Поппи Адамс - Мотылек
Меня вывел из задумчивости равномерный гул современной машины, которая спускалась по противоположному склону холма. Гул сначала затих, потом вновь усилился, и я поняла, что автомобиль приближается к дому. В последние годы на дорожку, ведущую к нему, машины заезжают редко – и то это в основном чужаки, которые не туда свернули и которые, подъехав к особняку, быстро дают задний ход или разворачиваются. Бывают также визитеры другого рода – в последнее время их становится все больше. Подкатив на своих больших красивых машинах, они стучат в дверь, а затем, не дождавшись моего ответа, уезжают, чтобы вернуться с письмом, в котором у меня спрашивают, не собираюсь ли я продать дом. И с чего вдруг они взяли, что я хочу уехать отсюда? Раз в месяц на подъездной дорожке появляется женщина в полосатой вязаной шляпке. Она работает в социальной службе. Постучав в дверь и также не дождавшись ответа, она оставляет на пороге свою визитку и кипу буклетов. Мне нравится просматривать их, а также всю ту рекламу, которая появляется у двери, – это дает мне хоть какое-то представление о том, что происходит во внешнем мире. Мне предлагают кредитные карточки, лотереи с призами в виде путешествий, услуги поставщиков топлива и многое другое. Время от времени мне в руки попадает бесплатная рекламная газета – курьеры не всегда заносят ее ко мне. Раньше у меня было радио, но оно всегда барахлило, и в конце концов я от него избавилась.
Буклеты, которые приносит женщина в вязаной шляпке, представляют для меня наибольший интерес. Например, именно из них я узнала, что мои узловатые суставы и опухшие пальцы, отсутствие аппетита, апатия, сухость во рту и глазах вызваны ревматоидным артритом и поэтому мне надо есть больше зеленых мидий. Также я узнала, что поскольку «обострения» сменяются у меня «ремиссиями», болезнь пока еще находится в ранней стадии, но когда она перейдет в хроническую, все будет намного хуже. Тогда боль останется со мной навсегда, и чтобы вывести из суставов излишки синовиальной жидкости, мне придется делать «проколы». Все эти описания мне совсем не нравятся.
Появляется серебристая машина. Она широкая, длинная и низкая, ее урчание говорит о высоком качестве и заносчивости. Вивьен сообщила мне, когда приедет, но не написала, как это произойдет. Автомобиль описывает широкую дугу и останавливается прямо перед входом, как это делали кареты в те времена, когда наша мама была еще ребенком. Мое сердце бьется так громко, что когда мотор глохнет, у меня в ушах раздается глухой стук. Я осознаю, что на самом деле никогда не верила в приезд Виви, не верила до этой минуты. Потом меня на миг – всего лишь на короткий миг – посещает сомнение в том, что я хочу ее приезда. Конечно же, хочу! Она возвращается потому, что я ей нужна. В конце концов, я ее старшая сестра.
Дверца водителя открывается. Ну почему все происходит так медленно? Возможно, быстрое сердцебиение и впрямь замедляет бег времени – как у мушки-подёнки, которая машет крылышками сто раз в секунду и вся жизнь которой проходит за один день. Я представляю себе, как из машины выходит юная Виви – та девушка, которую я помню. У меня совсем вылетело из головы, что должна показаться незнакомая мне женщина. Но вместо этого на землю ступает молодой человек от силы двадцати пяти лет от роду с густыми темными волосами, в элегантном синем костюме. Меня охватывает замешательство. Где же Виви? Может быть, этот мужчина не имеет к ней никакого отношения? Волна возбуждения уходит, сменившись разочарованием. Возможно, он тоже не туда повернул? Или приехал, чтобы купить у меня особняк, и оставит после себя только приторно-вежливое письмо, на которое я никогда не отвечу? Но вместо того чтобы пойти к дому, мужчина обходит автомобиль и открывает заднюю дверцу – ту, которая оказалась прямо напротив входной двери. Я понимаю: это она!
Из салона появляется разукрашенная трость. Она упирается в грязный гравий. Мужчина протягивает руку, и вот, опираясь одной рукой на трость, а второй взяв мужчину за пальцы, показывается Виви, важная, как член королевской семьи. Мое лицо прижато к стеклу, но она находится слишком близко к дому, чтобы можно было хорошо ее рассмотреть. Мне видно только ее макушку, такую же седую, как моя, – с той разницей, что мои волосы длинные и прямые, а ее коротко подстрижены и, похоже, завиты. Виви подходит к багажнику машины, останавливается и поворачивается к зданию. Поставив трость на землю, она обеими руками обхватывает ее ручку, для равновесия немного расставляет ноги и начинает рассматривать Балбарроу-корт. Тем временем молодой человек достает из машины сумки, коробки и плечики с одеждой, складывая все это в кучу рядом с машиной.
