Валентин Томберг - Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма
В этом проведенном нами сравнительном анализе различных и на первый взгляд противоречащих друг другу толкований Творения с целью уяснить их взаимосвязь в иерархическом порядке мы оказались непосредственно в той сфере, где действует герметико-философское чувство — чувство синтеза, которое соответствует второму ХЕ Тетраграмматона и является, в сущности, чувством завершающего итога или видения целого. От гностического чувства — которое соответствует первому ХЕ — герметико-философское отличается тем, что дает сумму или дает синтез дифференцированного, развернутого целого, тогда как гностическое чувство дает отражение целого в его изначальном, свернутом виде. Посредством гностического чувства осуществляется первичный синтез — предшествующий анализу; посредством же чувства герметико-философского, напротив, осуществляется вторичный синтез—анализ завершающий. Его функция не имеет прямого отношения к творчеству, — она, скорее, «демиургическая», это функция мастерового, «горшечника», осуществляющего формирование того или иного материала вплоть до предусмотренной замыслом формы его окончательного воплощения.
Мы назвали это чувство «герметико-философским», т. е. чувством синтеза трех миров (или высших планов) в четвертом, основываясь на формулах, которые содержатся в Изумрудной Скрижали и суммируют «три части философии всего мира» (tres partes philosophiae totius mundi) в некий итог трех миров и трех соответствующих видов опыта: магического опыта, гностического откровения и опыта мистического. Оно является чувством синтеза поскольку действует по вертикали соподчиненных сфер, т. е. это чувство «герметическое». Ибо герметизм, в сущности, есть не что иное, как философия, основанная на магии, гнозисе и мистицизме и имеющая целью синтез различных сфер макро- и микрокосма. Когда суммируются факты какой-либо одной сферы — например, в биологии, — то при этом прибегают к научному, а не герметико-философскому чувству. С помощью общепризнанного и по-своему вполне эффективного научного чувства суммируют факты опыта в одной сфере, по горизонтали. Герметизм — не наука и никогда ею не будет. В герметизме можно, конечно, использовать методы и результаты тех или иных наук, но сам он при этом не становится наукой.
Современная философия, осуществляющая синтез данных и методов отдельных наук, в качестве собственного оправдания имеет целью выполнение функции метанауки — «науки наук» — и это роднит ее с герметизмом. Но как таковая, сама по себе, она от него весьма разнится, поскольку задача герметизма — суммировать опыт во всех сферах, аэтот опыт совершенно различен в зависимости от того, в какой сфере он обретается.
Поэтому для обозначения четвертого чувства — чувства синтеза — нами и выбран термин «герметико-философское».
Само собой разумеется, что очерченная в этом письме характеристика четырех чувств — без активного участия каждого из которых традиция неминуемо выродится и угаснет — крайне приблизительна и поверхностна. Однако все изложенное здесь — в частности, касательно чувств магического и герметико-философского — будет углублено и конкретизировано в последующих двух письмах, посвященных Арканам Третьему и Четвертому, которые по самой своей природе гораздо более способствуют раскрытию смысла стоящей перед нами задачи, поскольку Третий Аркан Таро — «Императрица» — это Аркан магии, а Четвертый — «Император» — Аркан герметической философии.
Письмо III. Императрица
«Се, раба Господня; да будет мне по слову Твоему».
Лк.1:38Дорогой неизвестный друг,
Третий Аркан, Императрица, есть Аркан священной, сакральной магии.
Существуют всего три вида магии: священная — та, в которой маг является орудием божественной силы; персональная — та, в которой он и есть сам источник магического действия; и, наконец, колдовство, — магия, в которой маг становится орудием стихийных либо иных подсознательных сил. Именно к священной, или божественной магии относится учение Третьего Аркана — в том смысле, на который указывает его расположение между Арканами Вторым и Четвертым, а также сам контекст соответствующего изображения на карте.
Любая магия, включая колдовство, есть практическая реализация следующего: тонкое правит грубым: сила — материей; сознание — силой; и, наконец, сверхсознание, или Божественное, — сознанием. Именно это последнее соотношение властных уровней символизирует Императрица. Ее корона, скипетр и щит (или герб) суть три орудия осуществления этой власти. Венчающая голову корона указывает на власть Божественного над сознанием; правая рука (зеркально), в которой скипетр, увенчанный укрепленным на золотом шаре крестом, представляет власть сознания над силой; левая же рука, в которой щит с изображением орла, означает власть энергии над материей, или власть духовного над материальным.
