Тим Тарп - Захватывающее время
Бетани говорит:
– Мы едем к Мишель. Я ей говорю:
– Я готов праздновать изгнание чужого отчима, раз уж мама никак не выпнет моего.
Таре этих слов достаточно.
– Ну тогда не стой просто так. Открой мне пиво.
Я даю ей банку. Мне даже не приходится особо ухитряться, чтобы посадить Бетани вместе с Рикки на заднее сиденье, потому что Тара направляется прямиком к переднему. Не сложно догадаться, что Кэссиди не понравился бы такой расклад, увидь она нас, но Кэссиди сейчас в кино со своими подружками, и, к тому же, это все для того, чтобы свести Рикки с Бетани.
– Итак, вперед! – говорю я и завожу двигатель. – И к черту всех.
Глава 7
Бриктаун – это район развлечений в Оклахома-Сити. Назван так потому, что и здания, и даже улицы его из кирпича. Когда-то это были склады или что-то типа того. Сейчас здесь полно баров, ресторанов, концертных залов и спортивных арен, кофеен и многозальных кинотеатров, есть даже бейсбольный стадион. Можно покататься на речных трамвайчиках по каналу – он тянется между двумя рядами зданий, как река по дну каньона. Катание на трамвайчике не очень вдохновляет, но девчонкам это почему-то кажется романтичным. Теперь моя главная задача – придумать, как отправить Рикки и Бетани в плавание вдвоем, пока я выгуливаю Тару где-нибудь еще.
Я контролирую, чтобы по дороге у девчонок не кончалось пиво, и для начала мы просто катаемся мимо баров и ресторанов. Рикки ведет себя тихо. Он из тех, кто на первый взгляд кажется робким, но при более близком знакомстве превращается в самого настоящего приколиста. Рикки мастер пародировать кинозвезд, учителей, одноклассников. Я его на это подзуживаю, и вскоре девчонки начинают просто угорать от смеха. Он абсолютно точно копирует Денвера Куигли, и Бетани чуть ли не писается от хохота.
– А давайте прокатимся на трамвайчике? – говорю я так, словно эта идея только что пришла в мне голову.
Дважды повторять не приходится. Девочки обеими руками «за».
Парковка находится в дикой дали от канала, и мы идем пешком, по пути прикалываясь над прохожими, и ржем во все горло. На пристани я говорю Рикки, чтобы он купил билеты для себя и Бетани, а я возьму на себя и Тару. Но, когда мы подходим к окошку кассы, я выдаю:
– Ой, подожди. Я забыл бумажник в машине. Балбес Рикки предлагает одолжить мне денег, но я отказываюсь:
– Нет, чувак. Идите вдвоем. Мне что-то не нравится, что мой бумажник лежит в машине на темной парковке. Встретимся тут через полчаса.
Он с подозрением косится на меня, но деваться ему некуда: трамвайчик вот-вот отойдет от пристани. Бетани хочет, чтобы Тара пошла с ними, но я хватаю ее за руку и говорю:
– Нет, ты со мной. Не хочу в одиночестве пилить до парковки.
Мы желаем им приятного путешествия, и трамвайчик отплывает. Они хорошо смотрятся вместе, даже несмотря на то, что Бетани на целых три дюйма выше Рикки. Когда трамвайчик отходит довольно далеко, я предлагаю Таре купить мороженого, и она восклицает:
– Думала, ты забыл бумажник в машине. На что я говорю:
– Только что вспомнил, что переложил его в другой карман.
Она оглядывает меня и усмехается.
– А ты коварный.
– Я не коварный. Я Купидон собственной персоной. Из них получается милая парочка, тебе не кажется?
– Ага, – говорит она, – кажется.
Мы идем за мороженым, но по дороге передумываем и решаем зайти в бар. Нам отказывают в четырех местах, и я решаю, что нам ничего не остается, как вернуться к машине, взять по паре пива и выпить в Ботаническом саду.
– А там не страшно ночью? – спрашивает Тара.
– Ты же со мной, – говорю я.
Я складываю банки в пластиковый пакет, и мы идем в сад. Здесь просто красота. И погода замечательная, как раз для легкой куртки. Сверху на нас смотрят городские огни, вес пива, оттягивающий руку, наполняет душу удовлетворением, как будто обещает кучу всяких приятностей впереди.
Единственный недостаток в Ботаническом саду – то, что вечером здесь можно напороться на бомжа. Мы и напарываемся. Тара вцепляется мне в руку и прячется мне за спину. Однако этот тип выглядит совсем не страшным. Одет он типично: вытертая бейсболка, грязные, давно не стиранные, штаны и куртка из секонд-хенда. Его лицо будто сделано из кожи старой кетчерской перчатки.
Я протягиваю ему пятерку, и он, благодарный до ужаса, приподнимает бейсболку и смотрит на меня, как на юного лорда. После того как он уковылял прочь, Тара заявляет, что она против того, чтобы давать бродягам деньги.
