Питер Вашингтон - Бабуин мадам Блаватской
Годы спустя люди, знавшие Блаватскую прежде, чем она добилась известности (в том числе мимолетные знакомые в общежитиях и меблированных комнатах), записали свои впечатления о ней. Неудивительно, что они так хорошо ее запомнили! Один мемуарист сравнивает Блаватскую со Сталиным такое ощущение мощи и уверенности в себе исходило от нее; другой описывает, как она курила гашиш; третий называет ее крайне отталкивающей личностью; четвертый рассказывает о "дьяки" (что-то вроде элементалов), постоянно подшучивавших над своей хозяйкой, например, привязывая ее ночью к кровати во время сна[32].
Ее физическое присутствие трудно было игнорировать. Хотя в то время она еще не растолстела до семнадцати с половиной стоунов (как случилось впоследствии благодаря излюбленной ею жирной пище, в особенности яичнице на сливочном масле), но уже была довольно полная. У нее были светло-каштановые волосы, "скрученные в кудряшки от самых корней и почти до плеч, похожие на овечью шерсть", и сверкающие магнетизмом глаза, которые описывали по-разному: как голубые, серо-голубые или лазурные. Высокие скулы и широкое лицо, "властное, своеобразное и бесстрашное"[33], делали облик Блаватской экзотическим, что еще больше подчеркивалось совершенно фантастическими одеяниями. При первой встрече с Олькоттом на ней была ярко-красная "гарибальдийская" блуза. Позднее Блаватская пристрастилась к плохо сидящей одежде свободного покроя, предпочитая красные фланелевые платья. Будучи заядлой курильщицей, она постоянно носила при себе табак для сигарет в меховом кисете, сделанном из головы какого-то зверька и висевшем у нее на шее. Руки ее постоянно были усеяны кольцами (иногда с настоящими драгоценными камнями), и в целом Елена Петровна, наверное, походила на плохо завернутый блестящий новогодний подарок. Говорила она низким грудным голосом; порой ее речь была остроумна, порой — груба. К сексу она была равнодушна, но рассуждала о нем откровенно и без стеснения; больше любила животных, чем людей; и была чуждой всякому снобизму и претенциозности, скандальной, капризной и довольно шумной, а также вульгарной, импульсивной и добродушной, и никогда никому и ни в чем не уступала ни на волосок.
Именно такая руководительница и была нужна Олькотту, совсем было потерявшему ориентацию в жизни. Подстроив "случайную" встречу с ним в Читтендене, Блаватская стала демонстрировать свое могущество. В ходе очередного спиритического сеанса она вывела на сцену собственную труппу материализовавшихся духов, среди которых были: ее дядя, две русские служанки, персидский купец и курдский воин. Взяв таким образом в свои руки контроль над сеансами, Блаватская изменила их смысл. Уильям и Горацио Эдди были лишь пассивными проводниками, с помощью которых духи перемещались из мира мертвых в царство живых, тогда как Блаватская претендовала на управление ими по своему усмотрению.
Это различие между властным и покорным медиумом было чрезвычайно важно по трем причинам. Во-первых, оно позволяло Блаватской выгодно противопоставить свое могущество шарлатанству, неадекватности или пассивности соперников. Во-вторых, оно разбивало в пух и прах все обвинения в том, что медиумы по натуре подвержены манипуляции и самовнушению. И в-третьих, оно утверждало медиума как действенную силу, а не как простой канал для связи с иным миром. Позднее Блаватская будет утверждать, что сам по себе контакт с духами умерших не имеет никакой ценности, хотя его легко осуществить для демонстрации психической силы. Важны не спиритические сеансы, а связь с Учителями, которые не имеют ничего общего с духами, хотя их жизнь протекает на ином плане, чем жизнь обычных людей.
Однако события в Читтендене в свое время вызвали обвинения в обмане. Даниэль Данглас Хоум обвинил Блаватскую в шарлатанстве, когда та во время сеанса получила материализацию серебряной пряжки, якобы погребенной в могиле ее отца в России. Опасаясь за свою репутацию спирита, Хоум выстроил свои обвинения не на отрицании возможности материализации находящихся на расстоянии предметов (известной в спиритических кругах под названием "аппорт"), а на утверждении, что русские не кладут украшения в гроб покойника. К тому же он заявлял, что Блаватская уже проделывала такой же трюк в Париже в 1858 году.
Ничуть не смутившись высказанными сомнениями, Блаватская и Олькотт сменили место действия, перебравшись из Читтендена в Филадельфию, где проводили сеансы мистер и миссис Нельсон Холмс[34]. Их главным духом было привлекательное "кокетливое привидение" (выражение Блаватской) Кэти Кинг. Кэти и ее родственники были довольно известными среди спиритов персонажами. Кэти считалась духом дочери "Джона Кинга" — духа морского разбойника сэра Генри Оуэна Моргана. Джон и Кэти фигурировали во многих сеансах середины XIX века; Джон Кинг выступал духом-проводником нескольких популярных медиумов.
