Титус Буркхарт - Алхимия / Нотр-Дам де Пари
Все устремили взгляды на верх собора. Глазам бродяг явилось необычайное зрелище. На самой верхней галерее, над центральной розеткой, между двух колоколен, поднималось яркое пламя, окруженное вихрями искр, — огромное, беспорядочное, яростное пламя, клочья которого по временам вместе с дымом уносил ветер. Под этим огнем, под темной балюстрадой с пламенеющими трилистниками, две водосточные трубы, словно пасти чудовищ, извергали жгучий дождь, серебристые струи которого сверкали на темной нижней части фасада. По мере приближения к земле оба потока жидкого свинца разбрызгивались, как вода, льющаяся из лейки. А над пламенем громадные башни, у которых одна сторона была багровая, а другая — совершенно черная, казалось, стали еще выше и достигали безмерной величины отбрасываемых ими теней, тянувшихся к самому небу.
Украшавшие их бесчисленные изваяния демонов и драконов приобрели зловещий вид. Они словно оживали на глазах, в колеблющихся отблесках пламени. Змеиные пасти растянулись в улыбку, рыльца водосточных труб словно заливались лаем, саламандры раздували огонь, драконы чихали, задыхаясь в дыму. И среди этих чудовищ, пробужденных от своего каменного сна бушующим пламенем и шумом, было одно, которое передвигалось и мелькало на огненном фоне костра, точно летучая мышь, проносящаяся мимо свечи.
Этот невиданный маяк, наверное, разбудил дровосеков на дальних холмах Бисетра и испугал их гигантскими тенями башен собора, плясавшими на поросших вереском склонах.
Среди устрашенных бродяг воцарилась тишина; слышались лишь тревожные крики каноников, запершихся в монастыре и объятых большим ужасом, чем лошади в горящей конюшне, приглушенный стук быстро открываемых и еще быстрее закрываемых окон, переполох в жилищах и в Отель-Дье, стенание ветра в пламени, предсмертный хрип умирающих да непрерывный шум свинцового дождя, падавшего на мостовую.
Между тем главари бродяг удалились под портик особняка Гонделорье и стали держать совет. Герцог египетский, присев на тумбу, с каким-то суеверным страхом всматривался в фантастический костер, пылавший на двухсотфутовой высоте. Клопен Труйльфу в бешенстве кусал кулаки.
— Войти невозможно! — бормотал он сквозь зубы.
— Старая колдовка, а не церковь! — ворчал старый цыган Матиас Хунгади Спикали.
— Клянусь усами папы, — сказал седой пройдоха, бывший военный, — эти церковные желоба плюются расплавленным свинцом не хуже Лектурских бойниц!
— А вы видите этого дьявола, который мелькает перед огнем? — спросил герцог египетский.
— Черт возьми! — воскликнул Клопен. — Да ведь это проклятый звонарь! Это Квазимодо!
Цыган покачал головой.
— А я вам говорю, что это дух Сабнак, великий маркиз, демон укреплений. Он похож на вооруженного воина с львиной головой. Иногда он показывается верхом на безобразном коне. Он превращает людей в камни, из которых потом строит башни. Под командой у него пятьдесят легионов. Это, конечно, он. Я узнаю его. Иногда он бывает одет в прекрасное золотое платье турецкого покроя.
— Где Бельвинь Этуаль? — спросил Клопен.
— Убит, — ответила одна из воровок.
Андри Рыжий засмеялся глупым смехом.
— Собор Богоматери задал-таки работу госпиталю! — сказал он.
— Неужели нет никакой возможности выломать дверь? — спросил король Алтынный, топнув ногой.
Но герцог египетский печальным жестом указал ему на два потока кипящего свинца, не перестававших бороздить черный фасад, словно два длинных фосфорических веретена.
— Бывали и прежде примеры, что церкви защищались сами, — вздыхая, заметил он. — Сорок лет тому назад собор святой Софии в Константинополе три раза кряду повергал на землю полумесяц Магомета, потрясая куполами, точно головой. Гильом Парижский, строивший этот храм, был колдун.
— Неужели мы так и уйдем с пустыми руками, как мразь с большой дороги? — спросил Клопен. — Неужели мы оставим там нашу сестру, которую волки в клобуках завтра повесят?
— И ризницу, где целые возы золота! — добавил один бродяга, имя которого, к сожалению, до нас не дошло.
— Борода Магомета! — воскликнул Труйльфу.
— Попытаемся еще раз, — предложил бродяга.
Матиас Хунгади покачал головой.
— Через дверь нам не войти. Надо отыскать изъян в броне старой ведьмы. Какую-нибудь дыру, потайной выход, какую-нибудь щель.
— Кто за это? — сказал Клопен. — Я возвращаюсь туда. А кстати, где же маленький школяр Жеан, который был весь увешан железом?
— Вероятно, убит, — ответил кто-то. — Не слышно, чтобы он смеялся.
Король Алтынный нахмурил брови.
— Тем хуже. Под этим железным хламом билось мужественное сердце. А мэтр Пьер Гренгуар?
