Джошуа Феррис - И проснуться не затемно, а на рассвете
– Потому что не верить в них – плохая примета.
Если «Ред Сокс» начинали отставать от «Янкиз» на девять игр и больше, я бросал все, ехал в Нью-Джерси по тоннелю Холланда, брал номер в гостинице «Говард Джонсон» в Норт-Бергене и смотрел следующую игру за пределами города, надеясь таким образом прервать полосу неудач.
– Если ты так ненавидишь «Янкиз», – однажды спросила Конни, – зачем переехал в Нью-Йорк?
– Чтобы посмотреть, какой город мог породить чудовище под названием “фанат Янкиз”».
Хотя в 2004-м положение дел резко изменилось, я по-прежнему смотрел все игры «Ред Сокс». Я смотрел их так долго, что уже не мог от этого отказаться. Иначе бы я просто весь вечер напролет стоял посреди гостиной и не знал, чем заняться. О да, занятий на самом деле масса. В наши времена человек может найти больше достойных способов скоротать вечер, чем когда-либо в истории мира. А уж в Нью-Йорке интересного досуга больше, чем в любом другом городе. Я мог бы поесть пиццы. Или суши. Я мог бы заказать тарелку овечьего сыра в винотеке и пить «Пино-нуар» до тех пор, пока богемианизм и Билли Холидей не пропитают насквозь мою душу и я не напьюсь вдрызг, вдрызг, вдрызг. Я мог бы отправиться в «Бруклин инн» и выпить хорошего стаута. А по пути туда заглянуть еще в дюжину неплохих баров. Вокруг было множество бакалейных лавок и корейских магазинчиков, где я мог купить свежих фруктов и овощей. Или я мог сесть за барную стойку нового итальянского ресторанчика, заказать фрикаделек и выпить целую бутылку вина. Или пинту бочкового пива – тогда все сходили с ума по бочковому пиву. А то и вовсе выкинуть что-нибудь неожиданное: вернуться на Тридцать четвертую и подняться на смотровую площадку Эмпайр-стейт-билдинга… нет, Эмпайр-стейт вечером закрыт. Многие заведения закрыты в это время суток: музеи, арт-галереи, книжные магазины. Но разве это повод торчать дома? Можно забуриться в «Старбакс». Или съесть бублик. Или сэндвич с фалафелем. Мне вновь пришло в голову, что большая часть досуга в Нью-Йорке так или иначе связана с едой и напитками. Неужели мы родились на свет только для того, чтобы есть и пить? Может, мне следовало избавить всех и самого себя от лишних хлопот и по возвращении домой просто начать есть и пить все подряд – фалафель закусить сосисками, заполировать все это дело курицей карри, щедро залить пивом и множеством стаканчиков виски «на сон грядущий», а потом вырубиться по дороге в туалет и заснуть прямо в инвалидном кресле с электроприводом? Казалось, так дела и обстоят. Но нет. Всегда нужно помнить, сколько интересного может предложить этот город человеку, пытающемуся небездарно провести вечер. Например? Например, кино. В Нью-Йорк привозят все лучшие ленты. А еще лучше – сходить на бродвейский мюзикл. Сделать это можно только в Нью-Йорке. Но постойте, ведь сегодня пятница! Сколько народу, по-вашему, пытается чем-нибудь себя занять в пятничный вечер? Не говоря уж о туристах, которые хотят за неделю испытать все, что только можно испытать в Нью-Йорке? Билеты на лучшие спектакли давно распроданы. Да и чтобы попасть на сам Бродвей, надо несколько недель морально к этому готовиться – знаете, какие на Тайм-сквер толпы? Наконец вы попали к театру, у входа тоже страшная толпа, вы проталкиваетесь внутрь, высиживаете бесконечный первый акт… и тут наступает антракт. Свет загорается, зрители вскакивают со своих мест, потягиваются, обсуждают увиденное и гадают, почему ты торчишь тут один-одинешенек в пятницу вечером. Нет уж, не хочу я проводить пятничный вечер под пристальными взглядами незнакомцев. В этом смысле четверги никогда не доставляли мне никаких хлопот. А вот