Лобсанг Рампа - История Рампы. (THE RAMPA STORY)
Завидев меня в столовой, солдаты оглушительно загоготали и что-то сказали сержанту. Тот тоже взревел от хохота и поспешил ко мне.
— Хо! Хо! Товарищ поп, — заорал он с буйным весельем в глазах. — Они говорят, что на тебе столько внутренностей Андрея, что теперь, после его смерти, тебе полагается отдать все его вещи. Родственников у него нет. Пока ты будешь у нас, мы будем называть тебя товарищ ефрейтор Андрей.
Все, что принадлежало ему, теперь твое. К тому же ты выиграл мне много денег, когда я побился за тебя об заклад у вольера. Теперь ты мой друг.
Сержант Борис был в душе совсем неплохим парнем. Неотесанный грубиян, без какого-либо намека на образование, он все же очень дружелюбно относился ко мне в благодарность за повышение по службе, — «иначе я на всю жизнь остался бы ефрейтором», говаривал он, — и за крупный денежный выигрыш, полученный благодаря мне. Многие говорили, что в вольере у меня нет никаких шансов выжить. Борис это услышал и сказал:
— Мой человек что надо. Вы бы его видели, когда мы спустили на него собак. Он даже не шевельнулся. Сидел, как изваяние. Собаки приняли его за своего. Он и в этой своре быстро наведет порядок. Вот увидите!
— На что ставишь, Борис? — крикнул кто-то.
— Твое трехмесячное жалованье, — сказал Борис.
В конечном счете он получил в качестве выигрыша сумму, равную его жалованью примерно за три с половиной года, и был мне за это весьма благодарен.
В ту ночь, после очень сытного ужина, поскольку пограничники жили хорошо, я заснул в теплом домике рядом с собачьим вольером. Матрас был плотно набит сеном, а солдаты раздобыли для меня новые одеяла. У меня были все основания благодарить своих учителей, давших мне такое понимание звериной натуры.
С первыми лучами солнца я оделся и вышел к собакам. Мне показали, где хранится их корм, и я увидел, что их по-настоящему хорошо кормят. Они сбежались ко мне, виляя хвостами, и то одна, то другая, становясь на задние лапы, клала передние мне на плечи. При этом я как-то раз случайно оглянулся и увидел капитана, разумеется, за оградой, который наблюдал за происходящим.
— А, священник, — сказал он. — Я только подошел взглянуть, почему собаки ведут себя так тихо. Во время кормежки всегда были бешеные драки, а смотритель стоял в сторонке и швырял этой своре куски мяса, глядя, как псы грызутся за каждый кусок. Я не буду задавать тебе вопросов, священник. Дай мне слово, что пробудешь здесь четыре-пять недель, пока всех собак не увезут, и все тут будет в твоем распоряжении, а сам ты можешь ходить в город когда захочешь.
— Товарищ капитан, — ответил я, — я охотно дам вам слово, что пробуду здесь, пока всех собак не увезут. А потом я пойду своей дорогой.
— Еще одно дело, священник, — сказал капитан. — Во время следующей кормежки я принесу кинокамеру и сниму это на пленку для начальства, чтобы те увидели, какой порядок мы навели с собаками. Ступай к интенданту, возьми у него новый ефрейторский мундир, и если найдешь себе каких-нибудь помощников, пусть как следует вычистят вольер. Если они побоятся, сделаешь это сам.
— Лучше я сделаю это сам, товарищ капитан, — ответил я, — собаки не будут так нервничать.
Коротко кивнув, капитан зашагал прочь, не скрывая удовольствия от того, что сможет показать, как он управляется с кровожадными псами!
Три дня я не отходил от вольера дальше, чем на сотню ярдов. Эти люди были горячи на руку, им ничего не стоило открыть пальбу по кустам, «на случай, если там скрываются шпионы», как они это называли.
Три дня я отдыхал, восстанавливая силы и общаясь с людьми. Узнавал поближе их самих, их нравы. Андрей был примерно одинакового со мной телосложения, так что его одежда мне вполне подходила. Но все его вещи пришлось не один раз стирать, поскольку к чистюлям он не относился. Довольно часто ко мне подходил капитан и пытался втянуть в разговор, но хотя он, казалось, проявлял искренний интерес и доброжелательность, мне приходилось строго выдерживать роль простого священника, который знал толк только в Священных книгах буддизма и собаках! А уж он вовсю высмеивал религию, говоря, что нет ни загробной жизни, ни Бога, вообще ничего, а есть только Отец Сталин. Я же ограничивался цитатами из Священных книг, никогда не выходя за рамки познаний, которых можно ожидать от бедного деревенского священника.
При одном таком разговоре присутствовал Борис, прислонясь к собачьему вольеру и лениво жуя травинку.
