Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе
Под водительством Нуньо отряд пеонов в течение недели разобрал перегородки, выскреб полы, починил лестницы, выкрасил стены. После этого Нуньо отправился в Янакочу. Пассажиры «Акулы», привыкшие к подвигам Нуньо, не могли надивиться его скромности. Еще больше удивились жители Янакочи, ибо Нуньо вежливо с ними поздоровался и спросил, как найти дорогу к дому Директора школы Венто. Директор тоже был весьма изумлен.
– Добрый день, сеньор Венто. Мой хозяин почтительнейше просит вас принять от него в подарок эти пустяки.
Два пеона принялись вносить мешки с мясом, картошкой, кукурузой и сырами. Всего этого семейству Венто хватило бы по крайней мере на месяц.
– Можно ли узнать, чему я обязан таким вниманием?
– Я к вам с просьбой, сеньор Венто: от себя, не от хозяина.
– Чего же ты хочешь, сын мой?
– – Хозяин велел мне привести в порядок пансион к приезду госпожи Маки. Мы славно поработали. Но теперь хотелось бы, чтоб вы помогли раздобыть какую-нибудь картинку с ангелочками. В селении говорят, будто у вас есть книжка с разными такими картинками.
– Я что-то не пойму тебя, сын мой.
– Госпоже Маке понравится, если в спальне повесить картинку с ангелочками. Вот я что думаю.
– А у тебя есть живописец?
– Я сам срисую.
Сеньор Венто задумался. Давно уж он собирался обратиться к местным землевладельцам попросить денег на парты для школы. А тут – такой случай, можно завести дружбу с самим доном Мигдонио де ла Торре.
– Подожди, сын мой.
Со стеллажа дон Венто извлек «Гении живописи» и стал показывать Нуньо репродукции с картин Джотто, Фра Анжелико, Леонардо, Микеланджело, Рафаэля.
– Устроит это тебя?
– Вроде бы, сеньор Венто. Могли бы вы дать мне эту книгу на несколько дней? Вели хотите, я оставлю залог. Мне дано разрешение тратить сколько угодно, лишь бы принять госпожу Маку как подобает.
– Не надо залога, сынок, – вздохнул директор. Он готов был пожертвовать всей книгой, только бы добыть парты. Однако решил сохранить все же хоть что-то, вырвал страницу с изображением Мадонны дель Альба Рафаэля и дал Нуньо.
Через семь дней «Королева Анд» пришвартовалась в Янакоче. Два пеона выгрузили шесть корнетов и шесть барабанов для школы; кроме того, пеоны привезли дону Венто письмо, в котором «просвещеннейшего директора школы Янакочи, светоч педагогической науки нашей провинции», просили «соблаговолить посмотреть картинку». Сеньор Венто так или иначе собирался ехать в Янауанку – надо было опровергнуть обвинения в антиправительственной агитации, которые выдвинула против него донья Пепита Монтенегро. Он решил воспользоваться случаем и отправился. В Янауанку сеньор Венто прибыл в 10, слушание же дела было назначено на 12. Дон Венто решил пойти поблагодарить за подарки и заодно посмотреть, что там намалевал Нуньо.
Пансион «Мундиаль» нельзя было узнать, фасад поражал своим великолепием. Нуньо, томный, рассеянный, пригласил дона Венто войти. Вместо старой закопченной столовой тот увидел роскошный зал, не хуже чем в самом шикарном городском ресторане. Потом вошли в спальню, предназначенную для Маки. И тут у дона Венто закружилась голова. На стене висела картина Рафаэля. Та самая, и в то же время совсем другая. Озеро, деревья, дома, холмы за спиной Мадонны – гораздо ярче, зримее, реальнее, чем у Рафаэля. Ошеломленный, даже испуганный, дон Венто поглядел на ангелов – они были прелестны, рафаэлевы рядом с ними казались просто набросками неумелого, начинающего художника. А Мадонна? И следа пресной беспорочности не было на ее лице. Она улыбалась, светилась победной улыбкой Маки Альборнос!
– Это не могла написать рука человека! – воскликнул дон Венто.
– Вам нравится, сеньор?
– Не мог человек это сделать! – снова повторил дон Венто.
– Могли бы вы дать мне еще картиночку, сеньор Венто?
– Конечно, сын мой. Любую, какую захочешь!
Дон Венто вышел из пансиона, задыхаясь. Воробьи чертили по небу. Дон Венто отправился в суд оправдываться, его обвиняли в подстрекательстве к «захвату» земли, принадлежащей владельцам поместья «Уараутамбо». Ведь жители Янакочи засеяли участок Уахоруюк, а это, по мнению Монтенегро, называлось «незаконный захват чужой земли». Так начались мучения директора школы Венто, но тогда он еще не знал, что им суждено тянуться целый «год». В Полицейском управлении ему сказали, что свидетельство о его благонадежности «находится на подписи». Наконец, сеньора Венто отпустили, и он, вместе с Нуньо, сел на «Акулу» и возвратился в Янакочу. Снова принялся Нуньо рассматривать книгу «Гении живописи». Задумчивый его взгляд остановился на репродукций «Весны» Боттичелли. На этот раз дон Венто вырвал лист без малейших колебаний.
