Элис Манро - Беглянка (сборник)
Еще пару дней, занимаясь повседневными делами, они с Карлой махали друг дружке. Когда Карла в отсутствие посторонних проходила мимо, она целовала его в плечо сквозь легкую рубашку.
– Только попробуй от меня сбежать – я с тебя шкуру спущу, – сказал он ей, а она спросила:
– Это правда?
– Что?
– Шкуру спустишь?
– Чтоб я сдох. – В приподнятом настроении он был так же неотразим, как в первую пору их знакомства.
В округе появилось множество птиц. Краснокрылые скворцы, малиновки, пара горлиц, возвещавших наступление нового дня. С озера на разведку прилетали тучи ворон и чаек, а сухой дуб, черневший у кромки леса, облюбовали толстые грифы-индейки. Поначалу они просто сидели на ветвях и сушили свои тяжелые крылья, время от времени совершали пробные вылеты и возвращались на прежнее место, чтобы позволить солнцу и теплу довершить начатую работу. А через день-другой с новыми силами взмывали ввысь, кружили и падали с неба, исчезая над лесами, чтобы потом вернуться на отдых к тому же голому дереву.
Владелица Лиззи, Джой Такер, появилась вновь, загорелая и приветливая. Очумев от дождей, библиотекарша взяла отпуск, уехала в Скалистые горы и там ходила в походы. А нынче вернулась.
– Умеете же вы подгадать, где теплее, – сказал Кларк.
Они с Джой Такер уже перешучивались как ни в чем не бывало.
– Лиззи, как я вижу, в хорошей форме, – сказала она. – А где же подружка ее? Флора, кажется?
– Исчезла, – ответил Кларк. – Не иначе как в Скалистые горы отправилась.
– Там диких коз множество. С фантастическими рогами.
– Да, слыхал.
Дня три-четыре они были так заняты, что даже не проверяли почтовый ящик. Когда Карла все же удосужилась его открыть, на дне лежали счет за телефон, рекламная листовка какого-то журнала, сулившая подписчику миллионный выигрыш, и письмо от миссис Джеймисон.
Милая моя Карла,
не перестаю думать о (драматических) событиях последних дней и невольно начинаю говорить сама с собой, а на самом деле с тобой, и это случается так часто, что я решила обратиться к тебе напрямую, хотя бы – это лучшее, что мне сейчас доступно, – в письме. Не беспокойся: ты вовсе не обязана мне отвечать.
Далее миссис Джеймисон высказывала опасение, что слишком бесцеремонно вмешалась в жизнь Карлы, ошибочно подумав, что для Карлы счастье и свобода – это одно и то же. Больше всего ей хотелось, чтобы Карла была счастлива, и теперь ей стало ясно, что свое счастье она – Карла – должна обрести в браке. Оставалось только надеяться, что побег и бурные переживания Карлы пробудили в ней подлинное чувство, а возможно, и осознание подлинного чувства мужа.
Она добавила, что нисколько не осудит Карлу, если та перестанет к ней ходить, и заверила, что всегда будет благодарна судьбе, которая в самое тяжелое время послала ей Карлу.
В этой цепочке событий самым удивительным и чудесным кажется мне возвращение Флоры. Это сродни чуду. Где она столько времени пропадала и почему выбрала для возвращения именно тот миг? Не сомневаюсь, что муж описал тебе эту сцену. Мы с ним разговаривали у двери в сад, и я, глядя за порог, первой заметила что-то белое, плывущее к нам из темноты. Конечно, причиной тому был стелющийся туман. Но это зрелище внушало ужас. По-моему, я закричала в голос. Никогда в жизни я не была так околдована. Или, честнее сказать, перепугана. Мы, двое взрослых людей, застыли на месте – и тут из тумана выходит заплутавшая малютка Флора.
Здесь определенно есть некий знак. Конечно, я понимаю: Флора – обычное домашнее животное, и убежала она потому, что ей пришла пора забеременеть. В каком-то смысле ее возвращение не связано с нашим человеческим бытием. И все-таки ее появление глубоко тронуло и твоего мужа, и меня. Когда двух людей, разделенных стеной враждебности, в одно и то же время охватывает мистическое чувство (нет, чувство страха) от появления призрака, между ними нежданно-негаданно возникает связующая нить. Их объединяет человеческое начало – только так я могу это назвать. Мы расстались друзьями. Флора добрым ангелом вошла в мою жизнь, а возможно, и в вашу с мужем жизнь тоже.
С самыми теплыми пожеланиями,
Сильвия Джеймисон.Пробежав глазами это письмо, Карла тотчас же его скомкала. А потом сожгла в раковине. Языки пламени угрожающе рванулись вверх, и она открыла кран, после чего собрала мерзкую черную сажу и спустила в унитаз, пожалев, что не отправила туда письмо сразу.
