Елена Блаватская - Разоблаченная Изида. Том II
«Кто взойдет на гору [высокое место] Господню?» — спрашивает праведный царь Давид, — «кто станет на место его кадушу [на святом месте его]?» [«Псалтырь», XXIII, 3].
Кадеш может означать в одном смысле «озарять», «освящать» и даже посвящать или отделять; но он также означает служителей сладострастных ритуалов (культ Венеры), и истинное толкование слова кадеш открыто указано во «Второзаконии» [XXIII, 17]; в «Осии» [IV, 14] и в «Бытие» [XXXVIII, 15-22]. «Святые» библейские кадешимы были тождественны, что касается до их обязанностей, баядеркам в позднейших индусских храмах. Еврейские кадешим, или галли (жрицы Кибелы), жили «при храме Господнем, где женщины ткали одежды для Астарты» или же занавеси для статуи Венеры-Астарты, гласит стих седьмой в двадцать третьей главе «Второй книги Царей».
Пляска, совершаемая Давидом вокруг Ковчега, была «кружением», которое, как говорят, было предписано амазонками для мистерий. Такова была пляска дочерей Силомских [«Судей», XXI, 21, 23 и далее], также как и прыжки пророков Ваала [1 Царей, XVIII, 26]. Это просто были характерные признаки культа сабеян, ибо пляска эта изображала движение планет вокруг Солнца. Несомненно, что пляска эта была вакхическим исступлением, при чем употреблялись цистры, также весьма выразительны укоры Мелхолы и ответы царя.
«Отличился сегодня царь Израилев, обнажившись сегодня перед глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой, человек». — И он резко отвечает: — «пред […] играть и плясать буду, и буду еще более отвратительным, чем это, и я буду низкий в собственных глазах».
Если мы вспомним, что Давид жил среди тирийцев и филистимлян, где их обряды были обычными; что он, на самом-то деле, отвоевал эту страну у Саулова дома с помощью наемников из их страны, то такое поощрительное отношение к их обрядам и даже введение такого языческого культа со стороны слабого «псалмопевца» выглядит весьма естественным. Кажется, Давид ничего не знал о Моисее, и если он ввел поклонение Иегове, то вовсе не в монотеистическом смысле, а просто в смысле одного из многих богов соседних народов — в качестве бога охранителя, которому он отдал предпочтение и выбрал среди «всех других богов».
Прослеживая христианские догматы пункт за пунктом, если мы сосредоточим наше внимание на одном из них, который вызвал самые яростные столкновения, пока его не признали, а именно — догмате о Троице — что мы находим? Мы встречаем его, как мы уже показали, на северо-востоке Инда; и прослеживая до Малой Азии и Европы, узнаем его у каждого народа, имеющего что-нибудь похожее на установленную религию. Этот догмат преподавали в старейших халдейских, египетских и митраических школах. Халдейский Солнечный бог, Митра, назывался «Тройственным», и халдейская идея тройственности была учением аккадийцев, которые сами принадлежали к расе, которая была первой, породившей метафизическую тройственность. Согласно Раулинсону, халдеи были аккадийским племенем, которое жило в Вавилонии с самого начала. По мнению других, они были туранцами и наставляли вавилонян, давая им первые понятия о религии. Но эти же самые аккадийцы — кто же они были? Те ученые, которые хотели бы приписать им туранское происхождение, делают из них изобретателей клинообразных письмен; другие называют их шумерами; еще другие называют их язык, от которого (по весьма основательным причинам) не осталось никаких следов, — то каздейским, то халдейским, то прото-халдейским, то каздо-скифским и т. п. Единственной традицией, заслуживающей доверия, является та, которая гласит, что эти аккадийцы наставляли вавилонян в мистериях и научили их жреческому языку, или языку мистерий. Но тогда эти аккадийцы были просто племенем индусских брахманов, которых теперь называют арийцами, а их родным языком — санскрит[46] Вед; и священный язык или язык мистерий — тот, который даже в нашем веке употребляется индусскими факирами и посвященными брахманами для своих магических вызываний.[47] С незапамятных времен им пользовались и ныне пользуются посвященные всех стран, и тибетские ламы заявляют, что письмена именно этого языка появляются на листьях и коре священного дерева Кумбум.
Жаколио, который приложил столько усилий, чтобы проникнуть в тайны брахманистских посвящений при переводе и комментировании «Агручада-Парикшай», делает следующее признание:
«Утверждают также, без возможности проверить это утверждение, что магические вызывания произносились на особом языке и что под страхом смерти запрещено переводить их на простые языки. Те редкие выражения, которыми нам удалось завладеть, как, например, Л'рхом, Х'хом, ш'хрум, шо'рхим — в сущности, весьма любопытны, и как кажется, не принадлежат ни к одной из известных идиом» [378, c. 108].
