Бхагаван Раджниш - Дао — путь без пути
ВОПРОС Вы говорите: надо быть благодарным другому за то, что он принимает твою любовь, но семена моей любви падают все больше на придорожные камни.
ОТВЕТ Значит, будь благодарен придорожным камням!
ВОПРОС Вчера вы говорили, что понимание секса — основа западной, а понимание смерти — основа восточной психологии. Не добавите ли вы что-нибудь к этому?
ОТВЕТ Смерть — самое главное, что должно случиться в жизни. Смерть — это кульминация. Смерть надо понять, потому что смерть — цель жизни, все живое движется к смерти. Не понять смерть — значит не понять жизнь. Но нас научили избегать факта смерти; мы не говорим, мы не думаем об этом. От одной мысли уже пробирает дрожь, в трепете человек решает заняться чем-нибудь другим.
Когда кто-нибудь умирает, вы чувствуете смущение, кажется, что он сделал нечто неподобающее: зачем он умер?
Чья-то смерть по-прежнему возвращает вас к ошеломляющей ситуации, в вас возникает вопрос: «Однажды и я умру?» И этого вопроса вы хотите избежать.
Восток ничего не избегает, в этом красота восточной психологии: то, что есть — есть, надо видеть и это. Смерть есть, поэтому надо заглянуть в неё, надо встретить её лицом к лицу, ведь тот, кто избегает смерти, избегает жизни. Есть только один способ уйти от смерти — уйти от жизни, иначе жизнь постоянно несёт вас к смерти… Бросьте все, единственный способ уйти от смерти — это уйти от жизни.
Можно сделать так: замрите в коме, тогда можно прожить долго, так ничего не случится. Врач может сделать такое вливание и поддерживать жизнь, и тогда жизнь тоже будет вливаниями. Вы ляжете в особую постель, защищённый от всего на свете. И сможете прожить очень долго. Можно прожить тысячу лет, но это будет не жизнь, а растительное существование, вы будете произрастать, зато прожить вам удастся долго.
Есть такие люди в Америке, они лежат под землёй, в кондиционируемых камерах. Они умерли, но завещали своё состояние на защиту и поддержание тела, потому что в научных кругах прошёл слух, что через двадцать лет научатся оживлять людей после смерти. Стоит это порядочно: десять тысяч долларов в день, зато их телам обеспечена безопасность, так что через двадцать лет их оживят. Ох уж эти двадцать лет… Ну оживят вас через двадцать лет, чем вы займётесь? Повторите все те же глупости, что делали раньше: снова станете гоняться за женщинами, играть на бирже и копить деньги, чтобы умереть и снова защищать своё тело. Какой в этом смысл?
Человек боится смерти. На Востоке говорят, что смерти следует заглянуть в глаза, надо глубоко заглянуть в смерть. Если вы сумеете это, если вы сумеете встретить смерть, в самой этой встрече вы преодолеете смерть, вы узнаете, что в вас есть что-то вне смерти. Избегая смерти, вы останетесь под се властью. Встречая смерть лицом к лицу, вы преодолеваете смерть.
Мы никогда не думаем о смерти. Всякая мысль о смерти — это мысль о смерти другого, смерть — значит всегда «чья-то смерть»: дяди Вани, тёти Мани, но не ваша.
Финкельштейн торговался на рынке.
"Не хочу я покупать ваши яйца, — кричал он, — чтоб у меня дом сгорел, не куплю яих. Чтоб моя жена умерла, не куплю яих. Пусть мой ребёнок задохнётся, не куплю я их".
Продавец яиц тут же проникся духом его аргументов: «Чтоб вам ослепнуть, вы купите всю кошёлку».
«Послушайте, — остановил его Финкельштейн, — оставьте меня в покое».
Всегда, говоря о смерти и опасности, вы оставляете себя в стороне. Нет случая для встречи, нет возможности встать лицом к лицу с реальностью и правдой жизни.
Если смерть есть, то она есть, что толку прятаться от неё? Взгляните на неё, и чем скорее, тем лучше.
На Востоке говорят, что глубоко заглядывая в смерть, вы преодолеваете её, вы вдруг понимаете, что взглянувший в смерть становится вне смерти. Глубинная медитация приносит вас к мигу смерти вольно и сознательно. Медитация — это смерть, человек умирает и воскресает вновь. Умирает в феноменальном и рождается в ноуменальном. Умирает во времени и рождается в вечности. По возвращении из глубинного экстаза в медитации, вся ваша жизнь преображена, тогда вы живёте без страха, смерти больше нет.
Но с самого детства нас запугивают ею, с самого детства каждый защищается от неё. Даже детский ум .ослеплён этой защитой.
В воскресное утро Билли с папой остановился перед клеткой льва.
— Это царь зверей.
— Почему?
— Ну, он сильнее всех, он может задрать любое другое животное, даже человека.
— Он что, может съесть даже тебя?
— Думаю, что да, если только выберется из клетки.
Билли с интересом разглядывал льва; наконец повернулся к отцу.
— Папа, — прошептал он, — если он оттуда выберется, на каком автобусе мне ехать домой?
