Олег Шишкин - Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж
В своем отчете о путешествии Мак-Говерн напишет: «Страна резко разделена на две активные партийные группировки. Одна — дворцовая партия, поддерживаемая значительной частью светской аристократии и крестьянством; другая представлена так называемым национальным собранием, состоит в большей своей части из ставленников трех больших монастырей. Обе партии в высшей степени автократичны, но церковная значительно реакционна. Дворцовая партия включает много лиц, поживших за границей; эта партия сравнительно прогрессивна. Дворцовая партия симпатизирует Англии, клерикальная— Китаю; группы, специально заинтересованной Россией, в данное время нет»[39]. Возможно, что именно ради нескольких успокаивающих строчек он и проделал опасное путешествие и даже рисковал жизнью, когда в Лхасе разъяренная толпа монахов пыталась ворваться в дом, где Мак-Говерн скрывался.
Но другой, не менее осведомленный человек в другой стране был иного мнения о положении дел в Тибете и считал, что именно русская партия задает тон в Лхасе. Он никогда не посещал столицы Далай-ламы, предпочитая наблюдать политическую ситуацию либо из пограничного Тибету китайского города Ланчжоу, либо из столицы Монголии. «В настоящее время Тибетом управляет, ввиду ликвидации вышеуказанных группировок, исключительно прежняя националистическая группа, возглавляемая Далай-ламой и сторонниками Доржиева, которая за время изоляции России осталась все же ориентированной на последнюю», — писал в 1922 году во втором номере журнала «Новый Восток» сотрудник аппарата НКИД Лев Берлин. Сообщение монгольской военной разведки, по агентурным каналам поступившее в Разведупр Красной Армии, добавляет к информации Берлина несколько важных деталей: «В течение прошлого, 1925 года национальная группировка во главе с умеренным Шока-Лоченом и Дорже-Суму разгромила при поддержке духовенства англофильскую группу из тринадцати человек, один из коих казнен, а другие заточены в ссылку в местность Бувва»[40].
Агван Доржиев, создатель национальной партии, о котором упоминает Берлин в статье «Англия и Тибет», являлся самым крупным разведчиком русского Генерального штаба и МИДа в Лхасе[41]. Еще до революции в письме к забайкальскому губернатору он упоминал о просьбе Далай-ламы оставить в Лхасе в качестве негласных инструкторов трех казаков Харьяской станицы первого отделения Забайкальского казачьего войска— Ганджурова Цырендалык Тудулова, Будаева Будажап Бадалаева и Мункуева Будажап Гармаева. «…Пребывание казаков в Лхасе среди тибетцев, — писал он, — находится под большим секретом и не подлежит огласке, а казаки-буряты владеют туземными и монгольскими языками, в костюмах туземцев совершенно нельзя отличить их от тибетцев или монгол»[42]. Один из бурятских инструкторов находился в Лхасе в 20-е годы и упоминался в данных агентуры как преподаватель русского языка в тибетской военной школе[43].
В покоях Далай-ламы плелись самые разнообразные интриги. Их нити вели в Москву и в Лондон. Советы и англичане сражались в этом краю за спиной послушных марионеток. Ясновидящие и астрологи, рыцари и купцы носили агентурные клички, и каждый их шаг был сверен с инструкциями разведывательных бюро. Английский резидент майор Бейли лично руководил операцией, которая в случае успеха должна была привести к отстранению от власти первосвященников Лхасы. Главой тибетских заговорщиков был поддерживаемый Бейли главнокомандующий армией Царонг Шапе, метивший в диктаторы. Поддерживавшие его офицеры, прошедшие подготовку в военных школах на территории Британской Индии, ожидали лишь сигнала к выступлению.
Глава 7. Красный цвет Шамбалы
В 1923 году в Петрограде, накануне своей «спец-командировки», объявился московский чекист Блюмкин, разыскивающий доктора Барченко. Он перевернул достаточно много документов местных ОГПУ и милиции, пока не нашел необходимый адрес. Он помнил, как в 1918 году их свел случай. Тогда Яков прятался в питерской ЧК после убийства Мирбаха. Блюмкин даже работал там короткое время, под псевдонимом Владимиров. Однажды его привел к Барченко профессор Петербургского университета Карсавин и рекомендовал молодому ученому как юношу, увлеченного мистикой, буддизмом и экспериментами по телепатии и парапсихологии.
