Ж. Славинский - Заря Айваза. Путь к осознанности
Участники заносили себя в списки очень быстро, и я начал волноваться, хватит ли нам всем места, так как хотел укомплектовать участников до предела. Позвонил также и Павлу Изакович, которого двузья называли просто Изой. Окончив военную академию, он сразу же покинул ряды армии. Иза работал водителем грузовика в какой-то деревеньке рядом с Панчево и хотел говорить лишь о двух вещах — военной истории и духовной эволюции. Он заявлял, что в своем прошлом воплощении был Живоином Мишичем, главнокомандующим. Стены его комнаты были увешаны фотографиями, в углу стояла винтовка с балканских войн, а на полках — гранаты без взрывного заряда и три офицерские шляпы. Пепельница на столе была вырезана из латунной гильзы. Он был высокого роста, крепко сложен, весьма тонкие волосы и широкие здоровые зубы.
— Впиши меня в «Интенсив», Боги. Ты не пожалеешь. Я настоящий боец за истину и справедливость.
— Иза, эта игра превосходит все те, в которых мы когда-либо принимали участие. Здесь не действуют старые правила, но поверь мне, твое место на «Интенсиве».
Повесив трубку, я увидел Ненада, который заинтересованно глядел на меня:
— Я хотел бы тебя о кое-чем спросить.
— Давай.
— Сделаешь это для меня? Пообещай, и я тебе скажу, что.
— Ну, я обещаю.
Он довольно улыбнулся, будто удачно провернул хорошую сделку:
— Позволь мне пойти на «Интенсив».
Несколько дней я размышлял над тем, как его постепенно вывести на Путь. Я хотел избежать ошибок родителей, которые всецело отдавались своей работе. Они заставляли детей любить те же самые вещи, только делали это не так, вызывая лишь противоположную реакцию — их дети ненавидели то, что так сильно любили родители. Мне нужно потратить три-четыре года, только чтобы познакомить его с атмосферой «Интенсива», а он просит уже сейчас попасть на него. Я был удивлен и немного взволнован его просьбой. Выдержит ли он три дня и три ночи стресса, которые не переносили даже некоторые из взрослых? Его эго может просто развалиться на части. И смог бы он остаться нормальным ребенком после пережитого сверхнапряжения всех душевных сил, смог бы он играть со своими сверстниками, читать комиксы и мечтать о какой-нибудь девочке из школы? Я жаждал, чтобы меня засосал какой-нибудь неодолимый водоворот событий и унес прочь все сомнения, оставив лишь единственную цель в жизни. Я не хотел, чтобы с Ненадом, которому к тому моменту было всего тринадцать лет, случилось что-то, что может глубоко травмировать его личность...
— Хорошо, я не откажусь от своего обещания, — нерешительно сказал я, — но при необходимости уведу тебя с «Интенсива». Договорились?
— Да, — искренне ответил он, глядя на меня глазами, которые засияли по-новому, — но я уверен, что справлюсь.
Лидия вернулась с работы днем и застала меня за беседами с участниками тренинга и телефонными разговорами. Она слышала непрерывные вопросы от Мучи и мои ответы на них. Она старалась не показывать свою заинтересованность в этом. Была слабая надежда на то, что она тоже примет участие в работе «Интенсива», но она вмиг разрушила ее.
— Мне он не интересен, — сказала она как-то вечером. — Я не хочу обидеть тебя и даже не имею ничего против того, что Ненад идет с тобой. Ты его отец, и ты знаешь, что для него хорошо. Но все это мне кажется каким-то фальшивым, будто люди навязывают мне что-то такое, что должно произойти само собой.
— Если ты ждешь, пока это случится спонтанно, то тебе придется прождать очень-очень долго. В технике «Интенсива Просветления» нет ничего нового. Свами Вивекананда — я уверен, что ты слышала о нем, — сказал, что йога — не более чем умножение усилий, направленных на осуществление духовной эволюции за одну жизнь, из которой проистечет много новых жизней.
Она кивнула головой в знак согласия.
— Ты мне много раз рассказывал про Вивекананду, но есть и другие способы... — Она зачарованно наблюдала из окна за серым декабрьским небом и, словно говоря с самой собой, произнесла: — На днях я начала читать Юнга... Какая ясность и глубина мысли. Боже мой!
Я занервничал. Можно было сказать много лестных слов в адрес стиля Юнга, но только не в адрес ясности изложения мысли. Я оставил в покое дальнейшие попытки объяснения своей точки зрения. Мои аргументы были бессильны поколебать ее мнение. В своих мемуарах Юнг очень точно заметил, что на свете нет такой женщины, которая бы считала своего мужа достойным уважения. Как она могла? Остальные — всегда более значимы и незаурядны. Они далеки, чисты, и жена не видит их грязного нижнего белья, когда раскладывает его для стирки. Я вспомнил слова Оука Вилкинсона, произнесенные как-то вечером в доме Астрид Монти в Стокгольме. «Чтобы считаться в семье экспертом, нужно быть, как минимум, за сто миль от дома. А мудрецами и духовными учителями — то и того дальше».
