Брюс Кэмерон - Жизнь и цель собаки
Когда к тебе бросается вся стая, это страшно, но новенький не дрогнул. Он был темный и широкий, как Ротти, и высотой с Вожака. Низкий рокот доносился из его груди.
– Спокойно, Спайк. Все в порядке, – сказал Бобби.
Бобби так произнес «Спайк», что я понял – это имя пса. Я решил подождать, пока остальные исследуют его, прежде чем что-нибудь делать.
Вожак, по обыкновению державшийся в сторонке, вышел из прохладной тени у воды и потрусил вперед, чтобы встретить чужака. Бобби снял петлю с шеи Спайка.
– Спокойно, – повторил он.
Напряженность Бобби всколыхнула стаю, и я почувствовал, как поднимается шерсть на спине, хотя и сам не знал, почему. Вожак и Спайк напряженно разглядывали друг друга, не отступая, пока вся стая собиралась в тесный кружок. Морду новенького покрывали шрамы – светло-серые борозды и вздутия на фоне темной шерсти.
Поведение Спайка меня испугало, хотя все кончилось предсказуемо. Спайк позволил Вожаку положить голову себе на спину, но не прогнулся и не опустился к земле. Затем он подошел к забору, тщательно обнюхал его и задрал лапу. Самцы немедленно выстроились за Вожаком, чтобы пописать на то же место.
Над забором появилось лицо Сеньоры, и тревога, охватившая меня, ушла. Некоторые собаки выскочили из кружка и бросились к хозяйке, поставив передние лапы на забор, чтобы ей было легче дотянуться до наших голов.
– Видишь? С ним все будет хорошо, – сказала Сеньора.
– Сеньора, таких собак воспитывают для драки. Он не такой, как остальные, мэм.
– Будь хорошим псом, Спайк! – крикнула Сеньора. Я ревниво посмотрел в сторону новичка. Тот будто не замечал, что звучит его имя.
«Тоби, – должна была она сказать. – Хороший пес, Тоби». А вместо этого она сказала:
– Плохих собак нет, Бобби, есть только плохие люди. Собакам просто нужна любовь.
– Бывает, что у них что-то ломается внутри. И тут уж им никак не поможешь, сеньора.
Сеньора рассеянно опустила руку и почесала за ухом Коко. Я торопливо сунул нос под ее пальцы, но она словно не видела меня.
Потом Коко сидела передо мной и увлеченно грызла резиновую косточку. Я не обращал внимания, расстроенный, что со мной, любимчиком, обошлись так пренебрежительно. Коко перекатилась на спину и начала играть с косточкой лапами, вынимая и роняя ее изо рта. Она держала кость так легко, что я запросто мог ее схватить, и я прыгнул! Коко пустилась прочь, и я вынужден был гнаться за ней по двору, в ярости от того, что игра испорчена.
Я так был увлечен схваткой с Коко – ведь это моя кость! – что пропустил момент, когда все началось.
Обычно драка с Вожаком заканчивалась быстро, и подчиненный пес принимал наказание за попытку нарушить порядок. Но это ужасное сражение, шумное и отвратительно жестокое, продолжалось очень долго.
Два пса упирались друг в друга передними лапами – каждый пытался занять положение сверху. Клыки сверкали на солнце. Я в жизни не слышал такого страшного воя.
Вожак, как обычно, вцепился в загривок противника – так можно контролировать врага, не нанося серьезных повреждений, но Спайк вырывался и щелкал зубами, пока не вцепился в нос Вожака. Этот трюк стоил Спайку кровавой раны под ухом, но теперь он получил преимущество и мог пригнуть голову Вожака к земле.
Стая не вмешивалась: тяжело дыша, она собралась вокруг дерущихся. Распахнулась калитка, из которой с пожарным шлангом появился Бобби. Струя воды ударила в двух псов.
– Эй! Прекратить! – закричал Бобби.
Вожак похромал прочь, уступая власти Бобби, однако Спайк остался на месте, не слушая человека.
– Спайк! – Бобби повернул наконечник шланга. Струя воды ударила в Спайка – брызги крови взметнулись в воздух. Наконец он отступил, мотая мордой, чтобы избавиться от воды, и взглянул на Бобби взглядом убийцы. Бобби отошел назад, выставив брандспойт перед собой.
– В чем дело? Это новенький? El combatiente?[1]– крикнул Карлос, входя во Двор.
– Sí. Este perro será el problema[2], – ответил Бобби.
Сеньора вошла во Двор вслед за мужчинами; после долгих споров они позвали Вожака и начали обрабатывать его раны сильно пахнущими химикатами – я сразу вспомнил милую даму в прохладной комнате. Вожак извивался, облизывался и тяжело дышал, пряча уши, пока Карлос мазал ранки на его морде.
Я не думал, что Спайк стерпит такое же обращение, но он безропотно стоял, пока люди обрабатывали его рану под ухом. Похоже, он привык к тому, что после боя приходит химический запах.