Спустя пять лет Блюмкин вспомнил о своем знакомом благодаря статье, появившейся 19 февраля 1923 года в «Вечерней красной газете», выходившей в Петрограде. Этот материал ему передали в Москве с пометкой «срочно» и очертили на странице красным карандашом. Статья называлась «Лапландия— колыбель цивилизации». В ней сообщалось следующее: «В Петроград возвратился профессор А. В. Барченко, начальник экспедиции на Крайний Север русской Лапландии, состоявшейся прошлой осенью. В настоящее время экспедиция заканчивает обработку добытых материалов. Экспедиция произвела открытие первостепенной научной важности. Есть основания предполагать, что найденные в Лапландии остатки древнейших культур относятся к периоду древнейшему, чем эпоха зарождения египетской цивилизации. Икс».
Они встретились на квартире астрофизика Кондиайна, и после короткого разговора Яков Блюмкин поручился, что может помочь научным исследованиям и постарается устроить Барченко в Москву в структуры Главнауки, где можно спокойно проводить эксперименты. Чекист снабдил ученого рекомендательным письмом писателя-мистика Иеронима Есенского на имя народного комиссара просвещения Луначарского. Блюмкин сказал, что этого будет вполне достаточно, но своего имени просил не упоминать.
Достаточно будет одной записки, утверждал Яков и ссылался на свое знание характера и привязанностей наркома просвещения. И действительно, когда через несколько дней, приехав в Москву, Барченко явился в наркомат, Анатолий Васильевич Луначарский отнесся к ученому благожелательно, и Александр Васильевич был принят на работу, получив должность ученого консультанта Главнауки. А вскоре доктор стал заведующим биофизической лабораторией, организованной при Политехническом музее.
Руководитель Главнауки, старый большевик Петров, известный своим долгим сидением в Шлиссельбургской крепости при царском режиме, помог Барченко с научным оборудованием и, кроме того, познакомил с инспектором их учреждения Тарасовым. Оба проявили необычайный интерес ко всем инициативам ученого. При поддержке руководства Главнауки Барченко удалось провести специальное заседание, посвященное изысканиям в области телепатии и парапсихологии. Консультантами-оппонентами на нем выступили приглашенные масоны-мистики Вячесло и Забрежнев. Последний, кстати, одно время являлся заместителем директора Института мозга, которым руководил академик Бехтерев. Барченко, как уже говорилось выше, являлся членом Ученой конференции бехтеревского центра.
Работая в Москве, Барченко стал свидетелем одного таинственного события, смысл которого раскрылся ему позже.
Но начнем все по порядку. В Главнауке существовал свой музейный отдел. Он находился в нескольких постройках на территории Царицынского парка. Однажды, воспользовавшись своим положением ученого-консультанта этого ведомства, Барченко проник в запасник музейного отдела и к своему удивлению обнаружил там деревянную стелу-столбик, покрытую, как он считал, монголо-тибетскими идеограммами. Заинтересовавшись находкой, ученый навел справки о происхождении странного предмета. Хранитель отдела рассказал следующее: «Ее принес в музей неизвестный крестьянин из Костромы, утверждавший, что в идеограммах заключен призыв к научному миру созвать научный собор»[44]. Один из наиболее часто повторявшихся на стеле знаков выглядел так: qππз.
Ничего другого об этом крестьянине узнать тогда не удалось. Барченко был заинтригован этой историей, но вскоре судьба предоставила ему случай познакомиться с ним поближе — этот человек вновь объявился в Москве. Он бродил по улицам города в экзотическом наряде и носил с собой несколько стел с идеограммами. Крестьянин привлекал внимание прохожих тем, что произносил пространные проповеди. Это не осталось незамеченным ОГПУ, и вскоре он был арестован. Впрочем, в тюрьме этот необычный персонаж пробыл недолго, так как чекисты неожиданно быстро сочли его сумасшедшим и передали бедолагу в психиатрическую клинику. Там крестьянин получил заключение, что действительно является помешанным, но не представляющим угрозы для общества, после чего был отпущен на свободу.
Как только он оказался за стенами лечебницы, кто-то надоумил юродивого вновь принести свои стелы в Главнауку и обратиться непосредственно к ее руководству. Тут его и перехватил Барченко.
Крестьянин назвался Михаилом Трофимовичем Кругловым, жителем волжского города Юрьевец Иваново-Вознесенской губернии. Юродивый рассказал, что стелы были вручены ему неким старцем Никитиным, проживающим в Костроме. Этот человек будто бы стоит во главе целой группы нищих-юродивых, которые уже сотню лет скрываются в чаще костромских лесов.
