Брайан Макгрори - Приятель
Прошло время – то ли час, то ли два, совершенно не помню. Потом мы услышали знакомые звуки: повернулся ключ, щелкнул замок, по полу прихожей застучали высокие каблуки ее туфель. Я остался в гостиной, даже не встал с места. Кейтлин в дверях наклонилась: к ней медленно, но с искренней радостью подходил Гарри. Она поцеловала его в нос, он облизал нос ей. Удивительно, но после этого он развернулся, снова подошел ко мне и растянулся у моих ног.
– Празднуете встречу, мальчики? – спросила Кейтлин.
– Праздновали, – ответил я неожиданно глухим голосом, с трудом выдавив одно-единственное слово.
Жена как-то странно посмотрела на меня и ушла на кухню – взять из холодильника бутылочку диетической колы. Я, так и не вставая с места, произнес:
– Нам нужно поговорить.
И мы поговорили: коротко, напряженно, без недомолвок. То был самый трудный и неприятный разговор в моей жизни. В конце концов слезы высохли, злость улеглась, повисло бессильное молчание, и в этом молчании я стал вспоминать, как мы с нею познакомились в вашингтонском бюро маленького агентства новостей, как поженились в промозглый дождливый день; вспомнил все наши взлеты и падения, все надежды и опасения; подумал о том, как должны развиваться отношения в семье – у нас они сложились совсем по-другому. Гарри все это время лежал на полу, подняв голову, и отчетливо понимал: что-то в нашей жизни должно измениться, а может быть, не «что-то», а многое.
Брак можно сохранить при одном непременном условии – если оба супруга хотят его сохранить. Это желание, это стремление порождает взаимные уступки, порядок в семье, внешние проявления любви и заботы друг о друге – тогда все получается. А вот распадаются браки по миллиону причин. Мой, например, развалился по самой тривиальной, о которой и упоминать-то в подробностях не стоит. Несмотря на всю боль, которую я в ту минуту испытывал, мне пришлось признать неоспоримую истину: виноваты мы оба.
Я поднялся, потер ногой Гарри, давая ему знак идти за мной. Подойдя к двери и уже отворив ее, я обернулся и взглянул на Кейтлин, которая сидела на стуле у окна, сгорбившись, упершись локтями в колени, и вытирала свое заплаканное лицо. Мы с Гарри ушли.
Пять кварталов до городского парка мы прошагали с опущенными головами, причем Гарри все время старался прижаться ко мне. В парке я нашел свободную скамейку – она оказалась неподалеку от того самого места, где мы с Кейтлин обручились. Был чудесный день, лето только начиналось, поэтому по аллеям все время прогуливались, держась за руки, влюбленные, по заросшим густой травой газонам ковыляли малыши, а по зеркальной глади пруда, где водилось множество уток, плыли стилизованные под лебедей прогулочные лодки со счастливыми семействами на борту – мне словно специально показывали все то, чего я лишился. И будто для того, чтобы нанести мне последний удар, молодая парочка невдалеке обменивалась клятвами в вечной любви.
Я бросил мячик, Гарри побежал за ним, принес и положил на скамью рядом со мной. Несколько раз мы повторили эту забаву, потом Гарри улегся в тенечке, вонзил зубы в толстую палку и понемногу сгрыз ее до конца. А я сидел и снова прокручивал в голове, как у нас с Кейтлин все начиналось и чем закончилось, также вспоминая многое из того, что происходило в промежутке. Думал о том, что же я делал неправильно и где она допускала ошибки. Мы просидели в парке до самых сумерек, и я забеспокоился о том, что Гарри нужно поесть. Тогда мы, усталые и растерянные, поплелись домой. К счастью, Кейтлин там уже не было, как не было (это я заметил) и многих ее нарядов. Наверное, никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким, как в тот вечер. Сидел и думал о том, почему такие блестящие перспективы потерпели полнейший крах. И все же в душе я не был одинок.
– Мы с тобой остались вдвоем, Гарри, – сказал я.
Так оно и было.
4
Не каждый день почта Соединенных Штатов доставляет такие бандероли.
На простой обертке из манильской бумаги наклеена полоска с моим адресом и фамилией – похоже, отправителем была какая-то компания, а не частное лицо. Когда мы с Гарри вернулись после дневной прогулки в многоквартирный дом, где я тогда жил, посылка ждала меня на выложенном плиткой полу вестибюля. Я забрал ее вместе с остальной почтой, положил на столик в прихожей и не проявил к ней больше никакого интереса. То есть я хочу сказать: кому приходит по почте что-либо заслуживающее внимания? Или лучше поставить вопрос так: кому по почте неожиданно приходит что-либо по-настоящему важное? Происходило все это в 2004 году, через девять лет после того, как развалился мой брак. Почтальоны буквально стонали под грузом бесчисленных предложений купить что-нибудь в кредит, предоставить кредит под залог недвижимости, бесплатно получить то, бесплатно получить се – только распишитесь вот здесь и забирайте наши денежки. Если вдуматься, почтовое ведомство США существенно помогало приблизить спад в общенациональной экономике, который стал результатом любезности крупных банков.
