Майя Илиш - Комната кукол
– Ну хорошо. – Миссис Хардинг вздохнула. – Подождите здесь, я принесу ее.
Я увидела облегчение на лице мисс Мармон и заметила тяжелый взгляд миссис Хардинг. Через некоторое время старшая женщина вернулась, держа на руках сонную маленькую девочку, еще младенца.
– Вот, я ее разбудила. Теперь вы довольны?
Мисс Мармон словно остолбенела. Радость на ее лице сменилась оторопью, ужасом, гневом.
– Это не она! Это не моя дочь!
– С чего вы взяли? – спокойно спросила миссис Хардинг. – Да, она выросла за то время, что вас не было рядом. Я хорошо кормлю ее.
– Это не моя дочь! – завопила мисс Мармон. – У моей дочери была родинка на правой щеке! Ребенок мог подрасти, но родинки так просто не исчезают! Это не моя дочь! Что вы сделали с моей девочкой?!
Ответа я так и не узнала. Я проснулась в холодном поту, как и в прошлый раз, и была рада, что во сне мне не пришлось вновь пережить случившееся у фейского пламени. Теперь я знала, что миссис Хардинг не предоставила ребенку обещанный дом, и подозревала, что за этой дверью произошло что-то ужасное. Мне вспомнился сон, приснившийся в тот день, когда я впервые увидела кукол в их истинном облике. И вдруг картинка сложилась. Откуда-то же взялись все эти души… Но я помнила только лицо миссис Хардинг, ее лицемерную улыбку, суровые складки у рта, холодные, жестокие глаза. Если бы я знала, где уже видела это лицо прежде, пусть и мельком…
Была только одна возможность выяснить это, и если я этого не сделаю, то не успокоюсь. Я никогда не встречала миссис Хардинг ни в приюте, ни в этом доме. И все же я видела ее совсем недавно… Я взяла свечу и крадучись направилась в потаенный коридор. Пришло время посмотреть фотографии старой мисс Лаванды.
Я шла так осторожно, что не слышала, как мои ноги ступают по каменным плитам, но чувствовала холод пола, знакомый и враждебный. Пришлось сосредоточиться, чтобы отыскать невидимую дверь, но она точно ждала меня – поскольку она была так хорошо спрятана, никто ее не запирал. Я распахнула дверь, луч свечи проник в коридор, и я увидела картины и фотографии на стенах. Мой взгляд приковал огромный, в мой рост, портрет в раме – не снимок, а картина. На ней была изображена пожилая женщина. Под рамой висела небольшая латунная табличка с вычурной надписью: «Лаванда». Эти глаза, огромные, почти черные, этот тонкогубый рот… Это был портрет миссис Хардинг.
Я замерла как вкопанная, босые ноги точно примерзли к полу. Но потом я задумалась: как же я могла не заметить такой большой портрет в коридоре? И когда поняла ответ на этот вопрос, я проснулась по-настоящему.
Я лежала в кровати, мокрая от пота. Пришлось себя ущипнуть – не потому, что я так надеялась проснуться окончательно, я просто слышала, что во сне ущипнуть себя невозможно. На этот раз я действительно очутилась не в мире сна, а в мире яви, и сейчас меня, кроме угрызений совести, беспокоил еще и вопрос, почему лицо миссис Хардинг показалось мне знакомым. Я все еще могла пойти в потайной коридор и посмотреть снимки, но решила этого не делать.
Если бы миссис Хардинг действительно была на снимках в том коридоре, мне не пришлось бы увидеть это во сне. И даже если я ошибаюсь – до завтрашнего дня никто эти фотографии не уберет. Это всего лишь сон. Сейчас важнее другое. Я свернулась калачиком в постели и укрылась одеялом с головой. Хорошо, что я вспотела. Значит, во сне я еще остаюсь человеком. Феи, даже в человеческом теле, не потеют. Эта мысль настолько успокоила меня, что я опять уснула.
На следующее утро мир точно улыбался мне. Солнце щекотало меня своими лучами, пробивавшимися сквозь тонкие занавески. Мистер Трент, встретившийся мне в холле, когда я направлялась в Утреннюю комнату, придержал для меня дверь, будто я была хозяйкой в этом доме. А главное, при моем появлении Вайолет встала и, нежно улыбаясь, заключила меня в объятия.
– Флоранс, дорогая… – Ее голос напоминал сахарный сироп, но мне подумалось, что такая сладость скорее привлечет мух, чем человека. – Я так горжусь тобой! То, что тебе вчера удалось сделать…
Я отстранилась.
– Прекратите! – отрезала я. – Я сделала это, поскольку ваш брат меня заставил. Но я не стану больше поступать так, что бы вы мне ни предложили.
– Насколько я понимаю, мой брат уже предложил тебе достойную оплату. Кое-что получше, чем деньги. Кое-что бесценное. – Она отступила на шаг, и улыбка застыла на ее лице. – Как хочешь. В любом случае ты оказала нам большую услугу, и мы благодарны тебе. Однажды ты будешь рада тому, что я в долгу перед тобой.
