Бхагаван Раджниш (Ошо) - За пределами просветления
Чтобы сделать нордических немцев высшей расой, евреев нужно было полностью стереть с лица земли.
Вина лежит на Боге, ему не следовало выбирать бедных евреев. А если уж он их выбрал, то нужно было шепнуть на ухо Моисею: «Пожалуйста, никому не говорите об этом. Просто держите это в своем уме – что вы являетесь немногими избранными. Нельзя, чтобы об этом стало известно, это секрет».
Но если это секрет, то в этом нет никакой радости. Радость в том, чтобы говорить об этом во весь голос.
Здесь я никого не объявляю избранным, но я даю вам шанс. Если вы хотите стать избранными, у вас будут неприятности. Повсюду мои саньясины сталкиваются со всевозможными неприятностями.
За все надо платить. Вы хотите быть немногими избранными задаром? Это невозможно. За это вам придется платить.
Четвертый вопрос:
Ошо,
Раньше ты часто говорил о сомнении и о том, как ценно во всем сомневаться.
На том уровне, где ты – мой мастер, а я, благодаря твоей милости, стал твоим учеником, у меня никогда не бывает сомнений. Забывчивость с моей стороны – да, неосознанность – да, но никогда никаких мук сомнения.
Не мог бы ты рассказать о сомнении в отношениях между учеником и мастером?
Такое совершенно невозможно. Ученик становится учеником только тогда, когда он отбрасывает все сомнения. По самой природе вещей ученик не может сомневаться. Если он сомневается, он не ученик.
Как студент, он может сомневаться сколько угодно. Когда же все его сомнения исчерпаны и возникает доверие, не знающее сомнений, он вступает в мир ученичества; теперь нет возможности для возникновения сомнения. Если сомнение возникает, ученик снова попадает в категорию студентов.
Так что в том, что касается мастера и учеников, сомнение невозможно.
Пятый вопрос:
Ошо,
Почему ты всегда смотришь на свою руку, прежде чем начать отвечать на первый вопрос? Ты находишь там ответ, или что-то не так с моим зрением?
Мои руки пусты.
У меня нет никаких ответов.
У вас есть вопросы – я не отвечаю, я просто уничтожаю ваши вопросы. И прежде чем уничтожить ваши вопросы, я должен посмотреть на свою руку, потому что я уничтожаю ваши вопросы не только с помощью слов, но и с помощью рук. Поэтому я должен подготовить их, спросить у них: «Вы готовы?»
Когда они говорят: «Да, хозяин, начинай!» – я начинаю!
Без помощи моих рук я не могу отвечать вам. Они выполняют большую часть работы. Мои слова отвлекают ваше внимание, а руки продолжают делать настоящую работу.
Так что с твоим зрением все в порядке, ты видишь то, что нужно.
Я смотрю на руки – но не для того, чтобы найти ответы, а для того, чтобы увидеть, готовы они или нет.
Шестой вопрос:
Ошо,
Впервые я нахожусь так близко к тебе. Когда я сижу здесь, с тобой, я чувствую, что мое сердце настроено на одну волну с твоим сердцем, я чувствую глубокую любовь к тебе. Но я также чувствую, что внешне я серьезен.
Почему мне так трудно смеяться?
Смех – это одно из самых подавляемых обществом явлений – во всем мире, во все времена.
Общество хочет, чтобы вы были серьезными. Родители хотят, чтобы их дети были серьезными, учителя хотят, чтобы их ученики были серьезными, начальники хотят, чтобы их подчиненные были серьезными, командиры хотят, чтобы их солдаты были серьезными. Всех заставляют быть серьезными.
Смех опасен, он свидетельствует о непокорности.
Когда учитель ведет урок и вы начинаете смеяться – это будет воспринято как оскорбление. Ваши родители что-то говорят вам, и вы начинаете смеяться – это будет воспринято как оскорбление.
Серьезность считается проявлением почтения, уважения.
Естественно, смех так сильно подавляется, что никто не смеется, хотя жизнь вокруг вас очень веселая. Если вы освободите ваш смех от цепей, от рабства, вы будете удивлены: на каждом шагу случается что-то очень смешное. Жизнь несерьезна. Серьезны только кладбища, серьезна смерть.
Жизнь – это любовь, жизнь – это смех, жизнь – это танец, песня.
И мы должны дать жизни новое направление. Прошлое очень сильно искалечило жизнь, оно сделало людей почти невосприимчивыми к смеху – они напоминают тех, кто не различает цветов.
Десять процентов людей являются дальтониками – это довольно много. И эти люди не знают, что они дальтоники.
