхий» в Библии. Книга Бытия повествует, что Аврааму явились однажды три ангела (Быт 18:2). Случилось это после того, как он заплатил церковную десятину царю-волхву Мелхиседеку, властителю Града Божьего и первосвященнику Бога Триединого Всевышнего (потомки Авраама не соблюдали этот благочестивый обычай своего праотца и Моисей поставил им первосвященником брата своего Аарона). Явление произошло у дуба Мамрейского (дуб есть древо, которое почитается священным у друидов и у волхвов древних руссов). Однако это единственный намек на идею Триединства Всевышнего во всем огромном объеме ветхозаветных текстов.
Что же до Завета Нового, то тексты его все прямо-таки дышат идеей Троицы. Младенцу Иисусу приходят поклониться трое волхвов. Некоторые христианские народы называют в своих преданиях их то волхвами, а то царями. То есть это были цари-волхвы или, если употребить для обозначения славянских священнослужителей[67] соответствующий латинский термин, – понтифики. Когда Господь преобразился на горе Фаворской, то созерцать это чудо позвал Он с Собою трех, именно, учеников. А также жен мироносиц, которые оповестили апостолов о том, что Христос воскрес и тела Его нет более во гробе, тоже числом было три. С полной определенностью, исключающей какие-либо иные толкования, Триединство Всевышнего исповедуется Евангелиями при описании крещения в Иордане. С небес тогда звучит глас Отца: «Сие есть Сын Мой возлюбленный»; и с неба же на Христа нисходит Святой Дух в образе белого голубя (Мф 3:16,17).
Педанты могут сказать: но, все-таки, самое слово «Троица» в Новом завете отсутствует. Почему? В ответ укажем на Евангелие от Фомы, которое представляет речения Иисуса Христа, записанные этим апостолом. А именно, на речение 35: «Где Троица, там и боги». В первые века христианства пользовались равным почетом все двенадцать Евангелий. В IV веке четыре – только – были канонизированы. Некоторые из остальных восьми оказались позабыты или же перевраны, потому что над ними не простиралось эгиды авторитета официальной церкви. Но только не святое благовествование Фомы. Многие христиане так и не смирились, что это Евангелие, на которое ссылался еще Климент Александрийский (II в.), не канонизировали в дополнение к четырем[68]. Поэтому другое название, закрепившееся за благовествованием от Фомы – Пятое Евангелие. То есть христиане воспринимали его – а некоторые понимают и по сей день – как неотъемлемую часть Нового завета.
Фома и другие апостолы исповедовали первым христианам учение о Пресвятой Троице. Оно воспринималось легко. Ведь «скифы» были подготовлены к высшему уровню богопонимания веденьем о Великом Триглаве, индусы (им, как раз, проповедовал Фома) – текстами Трипуры и вообще ведантой, эллины – философией о Триаде, которая представляет собой Монаду, надстоящую над Диадой. Послание Феофила Антиохийского к Автолику свидетельствует о том, что ко второму веку понятие Троицы уже было для христиан привычным. Святой ведь говорит в нем: «Три дня, которые были прежде создания светил, суть образы Троицы». Если бы Феофил, как это полагает сейчас большинство, «ввел» понятие Троицы – столь скрупулезный богослов[69] прежде дал бы развернутое определение этого понятия, и только после говорил бы о том, что может быть понимаемо как образы его или символы.
Итак, понятие Троицы было канонизировано на Вселенском I соборе вослед затем, как произнес Константин знаменитое Όμοούσιον, то есть исповедал Сына Единосущным – Отцу и Духу. Откуда вообще пришло в христианство это – центральное во всем его богословии – понятие Троицы?
Завет Ветхий, как это мы говорили выше, подобного не содержит. [70] Иные же богословские системы – такие как эллинизм, индуизм, северный ведизм – напротив, опираются испокон или долгие века именно на это понятие. Какая же из этих систем удостоилась высокой чести предоставить свой понятийный аппарат в качестве формы запечатления главного христианского канона?
