Луис Ривера - Matador поневоле
— Но это невозможно!
— Тогда нужно подождать. Пока враг сам не раскроет себя…
— Можно прождать всю жизнь.
— Нет, Рафи. Ты узнал о существовании этого человека. И это произошло не просто так. Ничто не происходит просто так. Каждое событие имеет свой смысл, хотя он сразу может быть и не понятен. Тебе в руки дали конец ниточки. Ты можешь дернуть за нее изо всех сил и оборвать. Можешь отпустить, не зная, что с ним делать… Но если ты хочешь узнать, что находится на другом ее конце, тебе нужно потянуть за нее очень осторожно… Медленно и аккуратно распутать все узелки на ней, ни на секунду не выпуская эту ниточку из рук. Это единственный способ дойти до противоположного конца. Сделай так, и ты увидишь, что в итоге получишь то, что должен был получить.
— Но сколько времени на это уйдет… Может быть, годы… Может быть, вся жизнь…
— В твоих силах потратить это время правильно. Но вот на что ты совершенно неспособен — так это приблизить хоть на мгновение свою победу. Все случается не просто так. И все случается в свой срок. Начало и конец пути даны нам судьбой. Середина же пути — в наших руках.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я дочь шута,
— И что?
— Шуты, Рафи, настоящие шуты, — самые серьезные и знающие люди в мире. Ведь чтобы хорошо шутить, нужно быть на «ты» со многими истинами. Иначе рискуешь попасть пальцем в небо со своей шуткой…
— Никак не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда смеешься, — проворчал Рафи.
— Зато мне не приходится ломать над этим голову. Ты-то за все время не пошутил ни разу. Не понимаю, как можно быть таким серьезным? Приговоренные к смертной казни и то веселее тебя, Рафи.
— Может быть. Если бы я мог видеть…
— Да, да… Знаменитое «если бы». Как же без него. Без этого величайшего утешения...
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать то, что сказала. Нет лучшего утешения для себя самого, чем слова «если бы». Ими можно оправдать все, что угодно. Но мы сейчас говорим не об этом. Тебе не стоит пускаться в путь, если ты даже не знаешь, в какую сторону идти. Ты рассказывал мне про девушку, ради которой покинул родной дом. Ты ведь так и не нашел ее. Хочешь повторить ту же ошибку?
— Во-первых, это не была ошибка… Я не нашел Марию, зато нашел вас,.. Тебя, твоего отца. Теперь я выступаю на самой большой арене страны. Кем бы я был, если бы остался тогда дома? Даже не хочу думать об этом. А во-вторых, та цыганка, помнишь? Она сказала, что Марии нет ни среди живых, ни среди мертвых. Поэтому я и не смог найти ее.
— Ни среди живых, ни среди мертвых? Что это значит? — удивленно спросила Вероника.
— Я и сам не понимаю… Еще одна загадка.
— Ты... Ты часто вспоминаешь о ней?
— Нет, — Рафи покачал головой. — Теперь уже нет. Иногда мне кажется, что ее вообще не было… Что это всего лишь моя фантазия. Какая-то тень…
Они помолчали.
— Ну, ладно, матадор, тебе нужно отдохнуть перед завтрашним боем. Последний бой в столице… Ты должен показать им все, на что способен. Чтобы тебя здесь запомнили надолго.
— Да… Твой отец сказал, что я могу стать легендой, — усмехнулся Рафи. — Если останусь слепым…
— Легендой? Может быть. Да, наверное, так и есть… Но ты не знаешь, что лучше, — быть слепой легендой или…
— Просто человеком, который может видеть.
— Да, именно это я и хотела сказать. Значит, перед тобой выбор?
— Ну да… Правда, после твоих слов я уже сомневаюсь и в том, что стоит куда-то спешить. Ничего не знаю, — Рафи опустил голову. — Все так сложно…
—Ты справишься.
— Надеюсь.
— Главное — не спеши. Помни, что ниточка может оборваться, если ты будешь неосторожен. А сейчас спокойной ночи, матадор.
— Спокойной ночи, — устало ответил Рафи.
Несмотря на разговор с Вероникой, мрачное предчувствие не покинуло его. Наоборот, уже засыпая, он вдруг понял, что именно завтра должно что-то произойти.
Но утро прошло как обычно. Рафи встал рано, позавтракал и провел несколько часов на заднем дворе гостиницы, в закрытом от любопытных глаз закутке, работая нал своими уже ставшими знаменитыми верониками и полуверониками. За этим занятием он почти перестал думать о своем предчувствии. В конце концов, все это может быть просто из-за усталости.