Вивьен медленно поворачивает голову, обозревая дом. Я представляю себе, что она видит: окна, некоторые с треснувшими стеклами, а другие частично или полностью забитые досками; химеры, точные копии тех, что стоят на современном соборе в Карлайле, – неистовые выражения на их лицах пугали нас в детстве; ступенчатые опоры крыльца; барельефные щиты, вырезанные под створчатыми окнами; зубчатую стену наверху. Вообразить, что она сейчас видит, несложно, но какие воспоминания вызывает у нее это зрелище? Какие чувства порождают эти древние темно-серые камни или мощные гранитные глыбы его фундамента – и фундамента нашей жизни, а также жизней нескольких поколений наших предков?
Увлечена ли она осмотром дома так же сильно, как увлечена я наблюдением за ней? Ах, как бы мне сейчас хотелось узнать ее мысли!
Виви поднимает голову и медленно поворачивает ее, разглядывая верхние окна. Я уже почти могу рассмотреть черты ее лица, но она вдруг резко вскидывает голову к козырьку над входом и моему окну… Я отступаю в тень, не дожидаясь, чтобы она меня заметила, но тут меня пронзает мысль: я только что видела призрак. Призрак мамы Мод. Я не ожидала ничего подобного – я не пыталась представить себе, как будет выглядеть Вивьен, а уж то, что она будет так похожа на маму, мне даже в голову не приходило. Мне кажется, что я вернулась в детство, и я не осмеливаюсь снова выглянуть из окна из страха встретиться взглядом со всеведущими глазами Мод. Нерешительность сковывает мое тело, как паралич. Даже не знаю, сколько минут прошло до того мгновения, как я осознала, что дверной молоток раскачивают из стороны в сторону (а не взад-вперед, как это обычно делали чужаки).
Я смотрю на свою одежду. Я была так занята размышлениями о том, какова будет наша жизнь с Вивьен, что и не подумала о том впечатлении, которое на меня произведет ее приезд. Я задумываюсь, какой я могу показаться ей, но поскольку я никогда не смотрю на себя в зеркало, конкретный ответ так и не приходит мне в голову. Я знаю, что мои волосы, скорее всего, в полном беспорядке, словно у бродяги, и у меня нет никакой косметики – а ведь Вивьен, как я успела заметить, ею пользуется. Я торопливо распускаю свой «конский хвост», провожу пальцами по волосам в попытке расчесать их и возвращаю резинку на свое место. Затем, опустив глаза на синюю кофту, я убираю крошки чего-то белого и твердого, – возможно, зубной пасты, – спускаюсь по лестнице и иду к двери. Мой желудок по-прежнему сжимает тяжелая рука нехорошего предчувствия. Подойдя к дубовой парадной двери, я останавливаюсь, чтобы собраться с духом, и начинаю теребить черный пластмассовый ремешок у себя на запястье – это занятие всегда успокаивало меня. Запустив указательный палец под гладкую полоску пластмассы, я прижимаю ее подушечкой большого пальца и слегка поглаживаю ее. И вот я уже готова ко встрече.
Я открываю дверь. Вивьен стоит чуть поодаль, словно позволяя лучше рассмотреть ее. В руках у нее уже нет трости – как будто она пользовалась ею просто для виду. И ей удается произвести на меня впечатление. Она выглядит не на три года младше меня, а как минимум на десять. Она просто шикарно смотрится в своих желтых вельветовых брюках и тонком сером джемпере с пестрым меховым воротом. Усыпанный жемчугом пояс с эмалированной пряжкой свободно обхватывает ее бедра, и от нее веет какими-то духами. На одной ее руке простой гнутый браслет из золота, а на левой груди тяжелая бриллиантовая брошь в виде паука, похожая на те броши, которые носила мама. В ушах Виви яркие серьги, и я замечаю, что на них нарисованы петушки. Под мышкой она небрежно держит мелкую собачку неизвестной мне породы, белую и кудрявую. И хотя сходство с мамой Мод все еще удивляет меня, вблизи оно, к счастью, кажется не таким разительным, чем из окна второго этажа. У Вивьен мамино умное, мудрое лицо со складками на переносице и в уголках рта, но глаза совсем не мамины.
– Привет, Вивьен, – внешне спокойно говорю я.
Хотя на самом деле ее безупречная внешность повергла меня в некоторое благоговение. Я помню, что Виви, как и мама, любила производить впечатление на окружающих, добиваться от них какой-либо реакции, и ее всегда раздражало, что я такая бесчувственная и непробиваемая, – вернее, что я умею скрывать свои истинные чувства. Мои эмоции не отражались у меня на лице – в отличие от Вивьен. Я всегда считала, что такова цена, которую Виви заплатила за красивое, четко очерченное личико с тонкими чертами: с прямым носом, изящной линией губ и выступающими скулами. Все это не годилось для того, чтобы скрывать поднимавшуюся бурю, и любые переживания Виви неизменно становились очевидными для окружающих. Черты моего лица не были настолько элегантными и четкими, но зато за моими широкими щеками и носом картошкой можно спрятать целую тысячу мыслей. Мои губы также чересчур полные и широкие, к тому же нижняя слишком тяжелая, немного изогнута вниз и частично открывает зубы. В то время как Виви, взрослея, училась таить свои мысли, я пыталась разработать лицевые мышцы, чтобы поднять нижнюю губу и свести ее с верхней.