Никто, даже ребёнок, не думает, что смерть не пощадит и его. Его это не касается, лев съест папу, и ему одному придётся добираться домой, так что — «на каком автобусе?»
Есть что-то в человеческом сознании, что уводит его от мысли о смерти, и этому есть причина: сознание обречено умереть. Вы не умрете, но не поймите меня неверно. Когда я говорю, что вы не умрете, я говорю о том, что в вас, чего вы не знаете. Сознание ваше умирает, то есть все то, что вы о себе знаете (и даже знаете-то не все, вы знаете только некоторую часть сознания). Ваше сознание умрёт, оно не вечно, но это — обычное явление, оно рождается и умирает. Ваше тело умрёт, оно не вечно, это нечто созданное, соединение ваших отца и матери, оно случайно. Но вы существовали прежде, чем встретились ваши отец и мать, и будете существовать, когда ваше тело станет землёй, исчезнет, «прах станет прахом». Вы будете существовать, но этого вы ещё не узнали.
На Востоке говорят: "Этот момент может быть узнан только тогда, когда происходит встреча со смертью, когда предстоят смерти, когда принимают вызов смерти. Тогда вы заглядываете в самую глубину, тело уходит, уходит самое сознание, уходит "я". И если вы сохраняете мужество и остаётесь в этом предстоянии, настанет момент, когда вы вдруг увидите: ушло все, но все же вы есть. Это и есть ваша реальность, это ответ на вопрос «кто я?»
ВОПРОС Привлекательно стать саньясином, но теперь я глубоко привязан к Арике, я очень люблю Оскара. Нет ли противоречия в любви и служении двум учителям? Как разрешить его?
ОТВЕТ Что касается меня, то я не вижу никаких проблем, спросите Оскара. Я не ревнив, можете любить меня и ещё сотню других учителей, я не вижу никаких проблем. Ведь все, чего мне хотелось бы, это чтобы вы без памяти любили Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ли-цзы, Будду, Христа, Гурджиева, Кришнамурти, Рамакришну — сотню и тысячу. Я не ревнив, я обширен, я могу вместить в себя все ваши чувства, так что, насколько я понимаю, беспокоиться не очем.
Но прежде, чем что-то решить, спросите Оскара, он, я чувствую, ревнив.
Беседа вторая
У РАДОСТИ НЕТ ПРИЧИНЫ
Бродя по склонам горы Тэй, Конфуций встретил Юнь-ши-ши, идущего в одном тулупе, перепоясанном верёвкой, по вересковому полю, поющего и играющего на лютне.
— В чем причина твоей радости, Учитель? — спросил Конфуций.
— У меня много радостей. Из мириада созданий неба — человек самое благородное, а мне выпало счастье родиться человеком. Это первая радость.
Многие, рождаясь, не проживают дня или месяца, не вырастают из пелёнок, а я уже дожил до девяноста лет. Это тоже радость. Для всех нищета является нормой, а концом — смерть. Придерживаясь норм и ожидая конца, о чем ещё здесь тревожиться?"
— Прекрасно, — сказал Конфуций. — Вот человек, знающий, как себя утешить.
Прекрасная притча, и не только прекрасная, но и весьма тонкая. Поверхностный взгляд не достигает её смысла. Даосские притчи не лежат на поверхности, они очень глубоки, в них надо проникнуть, вглядеться и медитировать, только тогда вам откроется их истинный смысл. На первый взгляд кажется, что к Конфуцию относятся с большим почтением; кажется, притча говорит о мудрости Конфуция. На самом деле все наоборот.
Даосский и конфуцианский подход диаметрально противоположны, дальше некуда. Конфуций верит в закон, в традицию, в учение, он верит в характер, мораль, культуру, общество, образование. Дао верит в спонтанность, индивидуальность, свободу. Дао — революционно. Конфуций — конформист.
Даосизм — глубочайший нон-конформизм, когда-либо возникший в мире, он революционен по самому своему существу. Это бунт, и даосские мистики Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ли-цзы подтрунивают над подходом Конфуция. Эта притча — насмешка. Когда я объясню, вы поймёте. Насмешка не грубая, а очень тонкая. Возьмём сначала то, что лежит на поверхности.
Бродя по склонам горы Тэй, Конфуций встретил Юнь-ши-ши, идущего в одном тулупе, перепоясанном верёвкой, по вересковому полю, поющего и играющего на лютне.
Пение, музыка, танец — язык радости, счастья, выражение того, что человек больше не горестен. Но это может быть лишь наружным, лишь проекцией, лишь культивированием, а в глубине все может быть совсем не так. Бывает, вы смеётесь, потому что не хотите плакать. Бывает, вы улыбаетесь, потому что на глаза навертываются слезы, а если не улыбаться, то они потекут по щекам. Иногда обретают позицию, привычное выражение лица, маску счастья; что толку показывать миру, что ты несчастлив. Вот почему люди кажутся порой такими счастливыми; каждый думает про себя, что он самый несчастный — он-то знает, как у него на самом деле, и сравнивает это с масками других. И каждый думает про себя: «Я несчастнее всех. Почему я несчастлив, когда другие так счастливы?»