Его третий бой должен был состояться днем. Само по себе это говорило о многом. Днем в столице выступали только самые лучшие тореро, любимцы публики, на работу которых собирался посмотреть весь город. Вечер — время для неудачников и начинающих, еще не успевших себя проявить матадоров. Первые два боя Рафи провел как раз вечером, при свете многочисленных факелов. Самому Рафи было все равно, когда выступать, хотя он знал по разговорам других эспада, что сражаться вечером не только не слишком почетно, но еще и опасно. Намного опаснее, чем днем. Дрожащий, мечущийся свет факелов играл плохую шутку с тореро. Часто они принимали колебание тени за начало атаки быка и делали неверное движение. Для слепого Рафи это не было проблемой. Но все же, когда он узнал, что выступать его пригласили днем, он обрадовался. Это означало, что столица приняла его.
Перед самым боем, когда он сидел уже одетый и готовился к выходу, к нему заглянула Вероника.
— Ну-ка, покажи свои руки, тореро.
Рафи, улыбнувшись, протянул вперед руки. Пальцы не дрожали.
— Молодец, — сказала Вероника. — Покажи им всем! Мы с Мигелем будем болеть за тебя.
— Вы с Мигелем?
— Ну да.
В общем-то, ничего странного в том, что Мигель пришел взглянуть на него, не было. Он приходил каждый роз. Так же как и Вероника. Но всегда они были каждый сам по себе. И тут «мы», которое, непонятно почему, неприятно кольнуло Рафи. Он так и просидел до сигнала к выходу, размышляя над этим «мы». Вернее, над тоном, которым это было сказано.
Делая шаг из-за барьера на желтый песок арены, Рафи попытался выбросить все из головы. Но получилось у него плохо. Голос Вероники, звучавший в ушах, иногда заглушал стук копыт торо. Рафи представлял себе, как они сидят вдвоем, внимательно следя за каждым его пасе… И рука Мигеля мягко сжимает тонкие пальцы Вероники.
Из-за этих фантазий он пару раз чуть не пропустил момент атаки быка. Рога прошли на волосок от живота юноши. Но публика посчитала это желанием тореро показать особенно опасную работу и наградила храброго матадора долгими аплодисментами и подбадривающим «оле!». Сам же Рафи, чувствуя неприятный холодок внизу живота, огромным усилием воли заставил себя избавиться от посторонних мыслей. Не хватало еще быть поднятым на рога из-за глупых (или не таких уж и глупых?..) фантазий.
Он завершил бой настолько красиво, что зрители вскочили со своих мест и долго аплодировали стоя. Для слепого тореро это был настоящий триумф. Стоя над тушей убитого быка, в самом центре залитой послеполуденным солнцем арены, слушая восторженный рев толпы, которую еще совсем недавно презирал и побаивался, Рафи вдруг на миг почувствовал себя счастливым. Он не мог видеть. Но знал, что этот шум, так похожий на грохот штормового моря, означает одно: он, слепой юноша, простой деревенский паренек, становится легендой.
Вероника с Мигелем пришли к нему сразу после боя. Он сидел разгоряченный, в одной рубахе, и с закрытыми глазами снова и снова вспоминал свой триумф.
— Ты просто молодец, Рафи! — Вероника обняла его и поцеловала в щеку.
Аромат жимолости… Сердце Рафи забилось быстрее.
— Вероника права, — послышался голос Мигеля. — Отличное выступление. Они чуть с ума не сошли от восторга. В который раз тебе скажу: ты делаешь невозможное, маленький матадор.
Рафи показалось, что в голосе Мигеля мелькнула насмешка. Едва уловимая, скорее, легкий намек на нее. Но этого было достаточно, чтобы Рафи вернулся с небес на землю.
— Спасибо, — сухо сказал он.
— Правда, мне очень понравилось… Я забыл о том, что ты ничего не видишь. Почти безупречная работа.
— Почти?
— Конечно. Ты бы смог быть безупречным, если бы видел… Но безупречность не так уж и хороша, Рафи. В ней нет жизни.
— Опять твои загадки, — недовольно сказал юноша.
— Ты опять мрачнеешь, Рафи, — мягко произнесла Вероника. И добавила, обращаясь к Мигелю. — Он странный в последнее время.
— Да я вижу.
— Со мной все в порядке, — Рафи почувствовал, что начинает злиться. Это его удивило. Он никогда не думал, что сможет испытывать злость по отношению к своему другу и девушке, которая... которая была не просто другом. Так ему хотелось думать теперь, после того как она произнесла «мы с Мигелем».
Он не думал, что когда-нибудь сможет разозлиться на самых близких ему людей, но тем не менее разозлился. Вернее, он думал, что это злость. На самом деле, Рафи испытал чувство, неведомое ему до сих пор. Это была самая обыкновенная ревность, в которой он не мог признаться даже самому себе. Не мог осознать, что ревнует. И чтобы хоть как-то объяснить внезапное желание схватить Мигеля за лацканы и вытолкать вон из комнаты, чтобы тот оказался как можно дальше от Вероники, Рафи пришлось убедить себя, что он попросту разозлился. Так было проще и понятнее.