Джордж Бернард Шоу был дальтоником, и он узнал об этом, когда ему было шестьдесят лет. На день рождения кто-то прислал ему в подарок красивый костюм, но этот человек забыл прислать галстук. Поэтому Бернард Шоу пошел со своим секретарем искать подходящий галстук. Костюм ему очень нравился. Он посмотрел галстуки и выбрал себе один, и его секретарша была удивлена, она просто не могла поверить своим глазам: костюм был желтый, а он выбрал зеленый галстук. Она сказала:
– Что вы делаете? Это будет выглядеть очень странно.
– Почему это будет выглядеть странно? – спросил он. – Ведь они же одного цвета.
Владелец магазина, продавец… Все собрались и стали обсуждать… Он не мог отличить желтый цвет от зеленого, ему они казались одним цветом. Он был дальтоником, но шестьдесят лет он даже не подозревал об этом.
В мире десять процентов людей являются дальтониками. Они не воспринимают какой-то цвет или путают один цвет с другим.
Постоянное подавление смеха сделало вас невосприимчивыми к смеху.
Смешные ситуации случаются повсюду, но вы не видите в них повода для смеха. Если ваш смех освободить из рабства, весь мир наполнится смехом. Мир нуждается в этом, это изменит почти все в человеческой жизни.
Вы не будете такими несчастными, как сейчас. На самом деле вы не такие несчастные, как кажетесь: это страдание плюс серьезность придают вам такой несчастный вид. Соедините страдание со смехом – и вы не будете выглядеть такими несчастными!
В одном многоквартирном доме… И в современных квартирах такие тонкие стены, что, хотите вы того или нет, вы слышите то, что происходит за стеной. В некотором смысле, это очень по-человечески.
Все жильцы в доме были озадачены одним обстоятельством. Все супружеские пары ссорились, бросали друг в друга подушками и другими вещами, били посуду, кричали друг на друга, мужи били жен, жены визжали – и им не нужны были никакие громкоговорители или что-то подобное, потому что именно от этого весь дом получал удовольствие.
Только с Сардарджи что-то было не так. Из его квартиры никогда не доносился шум скандала, более того, там раздавался смех. Все соседи удивлялись: «В чем дело? Эти люди никогда не ссорятся. И всегда слышен смех – они оба смеются так громко, что слышно во всем доме!»
Однажды соседи решили, что с этим нужно разобраться: «Они так веселятся, а мы даже не знаем, почему. В чем их секрет?»
Поэтому они остановили Сардарджи, когда тот шел с рынка, нагруженный овощами и другой снедью. Они остановили его и спросили:
– Ты должен открыть нам свой секрет – почему вы с женой смеетесь, в то время как все другие ссорятся?
– Не заставляйте меня говорить об этом, – сказал Сардарджи. – Если я открою этот секрет, мне будет очень стыдно.
– Стыдно? – удивились они. – А мы думали, что у вас все хорошо. Мы все время слышим смех – то ты смеешься, то твоя жена… никаких скандалов.
Сардарджи сказал:
– Происходит вот что: она бросает в меня вещи. Если она промахивается, то смеюсь я; если она попадает, то смеется она. У нас происходит то же самое, но только мы заключили особое соглашение – какой смысл в том, чтобы ссориться? Так что я учусь, как уклоняться от попаданий, а она учится, как…
Через двадцать лет Сардарджи решил развестись со своей женой. Судья слышал, что это единственная пара во всем городе, которая никогда не скандалила. Они просто смеялись – весь город знал их как смеющуюся пару.
Судья спросил:
– Что случилось? Вашу пару так хорошо знают.
– Забудьте про это, – сказал Сардарджи, – просто разрешите нам развестись.
Но судья сказал:
– Я должен знать причину.
– Причина очень проста: она перестала промахиваться, бросая в меня вещи, – ответил Сардарджи. – Это зашло слишком далеко. Вот уже много лет она не промахивается.
Судья спросил:
– Сколько лет вы женаты?
– Почти тридцать лет, – ответил Сардарджи.
Судья сказал:
– Если ты мог терпеть эту женщину тридцать лет, то еще десять или двадцать лет…
– Дело не в этом, – ответил Сардарджи. – Раньше мне удавалось уклоняться от попаданий, но теперь она приобрела такую сноровку… Мне никак не увернуться! Поэтому смеется только она, я уже десять лет как не смеялся. Это невыносимо. Вначале все было прекрасно – почти пятьдесят на пятьдесят, никаких проблем не было. Она смеялась, и я смеялся. Но теперь смеется только она, а я стою как дурак. Нет, я не могу больше это выносить.
