Уильям Гибсон - Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (сборник)
Энджи знала, что при первой же возможности Даниэлла заведет с ней разговор о наркотиках, о наркотиках знаменитостей, будет смотреть на нее в упор, широко, как школьница, распахнув васильковые глаза, чтобы заснять все на пленку.
Под грозным взором Порфира Даниэлла некоторое время пыталась сдерживаться – пока они не достигли крейсерской скорости где-то над Ютой.
– Я надеялась, – начала журналистка, – что кто-то поднимет этот вопрос до меня…
– Даниэлла, – остановила ее Энджи, – прими мои извинения. Как это невнимательно с моей стороны.
Она дотронулась до обшитой шпоном панели походной кухни «Хосака». Механизм мягко заурчал и начал выдавать крохотные тарелочки с копченой уткой цвета чая, устрицами на тостах под черным перцем; за пирогом с лангустами последовали кунжутные блинчики… Порфир, уловив намек Энджи, извлек бутылку охлажденного шабли – любимого вина Даниэллы, насколько помнила Энджи. Кто-то – уж не Свифт ли? – это помнил тоже.
– Наркотики, – сказала Даниэлла четверть часа спустя, доедая утку.
– Не беспокойтесь, – заверил ее Порфир. – Когда вы прибудете в Нью-Йорк, там будет все, что пожелаете.
Даниэлла улыбнулась:
– Вы так забавны. А вам известно, что у меня есть копия вашего свидетельства о рождении? Я знаю ваше настоящее имя. – Все еще улыбаясь, она бросила на него многозначительный взгляд.
– Какая мне разница, – сказал он, наполняя ее бокал.
– Интересное замечание, учитывая врожденные дефекты. – Она пригубила вино.
– Врожденные, приобретенные… В наше время кто только себя не изменяет, не правда ли? И еще как! Кто укладывает вам волосы, дорогая? – Парикмахер подался вперед. – Вас, Даниэлла, спасает лишь то, что на вашем фоне прочие представители вашей породы и на людей-то не похожи.
Даниэлла улыбнулась.
Само интервью прошло довольно гладко. Даниэлла была достаточно опытна, чтобы не переступить в своих маневрах тот болевой порог, за которым могла бы столкнуться с серьезным сопротивлением со стороны жертвы. Но когда она провела кончиком пальца по виску, нажимая на подкожную клавишу, которая выключила ее записывающее оборудование, Энджи напряглась в ожидании настоящей атаки.
– Спасибо, – сказала Даниэлла. – Остаток полета, конечно, не для эфира.
– А почему бы вам просто не выпить еще бутылку-другую и не вздремнуть? – спросил Порфир.
– Чего я действительно не понимаю, дорогая, – сказала Даниэлла, не обращая на него внимания, – так это зачем было утруждаться…
– Утруждаться, Даниэлла?
– Зачем вы вообще ложились в эту скучную клинику? Вы ведь говорили, что наркотики никак не влияют на вашу работу. Вы также говорили, что от них нет никакого кайфа в обычном понимании этого слова. – Она хихикнула. – Однако продолжаете настаивать на том, что это было вещество, вызывающее исключительно тяжелую зависимость. Так почему вы решили соскочить?
– Это было ужасно дорого…
– В вашем случае, конечно, вопрос чисто академический.
Верно, подумала Энджи, хотя неделя на этой дряни мне стоила твоего годового оклада.
– Наверное, мне опротивело платить за то, чтобы чувствовать себя нормальной. Или за слабое приближение к нормальности.
– У вас развился иммунитет?
– Нет.
– Как странно.
– Не так уж и странно. Наркодизайнеры конструируют вещества, не имеющие, как предполагается, традиционных побочных эффектов.
– Ага. Но как насчет нетрадиционных побочных эффектов, нынешних? – Даниэлла налила себе еще вина. – Естественно, я слышала и другую версию происшедшего.
– Правда?
– Конечно. Что это было, кто это делал, почему вы перестали.
– И?
– Что это был антипсихотик, произведенный в собственных лабораториях «Сенснета». Вы перестали его принимать, потому что предпочли остаться сумасшедшей.
Веки Даниэллы затрепетали, затуманивая сверкание голубых глаз. Порфир осторожно вынул из руки журналистки стакан.
– Спи спокойно, детка, – сказал он.
Глаза Даниэллы закрылись, и она начала мягко посапывать.
– Порфир, что…
– Я подмешал ей в вино снотворное, – ответил парикмахер. – Она ничего не почувствовала, мисси. И потом не сможет вспомнить ничего, кроме того, что есть у нее в записи… – Он расплылся в улыбке. – Тебе ведь не хочется выслушивать треп этой суки всю дорогу до Нью-Йорка, правда?
– Но она же поймет, Порфир!
– Ничего она не поймет. Мы ей скажем, что она в одиночку уговорила три бутылки и напакостила в ванной. А чувствовать она себя будет соответственно. – Он плотоядно усмехнулся.
