Аньес Ледиг - Мари в вышине
Мое представление о сарделькообразной – даже в утягивающем белье – фермерше в платке и цветастой юбке потерпело сокрушительный удар.
А моя внутренняя температура приблизилась к красной черте, причем без всякой связи с жарой в помещении. Когда я почувствовал, что в штанах стало тесно, я сменил тему и заговорил о краже. Прошло лет двадцать с тех пор, как я последний раз испытывал подобное ощущение. То, которое заставляет нейроны выплясывать самбу под бешеный сердечный ритм, пока эти самые нейроны не оказываются между ног. У меня действительно было впечатление, что все они покинули черепную коробку, оставив вместо серого вещества белую вату. Я протрубил сбор, и они впопыхах выдали мне какую-то идиотскую статистику.
Наверняка я выглядел дебилом, когда излагал ей все цифровые данные по преступности в департаменте, потому что она в конце концов закрыла тему.
Согласен, мое беспокойство излишне.
И тут она снова выбила мои нейроны из колеи.
Она решила продолжить разговор в доме. Ей нужно было приготовить яблочный пирог. Она выложила передо мной нож и яблоки и исчезла на некоторое время, поднявшись наверх. Уставившись на кучку яблок, я вновь задумался о своей церебрально-генитальной самбе. Мне хотелось вгрызться в яблоко. К дьяволу змия и кару Божью! В любом случае, я в это не верю. Но ведь я не раз спал с девицами за последние двадцать лет. Почему же ни одна не оказывала на меня такого воздействия?
Она появилась в чистой сухой майке и легких брючках. Не переставая чистить яблоки, я исподтишка ее разглядывал, пока она замешивала тесто на углу стола. Из своих наблюдений я вывел, что она по-прежнему без лифчика, потому что видел, как два соска бьются о ткань в ритме замеса.
И тут в штанах у меня стало по-настоящему тесно. Черт возьми! Двадцать лет хоть бы хны, а тут дважды с интервалом в пятнадцать минут. Парад планет!
Потом она рассказывала мне о своей семье, о дедушке с бабушкой, умерших один от болезни, другая от тоски, что вызвало новое оживление у меня в паху. Вот в моей семье никто не умирал от тоски по ближнему. Скорее уж от его кулаков.
А потом я услышал, как во дворе с визгом припарковалась машина. Так вот к чему жаркое и яблочный пирог! Я все-таки оставил ей свою визитку, на всякий случай. Только на какой?!
Жаль, пахло вкусно. Теперь у меня не осталось никакого предлога заехать к ней еще раз, тем более что я не задал ни единого вопроса касательно расследования. Надеюсь, она не обратит на это внимания.
Ага, надейся!
Выходя, я столкнулся с огромным парнем. Трехдневная щетина. Открытая улыбка. Ласковый взгляд. Настоящий «добрый молодец»: сила плюс мягкость. Конечно, не такое впечатление сложилось у нее обо мне при первой встрече, когда я наставил на нее пистолет и тявкал, как немецкая овчарка. Я залежалая горькая конфета. Если женщине придется выбирать между ним и мной, шансов у меня ноль.
Почему эти крестьяне отсылают мне мой образ, как бумеранг? Бум, прямо в зубы. Вдобавок я и сам себе твержу, мол, так мне и надо, я вполне заслужил свое одиночество, со своей психологической зашоренностью, идиотскими стереотипами и агрессивным поведением.
С другой стороны, они живут здесь как на облаке, как если бы не имели представления, что происходит в настоящей жизни. Старичок со своим кульком в ухе, кюре с подбитым глазом, который забирает жалобу, крестьянка, живущая одна на горе, здоровяк с улыбкой плюшевого медвежонка.
Я-то по крайней мере крепко стою ногами на земле, осознаю, что существует окружающий мир и человеческая низость, и могу с ними разобраться именно потому, что сознаю это. Я в этом родился и вырос. Я знаю, что это, как действует, как с этим справиться – если справиться возможно. Мари – ну вот, я уже называю ее Мари – не сознает опасности, она рискует каждый день, просто потому, что не сознает опасности. К счастью, имеются такие люди, как я, чтобы защищать таких людей, как она.
Я уехал немного обозленный, потому что представления не имел, что это за тип крутится вокруг нее и с чего она готовит ему всякие вкусности. Подумать только, я своими руками чистил яблоки для пирога, который они съедят вдвоем, наедине. Не знаю, станет ли и ему вскоре тесно в штанах и долго ли это продлится, не знаю, почему со мной такое приключилось, или нет, уж это я знаю точно, потому что достаточно мне вспомнить, как ее острые соски приподнимали ткань майки, как у меня снова стоит.
6
Привет тебе, Мари, отменная стряпуха.
Особенно хорош твой яблочный пирог.
Ради него к тебе таскаю свое брюхо.
Но что за парень обивает твой порог?
Ты говоришь, что он зануда и задира.
Но мне почудилась в глазах его тоска.
О ужас, на тебя он навострил рапиру?