— Сержант, — раздраженно крикнул капитан, — этот поп, кроме своей деревни, ничего не видел. Повози его по городу. Возьми его с собой в наряд в Артем и Раздольное. Покажи ему жизнь. Он только и знает, что о смерти, и думает, что это и есть жизнь.
Он сплюнул, закурил контрабандную сигарету и вразвалку пошел прочь.
— В самом деле, поехали. Ты так долго просидел со своими собаками, что сам становишься на них похож. Хотя должен признать, что ты научил их уму-разуму. К тому же ты выиграл мне целую кучу денег. Я ног под собой не чую от радости, поп, и пока я не помер, я должен все потратить.
Подойдя к машине, он сел в кабину и дал мне знак сесть рядом. Он завел мотор, включил передачу, выжал сцепление, и мы с ревом покатили по узким улицам Владивостока, подпрыгивая на ухабах. Внизу, в бухте, стояло множество кораблей, мне и в голову не приходило, что их так много на свете.
— Слушай, поп, — сказал Борис, — на всех этих судах трофейные грузы. Это все товары, которые предназначались американцами по лэндлизу совсем другой стране. Они думают, что товары захвачены японцами, а мы отправляем их по железной дороге (Транссибирской магистрали) в Москву, где партийное начальство думает, что отбирает себе самое лучшее. А самые лакомые кусочки отбираем себе мы, потому что у нас свой уговор с портовиками. Мы смотрим сквозь пальцы на их плутни, а они — на наши. У тебя были когда-нибудь часы, поп?
— Нет, — ответил я. — В жизни у меня было очень мало своих вещей. А время я узнаю по солнцу и длине теней.
— Будут у тебя часы, поп! — Борис прибавил газу, и вскоре мы уже катили вдоль борта стоящего у причальной стенки сухогруза. Судно сплошь было покрыто потеками ржавчины и поблескивало искорками засохшей морской соли. Дорога, огибавшая бухту Золотой Рог, была долгой и утомительной. Портовые краны, мощно взмахивая длинными стрелами, выгружали товары, прибывшие со всех концов света. Орудуя грузовыми сетями, подтягивая тросы, люди кричали и махали руками. Выскочив из машины и таща меня за собой, Борис помчался вверх по сходням.
— Нам нужны часы, капитан, — рявкнул он первому попавшемуся человеку в морской форме. — Часы, наручные.
Появился человек, у которого на форме было больше позументов, чем у остальных, и жестом пригласил нас к себе в каюту.
— Часы, кэп, — снова рявкнул Борис. — Одни ему, и еще две пары мне. Хочешь сойти на берег, кэп? На берегу весело. Делай что хочешь. Девочки, выпивка — мы мешать не станем. Нам нужны часы.
Капитан улыбнулся и налил нам выпить. Борис, крякнув, выпил свою порцию, а я отдал ему мою.
— Он не пьет, кэп. Это поп, который стал собачьим надзирателем, правда, хорошим надзирателем. Словом, хороший мужик, — сказал Борис.
Капитан полез под койку и вытащил оттуда коробку. Открыв ее, он выложил около дюжины наручных часов. Не успел я глазом моргнуть, как Борис схватил две пары золотых часов и, даже не заводя их, надел на оба запястья.
— Бери часы, поп, — скомандовал он мне. Я протянул руку и взял себе хромированные.
— Эти часы лучше, — сказал капитан. — Это нержавеющая сталь, водонепроницаемая «Омега», эти часы намного лучше.
— Спасибо, капитан, — ответил я. — Если вы не против, я буду полагаться на ваш выбор.
— Теперь мне совершенно ясно, что ты рехнулся, — сказал Борис. — Берешь стальные, имея возможность взять золотые!
Я рассмеялся и ответил:
— Сталь для меня в самый раз. Ты ведь сержант, а я всего лишь ефрейтор, да и то на короткое время.
С корабля мы отправились на подъездные пути Транссиба. У платформ суетились бригады рабочих, грузя на них отборные товары с кораблей. Отсюда для этих вагонов начиналась дорога в Москву длиною в шесть тысяч миль. Пока мы там стояли, один из поездов тронулся с места. Два локомотива, по пяти колесных пар в каждом, потащили длинный хвост разномастных вагонов. Эти громадины были хорошо ухожены, и паровозные бригады, должно быть, относились к ним как к живым существам.
Борис повел машину вдоль путей. Повсюду стояла охрана, вооруженные люди в специальных канавах осматривали проезжающие вагоны снизу в поисках безбилетников.
— Вы, похоже, очень боитесь, как бы кто-нибудь не проехал в поезде нелегально, — сказал я, — не могу понять, почему. Что плохого в том, чтобы позволить людям подъехать зайцем?
— Эх ты, поп, — грустно заметил Борис, — не знаешь ты жизни, как сказал капитан. В наши города пытаются пробраться враги партии, саботажники и шпионы капитализма. Ни один порядочный русский не отправится в дорогу, пока не получит указания своего комиссара.