Час спустя Даниэлла Старк еще похрапывала – теперь уже довольно громко – на одной из двух откидных коек в хвостовой части салона.
– Порфир, – сказала Энджи, – как по-твоему, может она быть права?
Парикмахер уставился на нее своими невероятно красивыми, нечеловеческими глазами.
– И ты бы не знала?
– Я не знаю…
Он вздохнул:
– Мисси слишком тревожится. Ты теперь свободна. Наслаждайся этим.
– Но я и правда слышу голоса, Порфир.
– Разве мы все их не слышим, мисси?
– Нет, – ответила она, – не так, как я. Ты знаешь что-нибудь об африканских религиях, Порфир?
Он иронично усмехнулся:
– Так я же не африканец.
– Но когда ты был ребенком…
– Когда я был ребенком, – сказал Порфир, – я был белым.
– О черт…
Он рассмеялся:
– Религии, мисси?
– До того как я пришла в «Сенснет», у меня были друзья. В Нью-Джерси. Они были черными и… верующими.
Парикмахер поморщился и закатил глаза:
– Колдовские знаки, мисси? Петушиные лапки и мятное масло?
– Ты же знаешь, что это совсем не так.
– И что, если знаю?
– Не смейся надо мной, Порфир. Ты мне нужен.
– Я есть у мисси. И да, я знаю, что ты имеешь в виду. И это их голоса ты слышишь?
– Слышала. После того как я подсела на пыль, они ушли…
– А теперь?
– Их нет.
Но момент был упущен, и она отказалась от мысли попытаться рассказать ему о Гран-Бригитте и о наркотике в кармане.
– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо, мисси.
«Лир-джет» стал снижаться над Огайо. Порфир уставился перед собой в переборку, неподвижный как статуя. Глядя вниз на приближающуюся, пока еще скрытую облаками землю, Энджи вспомнила вдруг игру, в которую часто играла в детстве, когда летала на самолетах. Она тогда представляла, что бегает среди уплотнившихся, словно во волшебству, облачных пиков и каньонов. Те самолеты принадлежали, скорее всего, «Маас-Неотек». Теперь она летает на «лирах» «Сенснета». Коммерческие авиалайнеры оставались для нее лишь съемочными площадками стимов: первый перелет на только что восстановленном «Джей-Эй-Эль» «конкорде» из Нью-Йорка в Париж в обществе Робина и «сенснетовских» избранных.
Снижаемся. Уже над Нью-Джерси? Слышит ли ребятня, заполонившая детские площадки на крыше бовуаровской Новостройки, шум двигателей? Скользит ли слабое эхо присутствия Энджи над барритаунским кондо, где прошло детство Бобби? Как немыслимо сложен этот мир, в котором корпоративная воля «Сенснета» сотрясает крохотные косточки в ушах никому не ведомых, ничего еще не ведающих детей…
– Порфир кое-что знает, – очень тихо сказал вдруг негр. – Но Порфиру нужно время, чтобы подумать, мисси…
Самолет разворачивался, заходя на посадку.
26
Куромаку
Салли молчала – и на улице, и в такси – всю долгую холодную дорогу до их отеля.
Салли и Суэйна шантажировал враг Салли, обитающий где-то «на верху колодца». Салли вынуждают похитить Энджи Митчелл. Сама мысль о том, что кто-нибудь может украсть звезду «Сенснета», показалась Кумико совершенно невероятной, как будто кто-то устраивал заговор с целью убить героя мифов.
Финн намекнул, что Энджи и так уже неким странным образом замешана в эту историю, но он употреблял слова и идиомы, которых Кумико не понимала. Что-то в киберпространстве; какие-то люди заключают сделки с обитающим там существом или существами. Финн когда-то давно знавал парнишку, который стал потом любовником Энджи. Но разве ее любовник не Робин Ланье? Мать позволила Кумико посмотреть несколько стимов Энджи и Робина. Парнишка был ковбоем, воровал данные, как Тик в Лондоне…
А что с врагом, с той шантажисткой? Она сумасшедшая, говорил Финн, и ее безумие привело к развалу семейной империи. Эта женщина вроде бы жила совсем одна в своем древнем замке, доме под названием «Блуждающий огонек». Что такого сделала Салли, чтобы вызвать ее ненависть? Она в самом деле убила отца этой женщины? И кто были другие, те, которые умерли? Гайдзинские имена уже вылетели у девочки из памяти.
И узнала ли Салли то, что хотела узнать, повидав Финна? Кумико ждала под конец от бронированного святилища хоть какого-нибудь прорицания, но разговор-перепалка закончился ничем, гайдзинским ритуалом прощальных шуток.
В вестибюле отеля в голубом бархатном кресле ждал Петал, одетый по-дорожному. Его массивное тело было облачено в серую шерстяную тройку. Когда они вошли, он поднялся с кресла, подобно некоему странному воздушному шару. Глаза глядели, как всегда мягко, поверх очков в стальной оправе.