Пожалуй, дай еще кусочек пирога.
7
Какой кретин! Нет, ну какой кретин! Как же мне действуют на нервы эти типы, которые являются из города с видом великих умников, в твердой уверенности, что они все про все знают, и считают вас деревенщиной, безграмотной и беспомощной. Я ему сколько раз повторяла, что сумею себя защитить и не боюсь. Так нет же, ему понадобилось удостовериться. Тем хуже для него. Он меня напугал, вот пусть и расплачивается за свои дебильные придумки. Не думаю, что еще раз о нем услышу. А я-то начала считать его привлекательным.
Я подбираю раненых зверушек, бабуля. Что до рода человеческого, я притягиваю больных.
8
Мохнатый паучок.
Нет безобидней создания.
Почему он внушает ужас?
Я кретин! Настоящий! Чемпион среди кретинов!
Лучше б я туда не ездил, лучше б я даже с кровати в тот день не вставал, может, тогда эта дикая идея не пришла бы мне в голову. Так нет же, я уперся, вбил себе в голову, что должен сам проверить, прав я или неправ. Прошла уже неделя, как я видел Мари в последний раз, оставив ее с горой мускулов и яблочным пирогом и увозя с собой свои пляшущие нейроны. Меня преследовала мысль, что она там совсем одна. Дурные предчувствия. Мои дурацкие стереотипы. А ведь следовало бы поостеречься, с фермершей я уже дал маху, но тем крепче, ничтоже сумняшеся, я цеплялся за остальные, в полной уверенности в себе.
Я поднялся к Верхолесью после полудня. Оставил машину ниже фермы и пошел через поля. Если б она меня заметила, я мог бы сослаться на то, что приехал осмотреть окрестности – для расследования. Издалека я увидел, как она вышла из сыроварни и скрылась в доме. Скоро наступит время дойки, сейчас она наверняка пьет кофе, прежде чем приняться за дело.
Я дошел до угла здания. Альберт лежал перед дверью. Про него я совсем забыл. Но учитывая, сколько я его гладил и ублажал, он вроде должен считать меня своим. Послушный пес: стоило скомандовать ему «лежать», как он все исполнил. Дверь оставалась приоткрытой, и слышно было, как по радио передают четырехчасовые новости. Она была на кухне, сидела за столом спиной ко мне, держа кофе одной рукой и листая местную газету другой. Я слегка заколебался, но, в конце-то концов, я же не хотел ей ничего плохого, только заставить взглянуть в лицо реальности. Кто угодно мог зайти к ней и наброситься. Что я и проделал.
Правая рука зажимает рот, левая перекинута через плечо, чтобы не дать ей шевельнуться.
Что произошло затем, я не очень понял. Я оказался на кухонном полу, лежащим на животе, щека вдавлена в холодные формы для сыра, правая рука вывернута настолько, что малейшее движение вызывало невыносимую боль, а на левой стояла ее нога.
– Позвольте мне объяснить… – сделал я попытку.
В ответ она еще больше вывернула мне руку. Я заорал, но она не ослабила хватку. Я видел, как она что-то нашаривала в заднем кармане, потом почувствовал, как мне связывают руки за спиной. Затем она поочередно надавила на каждое мое колено, заставив ноги непроизвольно согнуться, и приторочила их к моим рукам. А потом отстранилась, запыхавшись.
– Я не хотел вам сделать ничего плохого, – повторил я попытку.
– Правда? А с какой стати вы вот так заходите к людям и кидаетесь на них без предупреждения? Чтобы сказать «здрасте»?
– Чтобы показать вам, что кто угодно может к вам войти. Что вы не в безопасности.
– Действительно, достаточно глянуть на вас. И что мне теперь делать? Вызвать жандармов?
Даже не смешно…
Мне было бы трудно оправдаться в глазах коллег.
Какой идиот! Ну откуда мне было знать, что у нее черный пояс по карате, или айкидо, или самбо, или еще чему-то такому… Наверно, это единственное ее стоящее воспоминание о Японии.
И тут она разоралась:
– Я жила себе спокойно, пока вы не явились из вашего города со своими дурацкими рассуждениями о преступности, риске, агрессии и уж не знаю о чем еще. Вы что, не можете оставить людей в покое? Я же сказала вам, что сумею себя защитить. Нет же, вы, городские, вы все знаете лучше всех.
Она была в такой ярости, что я решил не усугублять. Просто заткнулся в ожидании, пока гроза минует. Ведь по сути я оказался не прав. Она могла себя защитить. Без всякого сомнения. Кстати, я попался, как сосунок. Двадцать лет в жандармерии, и вот крошечная девица весом в сорок пять кило швыряет меня на пол, не дав и пикнуть. Я так хотел доказать ей обратное, что даже не задумался, что делаю, как сильно могу напугать. Это себе я хотел доказать, что могу быть опорой и защитой. А вместо этого выяснилось, что я жалкий тип, бесполезный и злобный. Уже тридцать лет я ношу эту шкуру, что могло измениться сегодня?
