Мэри Элис Монро - Место, где зимуют бабочки
– Бабушка! Известно ли тебе, что наша финансовая ситуация… э-э… довольно плачевная? А потому мы могли бы потратить твои сбережения и с большей пользой. Например, рассчитаться с долгами. Эти проценты… они же просто убивают нас! И потом, машина…. Ты же помнишь, что говорил Салли. Купить машину – это только начало. Тут как со щенком. Все основные расходы придут потом. Навалятся, если говорить точно…
Эсперанса задумчиво потеребила концы вязаной шали.
– Кстати… Как ты думаешь, Салли не откажется взглянуть на нее? – негромко спросила она.
Только такого еще подарка не хватало для бедного Салли, в сердцах подумала Луз.
– Бабушка, сама посуди… Машина… не новая. У Салли просто нет столько времени, чтобы копаться в ней. – «Да еще делать все это совершенно бесплатно», – добавила она мысленно. – Какой у нее пробег?
– Не знаю.
– Не знаешь? Но как же ты ее покупала?
– Одно могу сказать: машина хорошая, – убежденно бросилась на защиту уродца бабушка.
«О боже, помоги мне!» – тихо выдохнула Луз.
Неожиданно Эсперанса как-то бесстрашно выпрямилась, и улыбка сбежала с ее лица. И снова на смену радости в ее глазах заплескалась тревога. Она сложила руки, словно приготовилась читать молитву, а когда заговорила, голос ее звучал серьезно:
– Луз! Нам нужна эта машина.
И Луз снова ощутила тот же страх, что и нынче утром.
– Зачем же… она нам нужна? – вкрадчиво спросила она.
– Мы собираемся в путь.
– В путь? И… куда же? – Голос ее прозвучал совсем едва слышно.
– В Сан-Антонио.
– Это как-то связано со вчерашним телефонным разговором? – вдруг осенило ее.
Эсперанса бросила на нее удивленный взгляд. Она не ожидала, что внучка вспомнит о вчерашнем звонке. Но она быстро отвела глаза и, помолчав, ответила коротким кивком.
– Что-то срочное? – всполошилась Луз. – Тетя Мария больна?
– Нет-нет. Ничего… такого.
– Тогда в связи с чем эта спешка?
– Поверь мне, так надо. Мы должны поехать с тобой в Сан-Антонио.
– Ах, бабушка, – негромко воскликнула Луз и замолчала. Бабушка давно мечтала познакомить ее с семьей своей старшей дочери, которая живет в Сан-Антонио. Но у них никогда не было денег на такое дорогое путешествие. А потому планам Эсперансы так и не суждено было осуществиться, как и мечтам ее внучки. Во всяком случае, пока. – Я бы с радостью поехала с тобой в Сан-Антонио. Но сейчас мы никак не можем позволить себе такую дорогостоящую поездку. – Что было истинной правдой. Но стоило Луз произнести эти слова, и она заметила, как вытянулось бабушкино лицо. – Но если мы не будем транжирить, – заторопилась она поправить себя, – то сумеем собрать нужную сумму и тогда в следующем году непременно съездим туда… в Сан-Антонио…
Эсперанса вдруг с силой вцепилась ей в руку. Глаза ее полыхнули огнем, голос задрожал от нахлынувших чувств.
– Нет. Мы поедем туда незамедлительно!
Луз поспешила обнять бабушку за плечи. Что было не так просто. Бабушка была гораздо выше ее. Но сейчас во что бы то ни стало надо было сделать так, чтобы она физически возобладала над задумавшей какую-то непонятную авантюру немолодой путешественницей. Луз закрыла глаза и вдохнула в себя запахи, какими пахли волосы Эсперансы: маис, ваниль, что-то еще, знакомое и такое по-домашнему уютное.
– Хорошо, будь по-твоему. Я что-нибудь непременно придумаю. Как-нибудь выкрутимся. Найду вторую работу… А сейчас пошли домой. Видишь, дождь зарядил, а ты вся дрожишь. И руки у тебя как лед.
Так, обняв одной рукой Эсперансу за плечи, Луз медленно повела ее к дому. Пока она смутно представляла себе, каким образом станет выполнять свои обещания. Но что толку думать об этом сейчас. Надо поскорее отвести бабушку туда, где тепло.
– Да, я замерзла, – растерянно пролепетала та, подчиняясь. – Пойдем домой.
Глава вторая
Скалистые горы делят маршрут перелета бабочек ровно пополам. Данаиды, обитающие к западу от Скалистых гор, перебираются на зимовку в небольшие лесные массивы вдоль калифорнийского побережья. Обитательницы же восточных провинций Канады, а также восточных и среднезападных штатов США летят на юг Мексики, туда, где в горах раскинулись рощи священных пихт. Но вот что интересно. И те и другие бабочки-данаиды принадлежат к одному и тому же виду.