— Может, Юнг для тебя сейчас и к месту. Когда-нибудь, возможно?.. Ты слышала такое изречение, что книга — лучший друг до той поры, пока ты не ступишь на Путь?
Намеками я также пытался вовлечь в «Интенсив» и дядю. Для него в таком возрасте это был шанс понять, кто он такой. И он бы в мгновение ока расправился со всеми своими неудачами и жизненными долгами. Было ясно, что время для него уже на исходе. Он смеялся и тряс головой:
— Нельзя обучить старого пса новым трюкам. Если бы я был на десять лет помоложе... Такому, как мне, там не место. Но я хотел бы поговорить с тобой, как в старые добрые времена. Думаю, есть еще кое-что, чему бы ты мог научиться от меня.
— Как бы мне хотелось поговорить с тобой. У меня не так уж много людей, с которыми бы я смог говорить так же откровенно, как с тобой.
Еще одним человеком, которого я хотел пригласить на «Интенсив», был Зоран, друг детства. Он импонировал многим — высокий, с симметричными чертами лица, светло-голубыми глазами и красиво изогнутыми бровями, которые шевелились как сигнальные флажки, когда он высказывался по поводу нашего с ним разговора. Я пригласил его на чашку кофе в кафе «Бока», в котором мы раньше «зависали». В самом начале беседы я осторожно подбирал слова. Обратил внимание на ценность прямого контакта с Истиной и изменение жизни у тех, кто его достиг, а также на то, что три дня усердной работы — не слишком высокая цена за духовное достижение, которое остается с человеком навсегда.
Он молчаливо морщил лоб. Я сделал ошибку, когда старался найти еще более весомые аргументы. Я описал Йогендру как чрезвычайно мудрого и в то же время скромного человека. Затем перешел к великим учителям по йоге, гималайским мастерам, Блаватской, учениям о чакрах и пробуждению кундалини. Моя речь длилась более пятнадцати минут. К концу я начал говорить с таким энтузиазмом, что стал глотать гласные, а иногда и все слова целиком, упорно желая выделить ценность просветления... Я понял, что у него было написано на лице. Он прищурил глаза и высоко поднял брови:
— И ты говоришь, Боги, что твои великие мастера поголовно вегетарианцы, выращивают траву и едят цветы... ни секса... ни мяса... никаких удовольствий из нашей повседневной жизни?
— Точно, — исчерпывающе ответил я, понимая, что потерял его.
— Как старому другу, я вот что тебе скажу... Если поставить этого Йогендру к хорошо прожаренной туше, то ее запах разбудит его ноздри... гамбургеры, свиные отбивные, почки... После такого он незамедлительно бы начал проповедовать достоинства повара, пожарившего все это.
Приближение «Интенсива» разжигало во мне огонь деятельности. Мне было несложно попытаться привлечь людей, которые, как я считал, обладали здравым умом. Я сел на автобус до Ягодины, чтобы встретиться с Джорджем Арбабой. Он был родом из Лики — высокий, худощавый сорокалетний мужчина с густой бородой и светло-серыми глазами. Он работал с глиной, годами помогая местным гончарам, продававшим горшочки и чаши на деревенских ярмарках. Джордж многократно приглашал меня посетить его мастерскую и понаблюдать за старинным процессом обжига гончарных изделий.
— Должно быть, это что-то важное, раз ты потратил столько времени, чтобы добраться сюда, — сказал он, держа меня за руку на остановке. В старом сарае для приготовления бурового раствора, от которого пахло айвой, Симонида, его жена, накрыла для нас обед. Она была тихой женщиной, убежденной в том, что вышла замуж за пока еще непризнанного великого мастера.
Мы ели голубцы из яркой глиняной посуды, сделанной Джорджем в мастерской, и деревянными ложками, которые он вырезал из бука, а в роли хлеба выступал хорошо испекшийся кукурузный хлебец, который аппетитно хрустел на зубах.
— Если бы ты нас пораньше известил о своем приезде, мы бы сварили суп по моему рецепту. Мой отец работал мясником, и от него я узнал самый лучший рецепт приготовления супа. Берешь кастрюлю на пять литров, кладешь в нее два килограмма самой лучшей молодой говядины и два килограмма овощей и зелени и заливаешь небольшим количеством воды. Готовишь всю ночь, и у тебя получается суп мясника. Отец работал с утра и до вечера, а ночью делал детей. Он наделал шестерых. Он получал силы от супа мясника, который ел каждый день. Он мог свалить быка одной левой.