Корона указывает на божественное освящение магии. Только та магия, которая увенчана свыше, не является узурпацией власти. Благодаря венцу она обретает законность. Скипетр — это магическая мощь, магическая власть, которой благодаря ему наделена Императрица. Щит с изображением орла указывает точку приложения, цель этой магической мощи; это ее эмблема и ее девиз, гласящий: «Освобождение ради вознесения». Наконец, непоколебимый трон, на котором восседает Императрица, символизирует неоспоримое и неприкосновенное место, которое принадлежит магии в жизни духовной, психической и природной, — что и подтверждается божественным освящением, или короной, реальностью ее власти, или скипетром, а также тем, что она имеет своей целью, указанной гербом на щите. Такова роль магии в мире.
Рассмотрим теперь более тщательно атрибуты Императрицы — корону, скипетр, щит (или герб) и трон, понимая их как символы божественного права, власти, цели и роли магии.
Прежде всего, в отличие от Верховной Жрицы, Императрица увенчана короной, а не тиарой: у короны не три, а два яруса. Это значит, что достоинство или функции, которые эта корона символизирует или которыми наделяет, относятся к двум сферам, двум аспектам приложения. Верховная Жрица, олицетворяющая Гнозис, увенчана тиарой, поскольку ее задача — нести через три плана откровение, или «книгу», т. е. традицию. Магию же венчает корона, поскольку ее задачей является сублимация Природы, как это символизирует щит (или герб) в руках Императрицы с изображением парящего орла, в отличие от книги в руках Верховной Жрицы.
Жозефен Пеладан дал в книге «Как стать магом», пожалуй, идеальное определение магии как «искусства сублимации человека» (103: р. 135). Именно таков точный смысл символа (или цели) магии, если под «сублимацией человека» понимать человеческую природу. Пеладан глубоко проник в смысл этой символизирующей магию эмблемы — щит с изображением парящего орла: свидетельством тому являются все его труды, которые в совокупности представляют захватывающий полет мысли, — которые и как единое целое, и каждый порознь устремлены к идеалу сублимации человеческой природы. Недаром Пеладан своей эмблемой избрал символ магии: парящего орла. Не на этот ли символ, призывающий «бросить на ветер орлов своих желаний», — ибо счастье, «возвышенное до идеала, свободное от негативных аспектов человеческой личности и мира вещей... является единственным этого мира торжеством» (105: р. 112), — следует взирать непрестанно? В сущности, этот же символ — щит с орлом — подразумевается и в том определении магии, которое дал Папюс: «применение концентрированной человеческой воли с целью ускорить эволюцию жизненных сил природы» (102: р. 10).
Этому определению предпослано иное:
«Магия есть наука любви» (102: р. 2).
Стало быть, именно эту «ускоренную эволюцию жизненных сил Природы» и символизирует орел на щите Императрицы; «наука ЛЮБВИ» — это скипетр Императрицы, представляющий собою средство, которым достигается цель магии.
Таким образом, если щит означает «что?» магии, скипетр — ее «как?», то корона здесь означает «по какому праву?».
Хотя магия уже не фигурирует в уголовных кодексах нашего времени, проблема ее легитимности, ее законности по-прежнему сохраняется в виде проблем морали, теологии и медицины. Сегодня, как и в прошлом, человек задается вопросом — есть ли нравственное оправдание стремлению (не говоря уже об осуществлении на практике) к тому исключительному могуществу, которое наделяет властью над себе подобными; не является ли такого рода домогательство симптомом и следствием тщеславия, т. е. как оно вообще совместимо с той ролью, которую все искренно верующие христиане отводят Божьей благодати (независимо от ее понимания, — является ли она нам непосредственно или благодаря посредничеству Ангелов-хранителей и святых — слуг Господних)? Наконец, можно спросить, не является ли подобное домогательство свидетельством некоей патологии, т. е. чем-то противным человеческой природе, противоречащим основам религии и метафизики, а в конечном итоге — угрожающим тем пределам, до которых можно безнаказанно дойти на пути к Неведомому.