Юная Кэти оказала такое сильное впечатление на одного из клиентов Холмсов — 73-летнего Роберта Дэйла Оуэна[35], - что тот подарил ей несколько драгоценных камней в обмен на локон золотистых волос. Когда Кэти исчезла в конце сеанса, драгоценности испарились вместе с ней, хотя прядь волос осталась на месте. Скандал разразился спустя несколько дней, когда один из спиритов — железнодорожный подрядчик У.К. Лесли — обратился к Оуэну. Он обвинил Холмсов в мошенничестве и предъявил подаренные духу драгоценные камни, подтверждающие его заявление о том, что роль Кэти Кинг исполняла Элиза Уайт, экономка Холмсов, теперь решившаяся во всем признаться и предоставить прессе разоблачения.
Мотивы, которыми руководствовался Лесли в этом деле, неясны, но история с пожилым обожателем Кэти попала на первые страницы всех местных газет. Роберт Дэйл Оуэн был сыном Роберта Оуэна, которого в середине 1850-х годов обратил в спиритизм американский медиум (знаменитому утописту тогда было уже за восемьдесят лет). После откровений Лесли Роберт Дэйл Оуэн сперва попытался сохранить свою веру в спиритизм, утверждая, что разоблаченное шарлатанство Холмсов — лишь печальное исключение, а большинство медиумов — вполне достойные и честные люди. Затем он сменил позицию и выразил радость, когда Олькотт предложил расследовать эту историю с намерением восстановить репутацию Холмсов.
Решив игнорировать Элизу Уайт и назойливого У.К. Лесли, Олькотт начал расследование в конце 1874 г. Он настоял, чтобы в комнате для сеансов соблюдались чрезвычайно жесткие условия. Чтобы предотвратить возможность трюков, медиума — миссис Холмс — связали и зашили в мешок, запечатанный воском. Все это было проделано на глазах публики. Затем миссис Холмс в мешке посадили в шкаф, в котором полковник простукал все стенки, чтобы продемонстрировать их непроницаемость. Однако феномены продолжались (по крайней мере, к этому выводу пришел полковник). Олькотт перепробовал все способы проверки, однако миссис Холмс выдержала их с честью, и полковник свидетельствовал в пользу чистоты эксперимента. К сожалению, для Оуэна было уже слишком поздно: он не выдержал напряжения этой двусмысленной ситуации и вскоре скончался в психиатрической лечебнице.
К тому времени, когда Блаватская и Олькотт вернулись из Филадельфии в Нью-Йорк, они уже были в дружеских отношениях и называли друг друга Мэлони (Олькотт) и Джек (Блаватская). Полковник обожал прозвища и обращался к своей новой подруге "Маллиган", "Лэтчки" ("Отмычка"), "Старая кляча" и "ЕПБ". Последнее имя прижилось. Как показывают эти шутливые имена, отношения между партнерами не имели ничего общего с сексом. Олькотт и Блаватская были не любовниками, а, по удачному выражению полковника, "закадычными друзьями", и эта дружба основывалась на инстинктивном понимании взаимной необходимости. Полковнику недоставало в жизни энтузиазма и цели; Блаватская нуждалась в восхищении и в источнике дохода. Олькотту требовалось, чтобы кто-нибудь убедил его в существовании духовного мира; Блаватской нужен был слушатель, готовый в этом убедиться. Трудно сказать, был ли Олькотт "партнером-заговорщиком" Блаватской или жертвой ее обманов. Вероятнее всего, полковник принадлежал к тому типу людей, чье желание веровать почти неотличимо от самой веры.
Поначалу Олькотт и Блаватская жили порознь, но полковник проводил в гостиной своей новой подруги почти все свободное время. Комната ее была завалена рукописями. В дневные часы полковник работал в своей юридической конторе, а по вечерам Олькотт и Блаватская сидели за соседними столами: Олькотт — над своими книгами, Блаватская — над письмами и статьями. Время от времени в квартире собирались гости, желавшие, как правило, обсудить оккультные проблемы, но "закадычные друзья" оказались совершенно негостеприимными. Не то чтобы они были не рады случайным посетителям; просто гостям приходилось самостоятельно готовить себе чай или кофе и находить свободный уголок среди груд бумаг и книг. Окончив работу, полковник часто распевал веселые песни, а в хорошую погоду ездил с Блаватской в Гемптонс на Лонг-Айленде, где мадам купалась в море.