Стены в кухне Эсперанса покрасила в ярко-оранжевый цвет, ее любимый цвет солнца; стулья и стол были цвета лайма. К слову сказать, кухня всегда была самой любимой комнатой Луз. Можно сказать, это было сердце их дома. Первым делом Эсперанса пошла к себе в спальню и спустя недолгое время появилась на кухне, полностью овладев собой. Она переоделась в длинную черную юбку и просторный свитер, тоже огненной раскраски, с глухим воротом под самую шею. И успела причесаться. Глаза ее, похожие на раскаленные уголья, продолжали сиять. Луз поставила на стол две кружки с горячим кофе, щедрой рукой влила в каждую густых сливок и добавила сахару. В кухне вкусно запахло корицей. Луз с тревогой взглянула на Эсперансу.
– С тобой все в порядке, бабушка? – спросила она, снова вспомнив то, о чем поведал ей Салли. – Ты какая-то очень бледная. Может быть, тебе следует показаться доктору?
– Вот еще. Не нужны мне никакие доктора! – возмутилась Эсперанса и раздраженно звякнула ложечкой о край кружки. Потом приложила руки к лицу и стала поглаживать впалые щеки. – Просто вчера у меня выдалась бессонная ночь. Многое нужно было обдумать. Я немного утомилась.
– Тебе нужно прилечь. Подремли часок.
– Не могу, – напористо ответила ей Эсперанса. – Еще столько надо всего переделать. Надо все продумать, ведь путь предстоит нам неблизкий…
– Бабушка, пожалуйста! – взмолилась Луз. Такая безоглядная решимость не сулила им ничего хорошего. – Расскажи мне, что происходит. Зачем нам ехать прямо сейчас? К чему такая сумасшедшая спешка?
Эсперанса пошевелилась на стуле, взгляд ее снова стал каким-то затравленным.
– У меня на то есть причины. Очень важные, Луз, – ответила она. Судя по всему, страхи внучки задели ее самолюбие. – Не думай, что я выжила из ума или что-то подобное.
Луз осторожно накрыла ладонью ее руку. Рука у Эсперансы маленькая, но такая сильная. Вот и пальцы все покривились от тяжелой многолетней работы. В молодости Эсперанса одна поднимала двоих детей на ноги, работая от зари до зари на своей ферме. А муж в это время зарабатывал на жизнь в Штатах. Много лет спустя она одна отправилась в Милуоки и работала поваром в ресторане: все ради того, чтобы у ее любимой внучки был свой дом. И действительно, эти красивые сильные руки сумели сотворить для Луз родной дом, ее единственный родной дом.
– Ничего такого я и не думаю, дорогая моя бабушка, – тихо молвила Луз, чувствуя, как сердце ее затопляет волна нежности и любви. Она наклонилась и поцеловала косточки натруженных пальцев.
Улыбка озарила лицо Эсперансы, и она ласково взяла руки внучки в свои.
– Девочка моя ненаглядная. Вот увидишь, это будет замечательное путешествие. Замечательное для нас обеих. И времени у нас будет предостаточно для того, чтобы поговорить обо всем на свете. Ах, я так давно мечтала об этой поездке! Вначале мы поедем в Сан-Антонио, а потом все вместе – в Мексику. Пора тебе на месте взглянуть на свои корни, узнать, откуда ты родом.
Луз выдернула свои руки и спрятала их за спиной.
– Но я же не из Мексики! Я родилась здесь, в Милуоки! Я американка.
– Зато твоя семья родом из Мексики. И к тому же… – Эсперанса на секунду запнулась. – пора тебе наконец познакомиться со своей родней, – закончила она твердо.
– Родней? Какая они мне родня? Вся наша семья – это ты и я.
– Что ты несешь? – взвилась Эсперанса. – А тетя Мария? А ее дети? Это, не забывай, твои братья и сестры! Двоюродные. И все они живут в Сан-Антонио. Твой дядя Маноло – тот живет в Мексике. И другие тоже…
– Я никого не знаю. – Луз нахмурилась и недовольно уткнула взгляд в кружку. Как может бабушка требовать от нее каких-то нежных чувств по отношению к родственникам, которых она не знает? И они тоже хороши… Не удосужились хотя бы раз приехать навестить их.
От первого брака у бабушки было двое детей. Старшая дочь Мария живет сейчас в Сан-Антонио. У той тоже двое детей, которые, впрочем, не написали им за все это время ни единого письма. И не позвонили ни разу. Маноло, единственный сын бабушки, став взрослым, вернулся в Мексику. Там и женился. Все эти люди для нее, Луз, абсолютно чужие. Она бы и не узнала никого, если бы вдруг случайно встретила кого-то на улице.
– И как мы будем разговаривать? – пряча в улыбке колкость, спросила Луз. – Я же не говорю по-испански.
– Верно. – Эсперанса сокрушенно повела головой. – Я помню об этом. Моя вина. Ты, когда я пыталась, категорически отказалась говорить со мной на испанском. А ты ведь известная упрямица.
– Нет в том ничьей вины, бабушка, – возразила ей Луз, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Да и зачем мне испанский? Я же и по-немецки не говорю. И родственников отца тоже не знаю.