— Капитан Клопен! — сказал Андри Рыжий. — Он удрал, когда мы были еще на мосту Менял.
Клопен топнул ногой.
— Рыло господне! Сам втравил нас в это дело, а потом бросил в самое горячее время! Трусливый болтун! Стоптанный башмак!
— Капитан Клопен! — крикнул Андри Рыжий, глядевший на Папертную улицу. — Вон маленький школяр!
— Хвала Плутону! — воскликнул Клопен. — Но какого черта тащит он за собой?
Действительно, это был Жеан, бежавший так скоро, как только ему позволяли его тяжелые рыцарские доспехи и длинная лестница, которую он отважно волочил по мостовой, надсаживаясь, как муравей, ухватившийся за стебель в двадцать раз длиннее себя.
— Победа! Те Deum![151] — орал школяр. — Вот лестница грузчиков с пристани Сен-Ландри.
Клопен подошел к нему.
— Что это ты затеваешь, мальчуган? На кой черт тебе эта лестница?
— Я достал-таки ее, — задыхаясь, ответил Жеан. — Я знал, где она находится. В сарае заместителя верховного судьи. Там живет одна моя знакомая девчонка, которая находит, что я красив, как купидон. Я воспользовался этим, чтобы добыть лестницу, и достал ее Клянусь Магометом! А девчонка вышла отворить мне в одной сорочке.
— Так, — сказал Клопен, — но на что тебе лестница?
Жеан лукаво и самоуверенно взглянул на него и прищелкнул пальцами, как кастаньетами. Он был великолепен в эту минуту. Его голову украшал один из тяжелых шлемов XV века, фантастические гребни которых устрашали врагов. Шлем топорщился целым десятком клювов, так что Жеан вполне мог бы оспаривать грозный эпитет bexeuboloc[152], данный Гомером кораблю Нестора.
— На что она мне понадобилась, августейший король Алтынный? А вы видите ряд статуй с глупыми рожами, вон там, над тремя порталами?
— Вижу. Дальше что?
— Это галерея французских королей.
— А мне какое дело? — спросил Клопен.
— Постойте! В конце этой галереи есть дверь, которая всегда бывает заперта только на задвижку. Я взберусь по этой лестнице, и вот я уже в церкви.
— Дай мне взобраться первому, мальчуган!
— Ну нет, приятель, лестница-то ведь моя! Идемте, вы будете вторым.
— Чтоб тебя Вельзевул удавил! — проворчал Клопен. — Я не желаю быть вторым.
— Ну, тогда, Клопен, поищи себе лестницу!
И Жеан пустился бежать по площади, волоча за собой свою добычу и крича: «За мной, ребята!»
В одно мгновение лестницу подняли и приставили к балюстраде нижней галереи над одним из боковых порталов. Толпа бродяг, испуская громкие крики, теснилась у ее подножия, чтобы взобраться по ней. Но Жеан отстоял свое право и первым ступил на лестницу. Подъем был довольно продолжительным. Галерея французских королей ныне находится на высоте около шестидесяти футов над мостовой. А в те времена одиннадцать ступеней крыльца поднимали ее еще выше. Жеан взбирался медленно, скованный тяжелым вооружением, одной рукой держась за ступеньку, другой сжимая самострел. Добравшись до середины лестницы, он бросил меланхолический взгляд вниз, на тела бедных арготинцев, устилавшие паперть.
— Увы! — сказал он. — Эта груда тел достойна пятой песни Илиады.
И он опять полез вверх. Бродяги следовали за ним. На каждой ступеньке был человек. Эту извивавшуюся в темноте линию покрытых латами спин можно было принять за змею со стальной чешуей, ползущую по стене собора. Жеан, поднимавшийся первым, свистом дополнял иллюзию.
Наконец школяр добрался до выступа галереи и довольно ловко вскочил на нее при одобрительных криках воровской братии. Овладев таким образом цитаделью, он испустил было радостный крик, но тотчас же, словно окаменев, умолк. Он заметил позади одной из королевских статуй Квазимодо, притаившегося в потемках. Глаз Квазимодо сверкал.
Прежде чем второй осаждающий успел ступить на галерею, чудовищный горбун прыгнул к лестнице, молча схватил ее за концы своими ручищами, сдвинул ее, отделил от стены, раскачал под вопли ужаса эту длинную, пружинившую под телами лестницу, унизанную сверху донизу бродягами, и внезапно с нечеловеческой силой толкнул эту живую гроздь на площадь. Наступила минута, когда даже у самых отважных забилось сердце. Отброшенная назад лестница одно мгновение стояла прямо, как бы колеблясь, затем качнулась, и вдруг, описав страшную дугу, радиус которой составлял восемьдесят футов, она, быстрее чем подъемный мост, у которого оборвались цепи, обрушилась со всем своим человеческим грузом на мостовую. Раздались ужасающие проклятия, затем все смолкло, и несколько несчастных искалеченных бродяг выползло из-под груды убитых.
