Валентин Сидоров - В поисках Шамбалы
«Бьется ли сердце Азии? Не заглушено ли оно песками?.. живо ли сердце?» Отвечая на этот вопрос, художник прибегает к яркому, символически-образному сравнению; «Когда индусские йоги останавливают пульс, то сердце их все же продолжает внутреннюю работу: так же и с сердцем Азии».
Свою книгу о путешествии в центральные области великого материка художник озаглавил «Сердце Азии». Биограф Рериха Жан Дювернуа пишет:
«Не определил ли художник самим названием книги смысл того, что сделало успешной его экспедицию? Не прикоснулся ли он к сердцу человеческому, которое открыло ему все пути? Конечно, и всемирно известное имя тоже являлось ему верной защитой. А может быть, имело значение и его доброжелательное стремление не только увезти, но и принести что-то светлое и полезное».
В Дели есть высшая сельскохозяйственная школа. В большом читальном зале библиотеки вдоль стен протянулись невысокие книжные шкафы. За длинными столами с утра и до позднего вечера сидят студенты: кто над книгой, кто над конспектом лекции. Когда утомленный взгляд отрывается от книги, он видит полотна, где изображены голубые цепи гор, прозрачные озера, отражающие сияние снежных вершин. Полыхание красок. Таинственная торжественность одиноких скалистых ликов. Так безмолвно и незаметно входит в жизнь человека, начинающего путь, одухотворенная красота Гималайских гор, схваченная кистью гениального русского художника Рериха.
У д-ра Калидаса Нага, известного деятеля индийской культуры, были все основания сказать: «Рерих является первым русским посланником красоты, который принес Индии бессмертный завет искусства, и мы навсегда благодарны ему за его вдохновенные мысли и лояльное сотрудничество по сближению души России и Индии».
2В предисловии к книге «Цветы Мории» приводится отзыв Ра-бивдраната Тагора о стихах Рериха. Их переводы были опубликованы в 1920 году в калькуттском журнале «Модерн ревью». Великий индийский поэт говорит о том, что больше всего его поразило в стихах Рериха: особое духовное сродство с Индией. То же самое впечатление произведет на него и живопись Рериха.
Тяга к Востоку, устремленность к духовным высотам индийской культуры давно определили творческий поиск художника. Но, разумеется, здесь не может идти и речи о стилизации, о подражании чужим образцам. Духовные сокровища индийской культуры переосмыслены, переплавлены творческим "я", обогащены могучей индивидуальностью художника. Скорее, здесь может идти речь о той характерной черте истинно русского таланта и гения, которая особенно ярко проявилась в Пушкине и которую принято называть «всемирной отзывчивостью».
Русские и индийские мотивы с одинаковой силой звучат в его произведениях, не противореча друг другу, но обогащая друг друга («Повсюду сочетались две темы — Русь и Гималаи»). По глубочайшему убеждению Рериха, великая горная гряда Алтай — Гималаи не разъединяет, но соединяет наши страны. Родство индийских и русских народов у него не вызывает ни малейшего сомнения. Общность истоков — верит Рерих — предопределяет и общность их судеб в самом ближайшем будущем. Его радует все то, что подтверждает это родство. Он останавливает внимание на созвучности образов народного творчества. Наш языческий Лель сразу вызывает в его памяти героя древнего мифа — бога Кришну, которого индийская традиция изображает в виде юного пастуха, играющего на флейте. Художник сопоставляет великий язык Древней Индии санскрит и русский язык и отмечает, что в них много общего. В русском языке он обнаруживает санскритские корни.
Однако «не об этнографии, не о филологии думается, но о чем-то глубочайшем и многозначительном». Это «глубочайшее и многозначительное» выявлено в духовных обликах обеих стран: «Именно русские народы и народы Индии далеки от шовинизма. В этом их сила».
Тяга России и Индии друг к другу извечна и сокровенна. Напоминая об Афанасии Никитине, который сказал незабываемую фразу «И от всех наших бед уйдем в Индию!» и который достоверно отразил свое путешествие, Рерих высказывает предположение: «Но ведь таких, наверное, было много, но следы их завалены грозными обвалами. Множество костей белеет на караванных путях. Индусские селения на Волге, но почему на одной Волге? Ведь жил индусский раджа в Яблоницах под Питером».
Духовное сродство с Индией. Слова Тагора примечательны тем, что они сказаны о стихах, написанных задолго до того, как их автор побывал в Индии. Это потом он во главе экспедиции пройдет по героическому маршруту Великого Индийского пути. Это потом он поселится в предгорье Гималаев, и чувство восхищения продиктует ему поэтические строки о духовной красоте народа Индии:
"Кто побывал в Индии не туристом, прохожим, но прикоснулся к сущности жизни страны, или, вернее, великого континента, тот никогда и нигде не забудет очарования великой Индии. Можно всюду выполнять различные полезные задачи, можно примениться к любым условиям, можно понять разные языки, но все же ничто не затмит необычное очарование Индии.
И сердце Индии отзывчиво там, где оно почует взаимность. Никакие слова и уверения не сравняются с великим знанием сердца. Зато и неизменен приговор сердца. Оно знает, где настоящее добро, под любою поверхностью сердце определит сущность. В Индии к этому сердечному языку прибавляется еще и неповторенная психическая чуткость. Даже на расстоянии вы можете взглянуть на кого-либо из толпы, и он сейчас же оглянется, как бы желая ответить. Сколько раз нам приходилось убеждаться в этой необыкновенной чуткости.
Невозможно чем-либо насильственным или противоестественным развить в себе эту чуткость. Лишь веками, в великом ритме, в постоянном мышлении о предметах высоких развивается это чрезвычайное качество".
Это все будет потом. А устремленность появилась раньше. Где истоки ее? Когда началась эта тяга?
Может быть, еще в раннем детстве, когда в большом зале гостиной изварского дома мальчик часами простаивал у старинной картины, вглядываясь в контуры непостижимо высокой горы, обагренной лучами закатного солнца? Это была одна из прославленных вершин Гималаев — Канченджунга. Спустя много лет во исполнение детских мечтаний она вырастет перед ним из тумана, и Рерих не сразу узнает ее.
Может быть, тогда, когда в вечернем полусумраке он слушал рассказы о таинственном индийском радже, обитавшем по соседству, и о прежнем владельце их имения графе Воронцове, который ,путешествовал по Индии и привез оттуда название имения— искаженное ,"ишвара", что означает «милость богов»).
Может быть, тогда, когда неукротимый Стасов, громя западных ориенталистов, доказывал своему юному другу тождество сюжетов русских былин и индийских эпосов «Рамаяны» и «Махабхара-ты» («Наш новгородский купец Садко есть не что иное, как являющийся в русских формах индийский царь Яду… Наш царь морской или царь Водяник — это царь Нагов, царь Змеев, Ракшаза индийских и тибетских легенд…»)?
А может быть, тогда, когда зазвучали в русских переводах стихи древней «Бхагавадгиты» и строки поэтов и философов новой Индии — Вивекананды и Рабиндраната Тагора?..
3Короткая жизнь Вивекананды (1863-1902) заполнена трудами и постоянной борьбой. Его уподобляли факелу, сжигающему себя. Известны слова Рамакришны, сказанные о своем любимом ученике: «Смотрите, смотрите, какая проникновенная сила. Он ревущее пламя, которое уничтожает все нечистое».
Имя Вивекананды, как и имена Рамакришны, Ганди и Рабиндраната Тагора, олицетворяет собой новую поднимающуюся Индию, утверждающую свое национальное достоинство, провозглашающую свои собственные идеалы. На долю Вивекананды выпала миссия первому возвестить об этих идеалах всему миру. В странах Запада он выступает послом пробуждающейся к действию Индии.
Впечатление от Вивекананды было ошеломляющим. Его фигура, словно насыщенная электричеством, голос, магнетизирующий толпу, страстный темперамент, с которым он на безукоризненном английском языке обличал ханжескую мораль буржуазного мира («Если вы так любите учение Христа, почему вы ни в чем ему не следуете?!»), — все это не вязалось с традиционным представлением об индийском мыслителе, отрешившемся от всего внешнего.
Вивекананда совершает турне по городам Америки и Западной Европы. В своих лекциях он пропагандирует идеи древнеиндийской философии. Лекции выходят отдельными изданиями: «Жна-ни-йога», «Карма-йога», «Раджа-йога». Его выступления собирают многочисленные толпы. Появляются ученики. Ему сопутствуют легенды. Влияние личности Вивекананды и в особенности трудов его (в них философская мысль Индии предстала перед читателем в очищенном от вековых наслоений и легенд виде) на беспокойные ищущие умы Запада было огромным. Увлеченный яркой и своеобразной фигурой индийского философа, Ромен Роллан пишет книги: «Жизнь Рамакришны», «Жизнь Вивекананды», «Вселенское Евангелие Вивекананды».
