Жак Майоль - Человек-дельфин
Просунуть рыбу в пасть акулы и не потерять пальцы — не легкое дело. Нужно действовать быстро, потому что дельфин находится тут же и шпионит. Становлюсь одним коленом на землю, корзину ставлю на голову акулы, чтобы придавить ее сильнее к дну, потом приподнимаю крышку, проворно вытаскиваю рыбу и, защищаясь туловищем и корзиной, быстро просовываю руку под плоскую голову акулы к самому ее рту, уже полуоткрытому. В нескольких сантиметрах отпускаю рыбу, которая мгновенно засасывается чудовищем. Черепахи, спустившиеся с поверхности, окружают меня так плотно, что дельфины не могут подплыть. Черепахи не злые, но до того неловкие, что, случается, кусают меня по пути. Эти гротескные создания кажутся сбежавшими персонажами из мультфильмов. Иногда они принимают мою спину или зад за привлекательную добычу. Еще хорошо, если челюсти отпустят сразу, да и то след все равно остается, потому что мощь их челюстей такая, что они способны дробить кораллы. Со мной случалось, что захватывали всю руку. Мгновенная реакция — немедленно ткнуть большим и указательным пальцами свободной руки в глаза животному; оно сразу разжимает челюсти. А так как вокруг меня постоянно находятся две или три черепахи и каждая весит по крайней мере 100 кг, это красивый спорт — держать их на дистанции, продолжая раздавать еду другим пансионерам. Время от времени я вынужден сильно бить их корзиной по голове, и в эти моменты Клоун развлекается, усложняя мне жизнь. Дело не в том, что она голодна — ее закармливают с утра до вечера, для нее это скорее игра, вызов: кто из нас двоих окажется коварнее. Эта игра заключается в том, чтобы заставить меня потерям как можно больше рыбы. И выигрывает чаще она, потому что у нес дар телепатии и она предвосхищает мои движения. Клоуну нравится играть яростно, увлеченно, но должен признать, что она всегда соблюдает основное правило — не кусать водолаза за пальцы. Ни Клоун, ни любой другой дельфин никогда не укусил за пальцы водолазов. Чего не могу сказать о других обитателях бассейна. Самые ужасные из них — мурены. У меня и сейчас на правой руке есть шрам от раны, из-за которой однажды ночью я прямиком попал в госпиталь. Я был укушен около полудня, в то время как совершал короткий подводный обход в окружении Клоуна и ее подруг. Опершись коленом о дно, я прикрывался корзиной, как щитом, и готовился, держа рыбу за хвост, предложить ее мурене, которая высунула большую часть туловища из расщелины между скалами и уже собиралась схватить добычу, как вдруг черепаха опрокинула меня. Зубы мурены, длинные и острые, сомкнулись на моих перчатках, и некоторые прошли сквозь металлические петли. Боль была сильная, и я мгновенно нажал на глаза животному большим и указательным пальцами, освобождаясь от его зубов. Зубы мурены, неровные, покрытые заразной слизью, неожиданным рывком вонзились мне глубоко в кожу. Так как я отказался от противостолбнячной инъекции, которую сразу же предложил врач, мне пришлось долго мучиться от ужасной боли во всей руке, и около двух часов ночи я все же вынужден был бежать в больницу.
Случалось так же, что меня щипала рыба-пила, и, думаю, не многие водолазы выжили бы в такой ситуации, по крайней мере в море. Техника кормления рыбы-пилы одна из самых сложных. Она заключается в синхронизации движений, совершаемых животным, водолазом и другими созданиями, которые крутятся вокруг (в частности, дельфины). Нужный момент наступал, когда рыба-пила с расстояния приблизительно в два метра подплывала ко мне на 50 см над самым дном. Резким движением я опирался на правое колено таким образом, чтобы мое левое бедро оказывалось более или менее параллельно дну. Эта деталь очень важная, и рыба-пила знала о ней преотлично, впрочем, как и Клоун. Если черепахи загораживали ей путь, Клоун оставляла нас в покое. Рыба-пила тогда имела возможность, деликатно коснувшись верхней части моего левого бедра (нога согнута под прямым углом) своей пилой, медленно продвинуться вперед до тех пор, пока ее плоский рот, расположенный у основания пилы и образованный двумя мощными, острыми, как бритва, лезвиями, не застывал на высоте корзины. Вот в таком положении, быстро извлекая рыбу из корзины, я и засовывал ее в рот чудовищу. Если же, наоборот, Клоун и ее подружки уже расчистили дорогу, тогда… держи ухо востро! Клоун устремлялась как болид под брюхо рыбы-пилы и одним ударом морды заставляла ее терять равновесие и выводила из борьбы. Иногда, барахтаясь, бедняжка раздавала сильные удары направо и налево. Единственный из нас, кто ощутил их на себе и получил серьезные раны от покрытых слизью, заразных зубьев пилы, был Эрби.