Те, кто видели факиров или лам, произносящих свои мантры или заклинания, знают, что они никогда не произносят слов слышимо, когда готовятся к феномену. Их губы шевелятся, но никто никогда не услышит грозную формулу произнесенной, за исключением внутри храмов, и то только — осторожным шепотом. Вот это и был тот язык, который теперь каждый ученый по-своему, соответственно своему воображению и филологическим пристрастиям, окрещивает каздеосемитическим, скифским, протохалдейским и т. п.
Едва ли двое, даже самые ученые филологи по санскриту, придут к полному согласию по поводу правильного толкования ведийских слов. Лишь только один опубликует очерк, лекцию, трактат, перевод, словарь, как другие немедленно пустятся в споры с ним и друг с другом по поводу его согрешений, пропусков и допусков. Профессор Уитни, величайший американский востоковед, говорит, что заметки профессора Мюллера о «Ригведа Санхита» «далеки от того, чтобы обладать теми здравыми и вдумчивыми суждениями, тою умеренностью и экономностью, которые считаются наиболее ценными качествами толкователя». Профессор Мюллер гневно возражает на его критику, что «не только отравляется радость, являющаяся естественной наградой всех добросовестных трудов, но эгоизм, злоба, да — даже лживость берет верх, и здоровый рост науки задерживается». Он «во многом расходится с объяснениями слов Веды, данными профессором Ротом» в его «Санскритском словаре», и профессор Уитни намыливает головы им обоим, говоря, что у обоих имеются, бесспорно, слова и фразы, «в которые впоследствии придется вносить исправления».
В первом томе своих «Осколков» [47] профессор Мюллер клеймит все Веды, за исключением «Ригведы», «Атхарваведу» включая — «богословским пустословием», тогда как профессор Уитни рассматривает последнюю, «как наиболее исчерпывающую и ценную из четырех собраний вслед за „Ригведой“. Но вернемся к случаю Жаколио. Профессор Уитни заклеймил его „сапожником“ и обманщиком, и, как мы уже указали выше, это является весьма-таки всеобщим приговором. Но когда появилась на свет его „La Bible dans l'Inde“, то Societй Acadйmique de Saint Quentin просило м-ра Текстора де Рависи, ученого индолога, десять лет прослужившего губернатором Карикала в Индии, дать свой отзыв о ней. Он был ярый католик и непримиримый возражатель против тех заключений Жаколио, которые дискредитируют Моисеево и католическое откровения, все же он был вынужден сказать:
«Написанный добросовестно, в легком, решительном и страстном стиле, с легко понятной и разносторонней аргументацией, труд м-ра Жаколио читается с неослабным интересом… труд ученый по известным фактам со знакомыми аргументами».
Довольно. Пусть Жаколио будет оправдан за недостаточностью улик, когда такие внушительные авторитеты из кожи вон лезут, чтобы выставить друг друга некомпетентными и проходимцами в литературе. Мы вполне согласны с профессором Уитни, что «трюизм, что [для европейских критиков?] гораздо легче разрушить что-либо вдребезги, чем построить, нигде не звучит с такой справедливостью, как в случаях, касающихся археологии и истории Индии» [425].
Так случилось, что Вавилония оказалась расположенной на пути великого потока самой ранней индусской эмиграции, и вавилоняне стали первым народом, извлекшим из этого пользу.[48] Эти халды были поклонниками Лунного бога, Deus Lunus; из этого факта мы можем сделать вывод, что аккадийцы — если таково должно быть их название — принадлежали к роду Лунных Царей, которые, согласно традиции, царствовали в Пруяй — нынешнем Аллахабаде. У них троичность Deus Lunus была проявлена в трех лунных фазах, завершая четверку четвертой фазой, и в ее постепенной ущербности и окончательном исчезновении олицетворяя умирание Лунного бога. Эта смерть аллегоризировалась ими и приписывалась восторжествованию гения зла над свет дающим божеством; так же как позднейшие народы аллегоризировали смерть своих Солнечных богов, Озириса и Аполлона, от руки Тифона и великого Дракона Пифона, когда солнце входило в зимнее солнцестояние. Бабел, Арах и Аккад — это имена солнца. «Оракулы Зороастра» полны исчерпывающего материала по теме божественной Триады.