Несколько следующих дней превратились в кошмар. Никто уже не понимал, что происходит, особенно самцы.
Теперь Спайк стал главным – вызывал любого и каждого во Дворе один на один. Вожак прежде делал то же самое, но иначе. При Спайке малейшее нарушение правил приводило к немедленному наказанию – быстрому болезненному укусу. Если на территории Вожака игры становились чересчур буйными или назойливыми, он обязательно начинал с холодного предупреждения – пристально глядел или коротко рычал. А Спайк кусал нас иногда вообще без причины – была в нем темная энергия, странная и злая.
Когда самцы схлестывались за новое положение в стае, один на один, Спайк оказывался тут как тут и часто ввязывался, словно не мог удержаться от боя. Его вмешательство было лишним, оно приводило к лишнему напряжению. В мелкие перепалки, драки из-за того, что давным-давно решено – из-за места у кормушки, из-за кусочка земли под протекающей трубой, где было приятно лежать.
Когда мы играли в нашу игру – я держал резиновую косточку, а Коко пыталась ее утащить, – появлялся, рыча, Спайк, заставляя меня бросить трофей к его ногам. Иногда он уносил косточку в свой угол – игра прекращалась, пока не удавалось найти новую игрушку, – а иногда презрительно обнюхивал и оставлял валяться в грязи.
Когда Карлос приносил мешок костей, Спайк даже не утруждался подходить. Он выжидал, пока люди уйдут, а потом брал, что хотел. Некоторых псов Спайк не трогал – Ротти, Вожака и, как ни странно, Шустрика, но стоило мне вонзить зубы в угощение от Карлоса, я уже понимал, что скоро его будет грызть Спайк.
Таков был новый порядок. Мы с трудом усваивали правила, однако знали, кто их установил, и принимали их, так что я очень удивился, когда Шустрик выступил против Спайка.
Все произошло, конечно, из-за Сестры. Был редкий случай, когда три родственника – Шустрик, Сестра и я – стояли в углу, изучая жука, который выполз из-под забора. Оказаться рядом с семьей было очень приятно, особенно после наполненных тревогами последних дней. Я делал вид, будто никогда не видел ничего удивительнее крохотного черного насекомого.
Мы увлеклись и не заметили Спайка, который вдруг оказался рядом и обрушился на бок Сестры, – она по-щенячьи взвизгнула.
Я сразу припал к земле, – мы же ничего плохого не делали! – но Шустрик не вытерпел и ринулся на Спайка, оскалившись. Сестра метнулась прочь, а я, под воздействием ярости, какой не испытывал раньше, бросился за Шустриком в драку; мы рычали и кусались.
Я попытался вцепиться в спину Спайка, но он развернулся, и его челюсти сомкнулись на моей передней лапе. Я завизжал.
Шустрик вскоре оказался прижат к земле, но я уже не обращал внимания – боль в ноге была так мучительна, что я, скуля, похромал прочь, к калитке.
Как я и думал, калитка открылась, и во Дворе появился Бобби со шлангом в руках. Драка прекратилась; Шустрик успокоился, а Сестра спряталась за шпалами. Так что Бобби занялся моей ногой.
– Хороший пес, Тоби. Тихо, мальчик, – говорил он мне. Я чуть махнул хвостом. Когда Бобби тронул лапу – боль пронзила меня до плеча. Я лизнул его в лицо; пусть знает: я понимаю, что он не нарочно.
Сеньора повезла нас к милой даме в прохладную комнату. Бобби прижимал меня к столу, когда дама укольнула меня той же иглой с химическим запахом, что и прежде, и боль в ноге утихла. Я сонно лежал на столе, пока дама щупала мою ногу, и слушал ее голос – она говорила с Бобби и Сеньорой. Я ощущал ее заботу, ее тревогу, но не мог сосредоточиться, пока Сеньора гладила мою шерсть. Даже когда Сеньора затаила дыхание, услышав «необратимое повреждение», я только слегка поднял голову. Хотелось лежать на столе вечно – по крайней мере до обеда.
Когда я вернулся на Двор, я снова был в дурацком пластиковом конусе и щеголял здоровенной глыбой вокруг раненой ноги. Я хотел вгрызться в глыбу, однако конус не только придавал мне идиотский вид, он не давал мне добраться до ноги! Приходилось ковылять на трех лапах. Спайк, похоже, находил это забавным: он наскочил на меня грудью и повалил.
Нога болела без передышки, хотелось спать; часто приходила Коко и клала на меня голову. Дважды в день Бобби приносил мне угощение; я делал вид, будто не замечаю, что в мясо завернуто что-то горькое, хотя иногда не глотал, а, подождав немного, выплевывал маленькую белую штучку размером с горошину.
Я еще носил дурацкий ошейник, когда приехали люди. Было слышно, как на дороге хлопнули дверцы машин; мы принялись лаять, но перестали, услышав крик Сеньоры:
