Мо Янь - Перемены
Первым делом мы поехали на Тяньаньмэнь, постояли в очереди, чтобы сфотографироваться на площади, потом постояли в очереди в мавзолей Мао Цзэдуна, чтобы засвидетельствовать свое почтение останкам председателя Мао. Пристально глядя на тело, лежащее в хрустальном гробу, я вспомнил свой шок, когда два года назад впервые услышал новость о его кончине. Я осознал, что в этом мире нет бессмертных, раньше мы даже во сне представить не могли, что председатель Мао может умереть, а он взял и умер. Мы тогда считали, что стоит ему умереть – и все, Китаю конец, но прошло уже два года, а Китай по-прежнему существует, и ситуация даже постепенно улучшается. В университетах вновь набирают студентов, в деревнях с владельцев земель и зажиточных крестьян поснимали ярлыки, крестьяне стали питаться лучше, а скот, принадлежавший производственным бригадам, тоже потучнел. Даже такой, как я, смог фотографироваться на площади Тяньаньмэнь, более того, своими глазами увидеть останки председателя Мао. За следующие три дня мы посетили парк Бэйхай, Храм Неба и музей естествознания, где на меня глубокое впечатление произвел огромный скелет динозавра. Кроме того, мы сходили в Запретный город, в парки Цзиншань и Ихэюань, в зоопарк, а еще прогулялись по оживленной улице Ванфуцзин, в магазине в районе Сидань приобрели себе три черных портфеля из искусственной кожи, а я еще заодно купил два таких портфеля для сослуживцев, а для невесты – розовый платок. С этой девушкой меня познакомил один из ее дальних родственников, еще когда я временно работал на хлопковом заводе. Я засомневался, а тот человек достаточно жестко сказал мне, мол, не глупи, а то как в пословице: жирная свинья лезет в ворота, а хозяин думает, что скребется собака, не понимая, какое счастье привалило.
Впоследствии он признался, что хотел познакомить меня с дочерью дальних родственников, поскольку мой дядя работал на заводе в бухгалтерии, и он надеялся воспользоваться блатом, чтобы получить постоянную работу на хлопковом заводе. После свадьбы жена сказала, что до меня член постоянного комитета местного парткома Лю хотел сосватать ее за племянника заместителя секретаря парткома. Ей не понравилось, что у этого парня глаза слишком маленькие, и она не согласилась. Когда мы решили пожениться, Лю сказал, мол, тебе глаза племянника заместителя секретаря парткома не понравились, а теперь, типа, нашла себе женишка «большеглазого»? На что она ответила, дескать, у того парня глаза маленькие и безжизненные, а у Сяо Мо маленькие, но сияют, есть разница. Много лет спустя, когда я уже стал известным писателем, Лю при встрече со мной сказал, что жена моя хорошо разбирается в людях.
А еще мы отстояли два часа в пельменную в районе Сидань, чтобы съесть по порции пельменей. Это были пельмени машинной лепки с начинкой из жирного мяса, стоило укусить, как наружу брызгал жир. Машина по лепке пельменей работала в помещении, позади прилавка высотой в половину человеческого роста, а снаружи стояло с десяток столиков. Тогда этот аппарат показался мне величайшим изобретением: закладываешь с одной стороны муку, воду и мясо, а с другого конца один за другим в котел с кипящей водой падают готовые пельмени. Просто уму непостижимо. Вернувшись домой, я рассказал об этом матери, так она не поверила. Сейчас я вспоминаю, что у пельменей из этого пельменного агрегата тесто было толстое, начинки мало, половина начинки оставалась в бульоне, на самом деле пельмени были некрасивые и невкусные, но в тот момент, когда мы отведали у рынка Сидань пельмени машинной лепки, у нас появился повод, вернувшись домой, похвастаться перед земляками. Сейчас пельмени машинной лепки давно уже никто не ест, на всех вывесках в пельменных специально оговаривается, что пельмени ручной лепки. Раньше считалось, чем мясо жирнее, тем вкуснее, а сейчас в моде овощные начинки. Мир изменился, даже по одному этому понятно.
На обратной дороге техник Чжан передал руль Тянь Ху, а сам втиснулся на пассажирское сиденье рядом со мной. Стоило появиться Тянь Ху, как мои надежды стать шофером растаяли. Чжан увидел, что я пал духом, и тихонько стал меня убеждать:
– Сяо Мо, ты такой талантливый, зачем тебе быть каким-то вонючим шофером, разве ж можно из зенитки палить по комарам? Погоди, удача тебя еще отыщет.
Его слова меня немного успокоили, но при мысли о будущем я все равно терялся. Неужели я зря потратил столько усилий, чтобы вырваться из западни, зря страдал два года, чтобы снова вернуться, ничего собой не представляя? Нет уж, я не вернусь, я должен бороться! Нужно сражаться из последних сил!