Так примерно приходилось кормить и скатов. Эти животные из того же семейства, что и рыбы-пилы, у них плоский рот, который работает, как тиски. Бедняги скаты на плохое отношение Клоуна и ее клики реагировали, правда, менее стремительно и не создавали опасных ситуаций, потому что все они лишены шипов. Как известно, эта система защиты может оказаться смертельной для жертвы. Шип находится на кончике хвоста животного, и мощью мышц спинного хребта скат вонзает его в туловище врага. Шип ядовит и имеет форму крючка, так что извлечь его невозможно.
Казалось, Клоун пренебрегает средними по размерам и мелкими животными и проявляет щедрость, даруя им объедки. Единственно, кого она вроде бы уважала, были огромные черны. Их она оставляла в покое: это были мастодонты, слишком тяжелые, чтобы от них можно было легко отделаться или вырвать рыбу изо рта, ведь черны обладают поразительной всасывающей силой и могут втянуть рыбу с расстояния в 20 см. Мне приходилось не раз сталкиваться один на один с этими гигантами, когда своей мордой они упирались в иллюминатор моего шлема, а моя рука почти полностью исчезала в их пасти. Дело в том, что эта огромная полость лишена зубов и почти сразу переходит в желудок. Мне удавалось благополучно выйти из положения потому, что мои руки были защищены, но должен признаться, что это ситуация достаточно щекотливая.
Прошло несколько месяцев, прежде чем я начал понимать значение той искры, что вспыхнула во мне при первом взгляде Клоуна. Поначалу наши отношения можно было бы назвать профессиональными. Как и другие водолазы, я прилежно выполнял порученную мне работу. Но, наблюдая за отношением моих товарищей к дельфинам, я заметил, что между ними существует невидимая стена. Для водолазов и дрессировщиков они были умными, интересными животными, которые их очень забавляли, но оставались всегда только “животными” и поэтому причислялись к “низшим”. Почему? Да просто потому, что люди в отличие от дельфинов учились в школе и, кроме того, Homo sapiens не может не быть “высшим” животным, находящимся на вершине воображаемой пирамиды, представляющей собой различные ступени эволюции видов, апофеозом се создания. Я совсем не был с этим согласен. И чувствовал, что ничего не пойму в дельфинах, если не смену избавиться от этого ограниченного суждения и не приложу усилий, чтобы изменить собственный взгляд. В большинстве случаев пойманным дельфинам остаток жизни суждено провести в плену исключительно ради удовольствия человека, но, уж конечно, не своего. Однако в нас самих они никогда не испытывали нужды, никогда ничего не просили и обходились без нашей навязанной им “любви”. Скорее, человеку нужен был дельфин, а не наоборот. Человек любит дельфинов? Да! Для своего собственного удовольствия, чтобы превратить их в своих подданных, домашних слуг, рабов. В тех пределах, в которых он может использовать их. Вот цена этой любви. Мы забыли, что любить — значит уважать свободу других существ. Любить дельфинов, тюленей. китов, всех этих удивительных животных означает прежде всего оставить их в покое, дать им возможность жить свободно в своей стихии и попытаться понять их с помощью наблюдений, контактов, но всегда быть искренними в проявлении своей дружбы.
После периода приспособления к Майамскому океанариуму, где я попробовал себя понемногу во всем — отлавливал в море акул и дельфинов, “перевоспитывал” и дрессировал их, даже занимался рекламой, я понял, что никто не чувствует необходимости в тех истинных отношениях, которые могли бы существовать между дельфинами и людьми.
Исследователей интересовал либо клинический аспект, либо возможность всерьез воспитать “верных псов”. Я присутствовал на всякого рода интересных экспериментах, которыми подтверждалось наличие ума и других дарований у дельфинов, порой плохо понимаемых людьми. В частности, их врожденное чувство телепатии, сравнимое с эхолокацией, превосходный контроль ими терморегуляции, управление гидродинамической формой тела. Я перечислил только самые известные способности дельфинов, о которых знают сегодня даже дети. И если я решился упомянуть о них, то только потому, что сам наблюдал их лично. Большая часть публики не имеет ни малейшего представления о тех унижениях и мучениях, которые испытывают дельфины в неволе. Прежде всего они должны научиться корректировать свое прение: дело в том, что над водой предметы кажутся им ближе, чем это есть на самом деле, ведь они привыкли к подводному зрению. Так, недавно плененный дельфин кусал пустоту в нескольких сантиметрах от моей руки, пытаясь взять рыбу, которую я ему предлагал. Не намного легче и от того, что он быстро привык корректировать эту разницу в зрении. В неволе животные должны научиться сдерживать большую часть своих инстинктов, следуя предписанной дисциплине и соблюдая установленный распорядок дня: часы приема пищи, время, чтобы делать одно и не делать другое. Список был бы очень длинным. Представьте себя дельфином, вольным двигаться в свое удовольствие в зависимости от аппетита, потребностей, стремлений, идеалов, и вдруг наступает момент, когда кто-то запирает вас в четырех цементных стенах, — может быть, тогда вы поймете то, что я хочу сказать.