пятницы, субботы, воскресенья, понедельники, вторники и среды – регулярно. В эти вечера я превращался в машину для потребления пищи. Ничего другого город мне предложить не мог, а раз даже этот город не может ничего предложить, представьте, как обстоят дела в городах поменьше, или в пригородах, или в деревнях, где половина жителей – продавцы, половина – фермеры? Неудивительно, что мы превратились в нацию разжиревших алкоголиков и врачей, которые их лечат. Мы неспешно шагаем по улицам, едва передвигая ноги. Складки жира потихоньку превращаются в новые органы, названий которым еще не придумали. Мы потребляем себя заживо, и гротекскные наросты на наших телах увеличиваются прямо пропорционально дефициту федерального бюджета и количеству дисконтных оружейных магазинов. Всей стране нечем заняться, кроме как есть, пить и стрелять, а если уж власти города ограничили твою деятельность только потреблением еды и напитков, почему бы заодно не посмотреть бейсбол по телевизору? Этим я и занялся. Как обычно – взял навынос курицу с рисом и посмотрел бейсбол. Не самый плохой расклад, между прочим. Я на время отвлекся от мыслей о сайте, созданном против моей воли, и почти забыл о своей беспомощности перед веб-мастерами «СеирДизайна». В тот вечер мы играли против «Тампа бей рейс», и я изо всех сил пытался сосредоточиться на игре. Самое трудное было выбросить из головы все другие увлекательные занятия, каким я мог бы предаться, если б сегодня решил не смотреть бейсбол. Занятия, предполагающие непосредственное участие других людей и меня. Чуть ли не каждый вечер меня звали на какие-нибудь профессиональные сборища – часто неформальные. Но неужели кто-то хочет провести пятничный вечер на профессиональном сборище? «Меньше всего мне хочется тусоваться в компании очкастых стоматологов», – думал я, получая очередное такое приглашение и тут же отвечая отказом. Но потом наступал вечер этого сборища, я вновь обнаруживал себя дома, в полном одиночестве, еда заказана, и делать совершенно нечего – только смотреть бейсбол. Тут-то я вспоминал о встрече: она представала уже в совсем ином свете. В отличие от меня, у очкастых стоматологов есть занятие поинтересней, чем просмотр игры регулярного чемпионата. В отличие от меня, эти стоматологи сейчас увлеченно болтают друг с другом, или знакомятся с незнакомками, или просто узнают о какой-нибудь новой методике, позволяющей облегчить участь пациентов. Уже одно это наполнило бы мой вечер смыслом.
Все вышесказанное выдавало во мне замкнутого, ограниченного и зашоренного человека. Всякий раз, получая приглашение на встречу стоматологов, я тут же отвечал отказом, если в этот вечер должны были играть «Ред Сокс». Я никогда ничего не планировал на такие вечера, хотя всегда мог пересмотреть записанную игру позже. Но нет, эти вечера были для меня священными, а если бы я предал одну святую вещь, то что мне стоило предать все остальные принципы – и кем бы я тогда стал? Любое искреннее увлечение – это болезнь. И если б моя преданность бостонской команде дрогнула после их исторической победы в чемпионате 2004 года, по-настоящему исторической и практически невозможной, ведь сначала они успели проиграть три матча, но потом все-таки победили – и кого! «Нью-Йорк Янкиз»! Самую непроходимо тупую и часто поносимую команду в истории спорта, с этим их омерзительным логотипом из переплетающихся букв «N» и «Y», красующимся на развалах с майками и бейсболками по всему миру, символом столь узнаваемым и режущим глаза, что сравниться с ним может только свастика (при этом «Янкиз» по-прежнему воспринимается некоторыми как нечто безобидное, заслуживающее восторга и даже поклонения, что, несомненно, наглядно демонстрирует склонность человечества