В Пекине мне как-то раз приснился сон, якобы мы с техником Чжаном приехали в мою деревню, и два грузовика, наш и отца Лу Вэньли, стоят на спортплощадке рядом со школой. Два «ГАЗ-51», на кабинах привязаны красные ленты, а к решеткам радиаторов прикреплены большие красные цветы из шелка. Школьный оркестр трубит и стучит в барабаны, а еще куча школьников, размахивая платками, танцует танец с простыми движениями и четким ритмом. А потом сгущается ночь, всходит луна. Я в одиночестве прихожу на спортплощадку и вижу, как два грузовика, словно два щенка, нос к носу, вдыхают запахи друг друга, чтобы понять, кто это рядом. Грузовики постоянно издают звонкие крики, словно два осленка, встретившиеся после долгой разлуки. А потом они разъезжаются на несколько десятков метров и несутся вперед, сталкиваясь носами. Проделав это несколько раз, грузовик отца Лу Вэньли лягается одним колесом и мчится вперед, а наш грузовик едет вплотную за ним. Два «ГАЗа» гоняются друг за другом, наматывая круги по спортплощадке, словно осел за ослицей. И тут я внезапно понял, что никакие они не сестренки-близняшки, они любовники. Так они гоняются друг за другом, а потом совокупляются, и у них рождается маленький «ГАЗ»… Я пересказал этот сон технику Чжану и Тянь Ху. Чжан заметил:
– Видимо, нужно нам съездить в колхоз «Цзяохэ».
А Тянь Ху сказал:
– Моему отцу тоже снился подобный сон, а на следующий день он попал в аварию.
Отец Тянь Ху тоже был водителем. Техник Чжан воскликнул:
– Ну ты, салага, не каркай!
Тянь Ху своими дурными предсказаниями нарушил табу техника Чжана, до этого он говорил только о хорошем, но когда мы добрались до Вэйфана, то передумал. Был уже вечер, десятый час, на небе сияли звезды. Техник Чжан сказал:
– Мы уже давно из дома уехали. У меня эти дни глаз дергается, на душе неспокойно, волнуюсь, что что-то случилось с сыном. Раз уж мы тут, давай я тебя отвезу на станцию, съездишь на поезде домой, проведаешь домашних. А я вернусь и получу тебе увольнительную, если будут проблемы, то все решу. Мы с Сяо Тянем вернемся по шоссе Яньвэй.
Я понимал чувства техника Чжана, и хотя мечты о торжественном появлении в деревне на грузовике «ГАЗ-51», которые я столько раз проигрывал мысленно, лопнули, словно мыльный пузырь, и я чувствовал глубокое разочарование, но возможность вернуться домой, повидать родных после двух лет службы легко не дается. Техник Чжан и Сяо Тянь высадили меня перед железнодорожной станцией в Вэйфане, а сами уехали. Я проводил взглядом красные огни задних габаритов грузовика, пока они не скрылись из виду, и только тогда пошел за билетом.
Во второй раз в жизни я ехал на поезде. Впервые я ехал на поезде весной того года, когда мне исполнилось восемнадцать, сопровождал старшего брата и племянника в Циндао, где они садились на корабль до Шанхая. В те годы прокатиться на поезде было настоящим событием, я вернулся из Циндао и хвастался этим. Второй раз тоже было довольно волнительно. Народу в поезд набилось битком, в вагоне воняло мочой. Два парня подрались из-за туалета, один разбил другому нос, а тот ему в ответ – ухо. Тогда это не казалось мне какой-то дикостью. От Вэйфана до Гаоми сто с лишним километров, а трястись надо было почти четыре часа. В 2008 году высокоскоростной поезд CRH пролетает весь путь от Пекина до Гаоми длиной около восьмисот километров всего за пять с чем-то часов.
Когда поезд прибыл в Гаоми, уже наступило утро, солнце всходило, по небу разливалась заря. Я предъявил билет и вышел – и тут же услышал, как из магазинчика на привокзальной площади, торгующего ютяо и соевым молоком, доносится дунбэйская опера «маоцян»[28], которую я так давно не слышал. Это была известная ария старухи из оперы «Лушань цзи» из традиционного репертуара, медленная, трагическая и тоскливая, вибрирующая, от нее у меня на глаза навернулись слезы. Несколько дней назад, когда я выступал в передаче о традиционной опере «маоцян» на одном из каналов CCTV, посвященном музыкальной драме, то упомянул об этом случае. Я купил тогда ютяо и чашку соевого молока, ел и слушал. По обе стороны от привокзальной площади продавали разную снедь и торговцы громкими криками завлекали покупателей. За два года до этого съестным торговали только государственные столовые, и официантки там работали крайне невежливые. Через два года с ними стали конкурировать частные ресторанчики. Еще через несколько лет частные предприятия начали расти, словно побеги бамбука после дождя, а общенародные, коллективные столовые, снабженческие кооперативы и магазины постепенно закрывались.