Дел у нее с утра до вечера было невпроворот, и на другой день тоже, и на следующий. Она провела два конных похода, она без конца давала уроки верховой езды школьникам, как индивидуально, так и в группах. Ночью, когда Кларк ее обнимал (хоть он и был теперь вечно занят, но никогда не отговаривался усталостью, никогда не злился), ей не составляло труда отозваться.
Где-то в легких у нее засела смертоносная игла; если дышать с осторожностью, боли не было. Но стоило набрать полную грудь воздуха, как острие впивалось хуже прежнего.
Сильвия сняла квартиру в университетском городке, по месту преподавания. Выставлять дом на продажу не стала: во всяком случае, щит с объявлением отсутствовал. Леону Джеймисону посмертно присудили какую-то премию – об этом писали все газеты. На сей раз о денежном вознаграждении речи не было.
Когда настала сухая золотистая осенняя пора – время надежд и доходов, – Карла обнаружила, что притерпелась к беспощадной мысли, которая в ней жила. Острие саднило не так сильно и даже перестало удивлять. А к тому же в ней теперь неотступно обосновалось едва ли не греховное желание, затаенное искушение.
Достаточно было поднять взгляд, достаточно было посмотреть в нужную сторону, чтобы определить, куда ее тянет. На вечернюю прогулку после дневных трудов. На опушку леса, где грифы пируют на голых сучьях.
А в траве белеют мелкие грязные косточки. И наверное, череп с прилипшими клочками окровавленной шерсти. Череп, который уместился бы на ладони, как чашечка. Все истины в одной руке.
Или пустое это все. Ничего там нет.
Могло ведь обернуться и по-другому. Ничто ему не мешало прогнать Флору со двора. Или привязать в торце фургона, увезти подальше да выпустить. Или вернуть прежним хозяевам. Чтоб только не ходила рядом, не напоминала.
Может, она теперь свободна.
Шли дни, а Карла не приближалась к тому месту. Не поддавалась искушению.
Случай
Середина июня 1965 года; конец семестра в школе «Торранс-Хаус». Джулиет, которой так и не предложили постоянное место (учительница, которую она замещала, выздоровела), может отправляться домой. Но она, по ее собственному выражению, делает небольшой крюк. Чтобы заехать к одному знакомому, живущему на побережье.
С месяц назад они с Хуанитой, единственной ее ровесницей среди учителей и единственной подругой, ходили на снова вышедший в прокат фильм «Хиросима, любовь моя»[3]. Потом Хуанита призналась, что она, как и героиня фильма, влюблена в женатого мужчину – отца одной из учениц. Тогда и Джулиет сказала, что попала когда-то примерно в такую же историю, но не позволила событиям зайти слишком далеко из-за бедственного положения его жены. Жена его была тяжело больна; даже мозг у нее почти отказал. Хуанита заметила, что была бы только рада, если бы у жены ее возлюбленного отказал мозг, так ведь нет: та отличалась решительным, властным характером и запросто могла добиться, чтобы Хуаниту выгнали с работы.
А вскоре после этого пришло письмо, как будто вызванное теми глупыми выдумками или полувыдумками. Конверт оказался каким-то засаленным, словно его долго таскали в кармане, и адресован был просто «Джулиет (учительнице), школа „Торранс-Хаус“, Марк-стрит, 1482, Ванкувер, Британская Колумбия». Директриса вручила его Джулиет со словами:
– Полагаю, это вам. Адрес верный, но фамилия почему-то не указана. Могли бы уточнить.
Дорогая Джулиет, совершенно вылетело из головы название школы, где ты учительствуешь, но на днях ни с того ни с сего вспомнилось. Вот я и подумал: это мне знак, чтобы написать. Надеюсь, ты еще там и работа не настолько гнусная, чтобы увольняться в середине семестра, да и вообще, ты, по-моему, не из тех, кто пасует перед трудностями.
Как тебе нравится погода на западном побережье? Если покажется, что у вас в Ванкувере сплошные дожди, то умножь на два – и получишь то, что сейчас творится здесь.
Часто представляю, как ты по ногам ночам смотришь на звезды. Написал «по ногам» – время позднее, давно пора спать.
У Энн все по-прежнему. Когда я вернулся из поездки, мне показалось, что она резко сдала, но это оттого, что я разом понял, насколько ухудшилось ее состояние за последние два-три года. Когда видишь человека ежедневно, это не бросается в глаза.
По-моему, я не рассказывал, что ездил в Реджайну проведать сына, ему одиннадцать лет. Живет там с матерью. В нем тоже заметны большие перемены.
Хорошо, что я вспомнил название школы, но теперь мучаюсь, что забыл твою фамилию. Все равно сейчас заклею конверт, а фамилия, возможно, сама всплывет.