Неужели она действительно королева фей? И кто тогда Руфус? Ее брат? Ее супруг? Или просто ее слуга, личный секретарь? Распорядитель? Похоже, он занимался ее делами, касавшимися как смертных, так и бессмертных. Меня это не удивило бы, ведь по традиции всем этим занимается мужчина, а не женщина, но в данном случае что-то тут было нечисто: когда Руфус говорил о Вайолет, мне все больше казалось, что он не ровня ей. Когда феи сбросили маски, я поняла, что Руфус – подданный Вайолет.
Я не ответила. Я знала, что мне нужно решить: вести жизнь феи или человека, но есть ли у меня выбор на самом деле? Пока это решение остается за мной и они не пытаются силой сделать меня феей, я хочу быть человеком, и Руфус с Вайолет это, безусловно, подозревают. Если я о чем-то и не изменю своего мнения, так об этом. Но что они сделают, когда я скажу, что решила остаться человеком? Не знаю. Я слишком плохо понимала фей.
Я поспешно позавтракала – мне хотелось поскорее уйти отсюда, вернуться в свое собственное царство. Сколь бы обходительно ни вели себя Молинье, они напоминали мне о случившемся вчера. Несомненно, я не должна была перекладывать вину на них, отрицая свою ответственность за происшедшее. Но вопрос оставался в силе: как бы я поступила, если бы Руфус не принудил меня действовать? Разве я не исходила из того, что сумею безболезненно освободить эту душу от страданий? Разве я не верила, что поступаю правильно, исполняю ее последнюю волю? Если вспомнить все это, что мне еще оставалось делать? Но это ничего не меняло. Я убила душу. И я больше так никогда не поступлю.
Сказав, что наелась, я встала из-за стола. Бланш, как всегда, увязалась за мной.
– Я тебя провожу, – заботливо, но в то же время по-хозяйски заявила она. – Ты такая несчастная, я просто не могу с этим мириться.
Не знаю, читала ли Бланш мои мысли или язык тела, но, к сожалению, обычно она верно распознавала мое настроение. Да, я ужасно себя чувствовала, но сейчас нуждалась в ее обществе в последнюю очередь.
– Я открою тебе один секрет, – сказала она, когда мы пришли в ее комнату и устроились на кровати.
Мы сидели рядом, соприкасаясь плечами, будто две неразлучные подруги. А я ждала, пока внимание Бланш переключится на что-то другое и я смогу убраться отсюда.
– Я умею кое-что, чему ты еще не научилась. Если хочешь знать, почему мы такие могущественные, то все дело в этом. – Она наклонилась к моему уху и шепнула: – Мы обладаем талантом забвения. Мы можем забыть то, о чем не хотим вспоминать. И воспоминания не могут являться к нам непрошеными, мы должны сами их вызывать. Бессмертие было бы невыносимым, если бы мы помнили каждую обиду, каждую ошибку, каждую вину, понимаешь? Если мы хотим быть счастливыми, мы счастливы. Нет ничего прекраснее жизни феи, и ты можешь получить эту жизнь…
Я встала.
– Руфус уже пытался меня уговорить, и Вайолет тоже. Но тебе это известно. Вы все так стараетесь, так расхваливаете мою новую жизнь… Вы как продавцы прокисшего пива. Если бы жизнь феи действительно была прекрасна, вам не нужно было бы меня убеждать. На самом деле речь вовсе не о том, счастлива я или нет. Вы просто хотите, чтобы я добывала для вас нить снов, потому что сами на это не способны. Но вы знаете, что я, пока остаюсь человеком, не намерена так поступать.
Бланш покачала головой, и я увидела в ее глазах такую печаль, на которую едва ли было способно существо без души.
– Мне все равно, что думают Вайолет и Руфус. – В ее голосе звучала обида, однако мне не нужно было беспокоиться, через три минуты она обо всем позабудет. – Но я знаю, когда тебе плохо, и мне не нравится это чувство. Я хочу, чтобы ты была счастлива, правда. – В ее глазах вдруг блеснули озорные искорки. – А насчет нити… Ты переоцениваешь и себя, и свою так называемую свободу воли. Если ты не захочешь добывать нить, Руфус тебя заставит. И ты ничего не сможешь с этим поделать.
Она рассмеялась, и ее смех эхом отдавался в моих ушах, даже когда я уже выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь.
Ну наконец-то! Наконец-то я осталась одна. Наконец– то я могла пойти к своим куклам. Я помчалась по коридору, и даже зачарованные лакеи удивленно смотрели мне вслед. Когда за мной закрылась дверь, я вновь ощутила себя на своем месте, как будто вернулась к своей настоящей жизни. Куклам все равно, фея я или человек. Главное, что я рядом.