Через несколько дней Нуньо прислал пеона. Тот притащил трех барашков и письмо с просьбой приехать в Янауанку, «чтобы исправить ошибки в картинке». Не теряя ни минуты, дон Венто сел на катер. Прямо с пристани он направился в пансион «Мундиаль». Вошел, не постучав, в залу… Да так и зашатался. На стене сияла картина, которую даже и сравнить-то нельзя с жалкой пачкотней Боттичелли.
– Нуньо…
– Да, сеньор?
– Не знаю, что с тобой случилось. Одно только скажу: я готов всячески помогать тебе украшать этот пансион, я полностью в твоем распоряжении.
Через несколько дней прибыла Мака со свитой генералов (впрочем, на этот раз дурачки были наряжены адмиралами). С гордо поднятой головой, не отвечая на приветствия изумленных а испуганных жителей, проследовала она по улицам Янауанки. Мака поселилась в пансионе, вернее сказать, поселила там своих адмиралов.
– Это будет комната Генерала Гамарры, в этой пусть живет Полковник Бальта, а это как раз то, что надо для Генерала Иглесиаса, а вот эта, с некрашеными стенами, для Генерала Гутьерреса.
– Тут должны жить господа, – простонал Нуньо.
Мака повернулась к нему.
– Ты в армии служил, Нуньо?
– Нет, госпожа.
– Если б ты служил родине вместо того, чтобы поставлять своему хозяину музыкантов и шлюх, ты бы знал, что в армии существуют звания. Я просто женщина, у меня нет никакого звания. А они генералы и адмиралы. Надо сначала их устроить, а там видно будет.
– Тут должны жить господа, – снова возопил Нуньо.
Мака рассмеялась.
– У тебя, Нуньо, башка плохо варит. Генералы, по-твоему, не господа, что ли?
– Но, хозяюшка…
– Ах, черт побери! Ты, видно, тоже считаешь, будто наши перуанские генералы для того только и существуют, чтобы в мирное время мы их кормили, а в военное – защищали?
– Госпожа!
– Если ты, Нуньо, хочешь поставить на своем, возьми да купи себе пансион и устраивайся там как знаешь, а блаженных обижать нечего.
Пришлось расселять адмиралов. Генерал Ла Map расположился в комнате, предназначенной Маке. Генералы Крисанто и Гутьеррес заняли боковые спальни, а Генерал Прадо и Полковник Бальта – смежные комнаты. Святые Мощи и Леандро-Дурак, простые майоры, вынуждены были довольствоваться столовой, которую и запакостили, ибо их постоянно рвало от неумеренного потребления шоколада. Пукало, артисты римского цирка и музыканты устроились на втором этаже.
Мака вышла из пансиона, предшествуемая отрядом дурачков, пересекла площадь, не замечая ни ошеломленных зевак, ни пыла и пламени прогуливавшихся сеньоров, остановилась у двери клуба, где собирались местные сливки общества и куда ни разу еще не ступала нога ни одной женщины. Спокойно вошла Мака в клуб, приблизилась к стойке.
– Рюмку водки.
– Высшего качества? – пробормотал, заикаясь, бармен.
– Большую.
Бармен заколебался. Но младший лейтенант Тарамона, командир полицейского отряда, тотчас поставил его на место.
– Ты что, не слышишь, негодяй? – крикнул он. И поклонился Маке. – Простите за грубое слово, сеньорита. Я увидел, что к вам проявляют недостаточно внимания, и гнев, охвативший меня, пересилил чувство почтительного преклонения перед вашей невиданной красотой.
Младший лейтенант был родом из Лимы, столичная штучка, умел беседовать с дамами.
Командование 21-м военным округом решило разом пресечь бесконечные разговоры о беспорядках. Землевладельцы провинции Паско, где разворачивалось второе восстание, потребовали увеличить наличный состав полицейских войск. Полковник Салата направил в Паско подкрепление из пятнадцати полицейских под командованием младшего лейтенанта Тарамоны, человека ловкого, мастера на все руки.
– Разрешите ли вы офицеру, у которого за душой нет ни гроша, но зато в душе глубокое уважение к перуанской женщине, разрешите ли вы такому человеку поднять бокал в вашу честь?
Мака улыбнулась младшему лейтенанту «улыбкой, которая сразу и наповал сражает мужчину, даже если он участвовал в войне против Эквадора и не дрожал под неприятельским огнем».
Было пять часов того самого дня, «что навеки останется днем скорби для всех матерей семейств нашей провинции, которые имеют право с высоко поднятой головой произносить слово «честь». В шесть младший, лейтенант заказал фаршированный перец по-арекански и утку с луком под маринадом. В семь судья Монтенегро увидел, «как полыхали па ее лице два голубых костра там, где у всех нас, обыкновенных сволочей, бывают просто глаза» (Мигдонио де ла Торре). Смущенный дерзким вторжением женщины в клуб, раздавленный ее невиданной красотой, судья только поднимал свои жидкие брови. Но вот Мака улыбнулась, и судья снял шляпу.