к массовым заблуждениям) – если б моя преданность «Ред Сокс» дрогнула после оглушительной победы над «Янкиз», прервавшей восьмидесятишестилетний период засухи, значит, мое тридцатилетнее увлечение бостонской командой яйца выеденного не стоило и никогда не было истинным самопожертвованием, граничащим с болезнью и даже неотличимым от нее. Поэтому, разумеется, я ответил отказом на приглашение и вновь уселся в кожаное кресло, прихватив со стола бутылку пива и тарелку с курицей карри. Мы играли против «Рейз». Это была игра регулярного чемпионата, да к тому же против «Рейз» – самой низкопробной и заурядной из команд. Исход игры не имел абсолютно никакого значения (если бы, конечно, не случилось что-то из ряда вон). Словом, самый обыкновенный бейсбольный матч, один из тысяч, просмотренных мною за много лет, не заслуживающий никаких финансовых и эмоциональных вложений. Спросите любого человека, который не фанатеет по бейсболу, что значит для него обыкновенная игра регулярного сезона, и он ответит: ничего. Ничегошеньки. Стоило мне в пятницу вечером только подумать о количестве людей с богатым досугом, не фанатеющих по бейсболу, как огромный мир парализовывал меня своим многообразием и заманчивыми возможностями. Я недвижно сидел в кресле, парализованный, а перед глазами неспешно, один за другим, сменяли друг друга скучные иннинги. Но потом на поле что-нибудь происходило – да хоть простой дабл-плэй, – и в груди вновь вспыхивал былой огонь, вновь начинал бить непостижимый фонтан восторга, совсем как в детстве, когда я пяти-шестилетним мальчиком наблюдал за отцом: тот не сводил глаз с черно-белого телеэкрана, а все краски передавали комментаторы по бакелитовому радио. Сидел он в мягком удобном кресле, однако пристраивался на самом краешке, словно наблюдая за сложной посадкой космического корабля. Меня он называл «Поли». «Поли, сбегай-ка на кухню, принеси мне пива». «Поли, не спи, шестой иннинг начался! Смотри и рассказывай мне, что происходит на поле!» «Мы проиграли, Поли, очередное поражение, мать его, вот так всегда с этими говнюками, они берут и подводят, берут и проигрывают, сволочи!» В начале игры я всегда сидел у него на коленях, но уже к концу первого иннинга он начисто забывал о моем существовании. Я же, напротив, тонко чувствовал каждое движение его души и тела, каждый визг пружин его драгоценного кресла. Пружины эти были замученные и несчастные, как старые побитые клячи, но по-прежнему безотказные: снова и снова они воспевали гимн его невыносимому напряжению, его невыносимому отчаянию. Все происходящее он записывал на специальную карточку, которая лежала на плоском подлокотнике кресла. Пот стекал по пивной банке на дешевый ковер. Отец как будто сам был на поле, столько физических сил он вкладывал в просмотр игры. Встал, сел, встал, сел, меряет шагами комнату: противоестественно выкрутил кисть и грызет большой палец; стоит неподвижно и сыплет грязной бранью (от этого я всегда вжимал голову в плечи); упал на колени и уставился в телевизор. Я украдкой наблюдал за отцом, копировал выражения его лица, старался подогнать собственный отклик под его настроение и степень душевного накала, когда какое-нибудь событие поднимало на ноги весь стадион. Его неукротимая энергия обволакивала меня с головой. Что такое «Бостон ред сокс»? Что такое мир? Каждая подача – дело жизни и смерти, каждый замах – шанс исполнить мечту. А мы тут с вами о чем? Обыкновенная игра регулярного сезона… которая ничего, ничегошеньки не значит. Как я любил этого страшного человека. Он был для меня воплощением всего удивительного и хорошего, что есть в мире, пока однажды не вышиб себе мозги в ванной, предусмотрительно запахнувшись шторкой.