Я отмерил в миску Гарри две порции еды, налил ему свежей воды со льдом, но мысли мои почему-то все время возвращались к бандероли, лежавшей на столике среди кучи пришедших счетов. Возможно, здесь сыграло роль отсутствие на обертке обратного адреса, да и великовата была посылка для обычной бандероли – в нее был вложен какой-то непонятный предмет. Кроме того, на ней были наклеены настоящие марки, а не просто стоял штемпель почты какого-нибудь городка Северной Каролины или Южной Дакоты. Короче говоря, подошел я к столу, отыскал в груде конвертов бандероль и вскрыл ее.
С отличными ребятами из отдела безопасности «Бостон глоуб» случился бы удар, если бы они узнали, что я вот так запросто открываю дома почтовое отправление неизвестно от кого. Это ведь было уже после 11 сентября, после сибирской язвы – Америка почувствовала себя уязвимой, а бдительность стала нормой жизни. Правда, я лично этому как-то не придавал большого значения, а потому запустил руку под обертку и пощупал, что там внутри, надеясь на то, что содержимое не окажется белым порошочком.
Обнаружил я длинный, тонкий, тяжелый предмет, и мой аналитический ум журналиста подсказал, что это футляр. Ну, не только ум, но и глаза тоже. Оранжевый футляр с названием марки «Эрмес» [4] – мои скромные познания в иностранных языках говорили о том, что по-французски это значит «очень дорого».
Невозможно было не задержать на этом футляре взгляд и не восхититься его изяществом и элегантностью. К тому же я не ожидал увидеть ничего подобного. Не мог даже смутно представить, кто бы мог мне это прислать, что там внутри и по какому случаю такой подарок. Я открыл крышку, сдвинул тонкий слой обертки и обнаружил под ней невероятно гладкий на ощупь, неприлично роскошный шелковый галстук с рисунком: десятки маленьких рыбок синхронно плывут на голубом фоне. Все это окончательно сбило меня с толку.
Я прощупал пальцами весь футляр, стараясь выудить оттуда (простите за невольный каламбур) какое-нибудь объяснение, поскольку до сих пор мне казалось, что все это – сплошное недоразумение или же галстук просто доставили не по адресу. Ничего не нашел. Тогда я снова пошарил под оберткой бандероли и наконец отыскал маленький конвертик, в котором лежала открыточка с надписью «Спасибо» на лицевой стороне. «И часто со мной такое бывает?» – спросил я себя. Я сделал кому-то приятное, причем совершенно не помню, кому и что. Внутри открытки больше ничего не было – ни словечка от производителя, ни единой фразы, написанной отправителем.
Впрочем, из конверта выскользнул и упал на пол, кружась, как праздничное конфетти, кусочек белой бумаги длиной не больше трех пальцев и шириной чуть больше пальца. Я подобрал его и прочитал единственное предложение, напечатанное на машинке: «Спасибо вам за то, что заставили меня улыбнуться».
Вот как. Ни подписи, ни пояснений, ни уточнений.
Я непременно хочу сообщить, что не собирался серьезно относиться к получению слишком дорогого подарка от тайной поклонницы, пожелавшей остаться неизвестной. Я хочу заявить, что стою выше подобных глупостей и единственным охватившим меня в тот момент чувством (если это вообще можно назвать чувством) была досада из-за грозившей неловкости: рано или поздно объявится какой-то человек – скорее всего, женщина – и будет ожидать от меня бурных изъявлений горячей признательности.
Но хватит хныкать. Пусть знают все: у меня, Брайана Макгрори, имеется тайная обожательница. В ту минуту, перечитывая записку и ощупывая нежнейший галстук «Эрмес», я снова почувствовал себя подростком, глупое лицо которого частенько освещала широкая бессмысленная улыбка. Из кухни вышел Гарри, пристально посмотрел на меня, склонил голову набок, словно желая спросить: «Ну, и что ты здесь стоишь с таким смешным лицом?» День тогда был теплым, стояло начало весны, только-только закончилась очередная унылая бостонская зима. Все вокруг было пропитано ароматом ожидания чего-то приятного, а теперь еще и весьма вероятного. В высокое окно лились потоки солнечного света. В голове я перебирал всех знакомых мне женщин, будто просматривал слайды, на которых одно хорошенькое личико сменялось другим. Ни одна не казалась возможным кандидатом, но в принципе мне подошла бы любая из них. Вряд ли стоит придавать всему этому такое большое значение, но, когда получаешь весьма дорогой подарок от тайной поклонницы, мир вдруг начинает казаться очень милым и многообещающим.
