Бхагаван Раджниш (Ошо) - Музыка души
О такой деавтоматизации и заботится этот монах. С самого утра он обращается к себе и говорит: «Будь бдителен!» Он говорит: «Не дурачь себя!» Он говорит: «Не дай другим себя одурачить!» Вот три уровня осознанности, которых необходимо добиться.
Я слышал…
Однажды к дзэнскому мастеру пришел молодой человек из очень богатой и аристократической семьи. Он испробовал в жизни все; богатство дало ему неограниченные возможности. Но он пресытился – пресытился сексом, вниманием женщин, вином. Он пришел к дзэнскому мастеру и спросил:
– Мне все наскучило в этом мире; возможно ли изменить себя? Возможна ли трансформация? Возможно ли узнать себя?.. Узнать, кто я?
– Но подожди с ответом, – сказал молодой человек, – сначала позволь мне сделать одно признание: я ничего не умею делать долго и настойчиво, и если ты дашь мне какую-то технику медитации, скорее всего, я буду ее продолжать лишь несколько дней, а потом брошу, – хотя и прекрасно знаю, что в этом мире ничего нет, хотя и прекрасно знаю, что в мире меня ждет лишь страдание и смерть. Так устроен мой ум. Я ни в чем не могу быть настойчивым, ничего не могу продолжать долго: имей это в виду, выбирая для меня практику.
Мастер сказал:
– Если ты не умеешь быть настойчивым, тебе будет очень трудно… Понадобится долгая работа, чтобы исправить все то, что ты сделал в прошлом. Придется проделать весь свой путь вспять, совершить регрессию. Нужно будет вернуться к тому моменту, когда ты только родился на свет, свежим и юным. Нужно снова достичь этой свежести новорожденного. Она не впереди, напротив, путешествовать придется вспять – чтобы снова стать ребенком. Но если ты говоришь, что не можешь быть настойчивым и через несколько дней бросишь, это почти невозможно. Но позволь спросить тебя: неужели у тебя нет занятия настолько интересного, чтобы оно поглощало тебя полностью?
Молодой человек задумался и ответил:
– Разве что шахматы. Да, играть в шахматы мне интересно, очень интересно. Я люблю шахматы, и в них единственное мое спасение. Все остальное потеряло смысл, остались только шахматы. Только с ними мне удается как-то проводить время.
– Тогда что-то можно сделать, – сказал мастер. – Обожди.
Он позвал служителя и велел ему привести монаха, который двенадцать лет медитировал в монастыре, и чтобы монах взял с собой шахматы.
Шахматы принесли; монах пришел. Он немного умел играть в шахматы, но последние двенадцать лет он медитировал в келье. Он забыл и мир, и шахматы, и вообще все на свете. Мастер сказал ему:
– Слушай, монах! Сейчас ты будешь играть в опасную игру. Если этот молодой человек тебя обыграет, вот меч!.. – я отрублю тебе голову: я не потерплю, чтобы медитативный монах, медитирующий двенадцать лет, уступил обычному молодому человеку. Но, обещаю тебе: если ты умрешь от моей руки, ты окажешься в седьмом раю. Будь спокоен.
Молодому человеку стало немного не по себе, и тогда мастер обратился к нему со словами:
– Смотри же, ты говоришь, что шахматы захватывают тебя; пусть же они захватят тебя целиком – дело идет о жизни и смерти. Если ты проиграешь, я отрублю тебе голову, – но учти, тебе я не могу обещать рая. Если ты умрешь, тебе предстоит ад – мгновенно ты окажешься в седьмом аду.
На мгновение молодому человеку захотелось бежать. Он задрожал всем телом, как лист на сильном ветру. С ног до головы он покрылся холодным потом. Дело шло о жизни и смерти, и мысль прекратилась, потому что в такой опасности нельзя позволить себе мысли. Мысль – для досуга. Когда вам ничто не угрожает, вы можете думать; в опасной же ситуации мысль останавливается, потому что уму требуется время, а в опасности времени нет. Нужно действовать мгновенно.
С каждой минутой смерть становилась ближе. Монах сделал ход. Он был так безмятежен и спокоен, что молодой человек подумал: «Смерть неминуема!» Но, когда мысли остановились, он полностью погрузился в настоящий момент. Когда мысли прекратились, он забыл также, что ждет скорой смерти, – потому что и смерть есть своего рода мысль. Он забыл о смерти, он забыл о жизни; захваченный, поглощенный, он стал самим продолжением игры.
Мало-помалу, по мере того, как постепенно исчезал его ум, молодой человек играл все лучше и лучше. Никогда он не играл так хорошо. Поначалу монах выигрывал, но через несколько минут молодой человек увлекся игрой, стал делать удачные ходы, и монах стал проигрывать. Существовал лишь нынешний момент, существовало лишь настоящее. Теперь его ничто не беспокоило; тело пришло в нормальное состояние, дрожь прекратилась, пот высох. Он стал легким, как перышко, невесомым. Даже пот помог – он стал невесомым; и теперь все тело стало таким легким, что, казалось, он может летать. Ума больше не было. Восприятие стало ясным, кристально ясным, и он видел далеко вперед, на пять ходов вперед. Он никогда так хорошо не играл. Позиция его противника пошатнулась; через несколько минут он должен был проиграть; победа была предрешена.