– Он купит на них бутылку, – добавляет она.
– Ну и пусть.
– Тогда дал бы ему пива.
– Шутишь? У нас всего по две банки на нос. Пусть сам себе покупает.
* * *Дорожки Ботанического сада вьются между рощицами из деревьев разных видов, пересекают речки и пруды. В одном конце стоит Хрустальный мост, который вообще-то не мост, а большая циллиндрическая оранжерея для экзотических растений. Там даже есть одно из тех больших вонючих растений, которое цветет раз в три года и воняет, как разлагающийся труп. Мне еще не приходилось бывать в саду вечером, но, когда с тобой рядом девушка, нужно держаться так, будто ты здесь завсегдатай – не для того, чтобы произвести впечатление, а чтобы она просто чувствовала себя в безопасности.
Короче, мы прогуливаемся по дорожкам, пьем пиво и болтаем, и Тара рассказывает о своей матери и об отчиме, Кервине.
– Кервин? – спрашиваю я. – То есть его на самом деле зовут Кервин?
Она говорит:
– Представляешь, да?
Сначала история кажется забавной. Кервин тот еще тип. Во-первых, он страшный лентяй, бреется только два раза в неделю, вечно сидит перед теликом в нижнем белье и круглосуточно смотрит канал «Еда». Он разбрасывает свои носки по спальне и пердит при подругах матери. А еще он прославился тем, что ест обеды-полуфабрикаты, пока сидит в сортире и откладывает личинку.
– Ну, не знаю, – говорю я. – Мне он нравится.
– Он бы тебе не понравился, если бы ты жил с ним. – Она отпивает из банки.
– Мой отчим – чертов робот.
– Сначала Кервин был не так уж плох. Наверное, тогда он мне даже нравился. Они с мамой поженились, когда мне было лет девять, и я думала, как классно, что он такой неряха. Бывало, мы лежим все в кровати – мама, он, моя младшая сестренка и я – и он рассказывает нам всякие истории, а потом командует: «Прячьтесь под одеяло! Я собираюсь испортить воздух». Мы прятались под одеяло, и он пукал. Это выводило маму из себя, а мы с сестрой хохотали, будто это была офигеть какая шутка. Наверное, когда я была маленькой, он казался мне лучшим парнем на свете. Если не принимать во внимание его пердеж, он всегда смешил маму. Мы были очень счастливы.
Рядом с Хрустальным мостом есть небольшой амфитеатр, обращенный к эстраде в центре пруда. Мы спускаемся на несколько рядов и садимся там.
– А что было дальше? – спрашиваю я. – Один пук оказался лишним?
Она смеется.
– Более чем один. – Она замолкает, глядя на пустую сцену. – Все дело в болеутоляющих.
– В болеутоляющих? Типа «Викодина» или чего-то в этом роде?
– Хуже. «Оксиконтин».
– Жесть.
– Знаю. Сначала он принимал «Лоритаб». У него болела шея после автоаварии. Теперь у него в комоде лежит носок, набитый «Оксиконтином», а он думает, что мы с мамой об этом не знаем. И дело сейчас совсем не в боли.
– Ну, – говорю я, – боль бывает разная, не только физическая.
– Наверное. Но он совсем не умеет себя ограничивать. Слишком много ест, слишком много пьет, слишком много пердит. Он слишком часто принимает «Оксиконтин», а потом бродит по дому, что-то неразборчиво бормочет под нос и лезет с обнимашками и поцелуями.
– Хочешь сказать, что он по-настоящему хотел поцеловать тебя? С языком и прочее?
Она брезгливо морщится.
– Фу, нет. Кажется, он думает, что мне все еще девять, и пытается поцеловать в щечку, или начинает в шутку бороться, как когда я была маленькой.
– Может, он любит тебя?
– Я тебя умоляю. Он ходячая проблема. Не держится ни на одной работе. Напивается до потери пульса. На мамин день рождения встал пораньше, чтобы приготовить ей завтрак, и чуть не сжег весь дом. Вот это и стало последней каплей.
– Жалко.
– Ничто не вечно, – говорит она, и ее голос дает трещину. – Ты думаешь, что все так и будет дальше продолжаться. Думаешь: «Вот то, за что можно держаться», но все это неизбежно куда-то исчезает.
Очевидно, она не настолько счастлива от того, что ее мать и отчим расходятся, какой хочет казаться. Она привязана к этому старому пердуну, только отказывается себе в этом признаваться.
– Вот поэтому я никогда не выйду замуж, – говорит она. – Какой в этом смысл?
Огромная слеза выкатывается из уголка ее глаза. Не думаю, что она пьяна настолько, чтобы впасть в плаксивость, хотя, возможно, для того, чтобы эмоции вырвались наружу, много и не надо.
Мне хочется утешить ее. Хочется сказать: «На свете есть много постоянного. Ты встретишь отличного парня – такого, который не будет все время пердеть, – и вы поженитесь и будете жить вечно», только я сам не верю в эту сказку.