И тут, внезапно, когда его глаза стали ясны, ясны как чистое зеркало и восприятие стало сильным и глубоким, он взглянул на своего противника, монаха. Тот был так невинен. Двенадцать лет медитации – он стал как цветок; двенадцать лет аскезы – он стал абсолютно чист. Он был невинен, как только возможно для человека… даже ребенок так не невинен. Его прекрасное лицо, его ясные, небесно-голубые глаза… Молодой человек почувствовал к нему сострадание – рано или поздно ему отрубят голову. Как только он почувствовал сострадание, тотчас же открылись неведомые двери, и нечто совершенно неведомое стало наполнять его сердце. Он был так блажен. Будто неведомое небо внутри осыпало все его существо цветами. Он был так блажен… он никогда не знал такого блаженства, такой красоты, такой благодати.
И тогда он стал намеренно делать неправильные ходы, потому что ему пришло в голову: «Если я погибну, ничего страшного; мне невелика цена. Но если погибнет этот монах, погибнет нечто красивое; а что я?.. существование без смысла…» Он стал намеренно делать неверные ходы, чтобы монах смог выиграть. В этот момент мастер опрокинул доску, засмеялся и сказал:
– Побежденных не будет. Вы оба выиграли.
Этот монах был уже в раю, он достиг; незачем рубить ему голову. Он остался совершенно безмятежным, когда мастер сказал, что ему отрубят голову. Ни единой мысли не возникло в уме. Не было речи о выборе – если мастер говорит так, да будет так. Он сказал «да» всем сердцем. Вот почему не было ни дрожи, ни холодного пота. Он играл в шахматы; смерть его не беспокоила.
Молодому человеку мастер сказал:
– Ты победил, и твоя победа больше, чем победа этого монаха. Я дам тебе посвящение. Можешь остаться со мной, и вскоре ты станешь просветленным.
Случились обе главные вещи: медитация и сострадание. Будда называл их двумя основами: прагья и каруна, медитация и сострадание.
– Но объясни мне, – сказал молодой человек. – Что-то случилось, и я ничего подобного не знаю. Я уже преобразился; я не тот человек, который пришел к тебе несколько часов назад. Тот человек умер. Что-то случилось – ты совершил чудо.
Мастер сказал:
– Перед лицом неминуемой смерти ты не мог думать, мысли прекратились. Смерть была совсем рядом, и думать было невозможно. Смерть была совсем рядом, между тобой и смертью не было промежутка, а мыслям нужно пространство для движения. Пространства не было, и мысли прекратились. Медитация случилась спонтанно. Но этого недостаточно, потому что та медитация, что приходит в опасности, будет потеряна. И я не мог опрокинуть доску в тот момент, я должен был ждать.
Если случается медитация – все равно по какой причине, – за ней должно прийти сострадание. В сострадании медитация достигает расцвета. Если сострадание не приходит, медитация в чем-то несовершенна.
– Я смотрел на твое лицо. Ты был полон блаженства, и твои глаза были глазами будды. Ты посмотрел на этого монаха, и ты почувствовал, подумал: «Пусть лучше погибну я, чем этот монах. Его жизнь имеет бóльшую ценность».
Это сострадание – когда другой обретает бóльшую ценность, чем вы сами. Это любовь – когда вы можете пожертвовать собой ради другого. Когда вы становитесь средством, а другого делаете целью, – это любовь. Когда вы остаетесь целью, а другого используете как средство, – это эгоистическая страсть. Эгоистическая страсть всегда жестока, любовь всегда сострадательна.
– Тогда я увидел, как в твоих глазах возникает сострадание, и тогда ты стал делать неверные ходы, чтобы проиграть и погибнуть вместо этого монаха. В тот самый момент я опрокинул доску. Ты победил. Теперь ты можешь остаться. Я научил тебя и медитации, и состраданию. Иди этой дорогой, и пусть медитация и сострадание возникают в тебе спонтанно – не в результате определенной ситуации, не в опасности, не случайно, – как качество, присущее твоему существу.
Несите эту историю внутри, в самом сердце; пусть она станет биением вашего сердца. Найдя корни в медитации, вы найдете и крылья – в сострадании. Вот почему я говорю, что хотел бы дать вам две вещи: корни в этой земле и крылья в этом небе. Медитация – это земля, здесь и сейчас; в это самое мгновение вы найдете глубокие корни в земле. Найдите. А как только у вас будут глубокие корни, ваши крылья достигнут самых высоких небес. Сострадание – небо, медитация – земля; когда медитация и сострадание встречаются, рождается будда.
