Брайан Макгрори - Приятель
Всякая смерть неминуемо заставляет людей задумываться о самих себе. Быть может, это тщательно маскируемая форма нарциссизма, но мне кажется, это просто характерная черта человеческой натуры. И я задумался о своей жизни, о том, как сильно она изменилась за то время, которое провел на земле Цыпа, причем изменилась не только в бытовом плане. Разумеется, и это тоже было: Пэм, детишки, животные, пригород, открытие новых сторон бытия. Но я и сам изменился, изменилось мое восприятие жизни, да так, что я и представить раньше не мог.
– Мне казалось, он вечно будет рядом с нами, – проговорила Пэм, выводя меня из состояния задумчивости. – Правда, в последнее время меня тревожило, что он какой-то не такой.
– Цыпа, – сказал я, глядя на нее, – всегда сам решал, как ему жить. Он и умер так, как решил сам. Ты ничем не могла этому помешать.
В следующие дни и недели то строитель остановится на улице и скажет, что без Цыпы наш дом воспринимается совсем по-другому, то соседи постучат в дверь, выражая свои соболезнования и сетуя на то, что им не хватает задорного кукареканья. Пэм купила большую каменную кадку в форме петуха, высадила там цветы и установила возле парадной двери. По правде говоря, эта неподвижная фигура скорее напоминает мне о потере, чем о бурной жизни того, кто обитал в нашем дворе. Том, сосед, живущий за углом, пришел вместе с дочкой, принес букет белых цветов и спросил нас, как спрашивали и все остальные:
– А вы заведете другого петуха?
– Цыпа появился у нас случайно, – отвечала на это Пэм. – Судьба. Не думаю, что любимого петуха можно просто так пойти и купить.
Надеюсь, она не видела, как я лихорадочно нажимал кнопки на своем смартфоне, стараясь записать ее слова.
Немало времени Пэм провела, разбираясь в причинах происшедшего. Она много читала и беседовала со специалистами по куриным из числа профессоров известных университетов. И пришла к выводу, что Цыпа, несомненно, принадлежал к так называемой бройлерной породе кур, организм которых не рассчитан на долгую жизнь, так как они идут в пищу уже в очень раннем возрасте. Тогда мы поняли: Цыпа прожил максимум того, что ему было отпущено.
А в то печальное воскресенье отец девочек любезно привез их к нам, хотя эти выходные им полагалось провести у него. Дети прошли через кухню в дверь черного хода и, заливаясь горькими слезами, обступили свою маму и свою птичку. Абигейл поцеловала петуха, проговорив: «Мой Ну-Ну» – она придумала для него не меньше десятка ласковых прозвищ. Каролина погладила его лапы. Пэм рассказала девочкам, как это все случилось. Я заверил их, что Цыпа всегда очень сильно любил их.
Мама и дочки стали обмениваться воспоминаниями о достижениях и подвигах Цыпы за эти три года. Пэм принесла глину, и они сделали отпечатки его когтей, которые позднее обожгли в духовке. Я взял в гараже лопату и стал копать яму во дворе позади дома, под любимым веерным кленом Цыпы. В этом тенистом уголке он в свое время сам выкопал немало ямок.
Не успел я копнуть несколько раз, как появились девочки, которые сомневались в моей способности сделать это для Цыпы так, как нужно, и взялись за работу сами. Так мы копали все по очереди, пока яма не стала достаточно глубокой и широкой. Пэм завернула Цыпу в одеяло и бережно опустила его в землю.
– Постарайтесь подумать о том, чем Цыпа запомнился вам больше всего, – сказала она дочкам.
Я, поколебавшись, бросил в яму лопату земли, потом еще и еще. Каролина, как я заметил, смотрела в яму не отрываясь, сжимая в руках цветущую веточку, сорванную с ближайшего куста. Абигейл кусала губы. Теперь обе они уже не были маленькими детьми, как тогда, когда Цыпа появился в доме, – они стали маленькими людьми, со своими неповторимыми эмоциями, мечтами и характерами. «Как сильно они повзрослели», – подумал я. Насколько повзрослели все мы, разделяющие сейчас скорбь из-за смерти этой необыкновенной птицы.
Я разровнял землю лопатой, и тут Абигейл сказала:
– Цыпа, наверное, понял, что сделал свое дело, а потому может нас покинуть.
Я понимаю, что был слишком взволнован, но Абигейл, на мой взгляд, абсолютно права: Цыпа помог нам стать одной семьей.
Прошел час, быть может, немного больше. Девочки были у себя наверху, мы с Пэм сидели на кухне. До меня донесся тонкий голосок Каролины:
– Брайан, иди-ка сюда!
Я пошел. По всей комнате были разбросаны игрушечные пластмассовые лошадки и пони с умопомрачительными именами, амбары и конюшни, скаковые поля – девочки пытались за игрой забыть о своем горе, тем более что день стоял совершенно чудесный.
– Что случилось? – спросил я.
– Ничего, – ответила Абигейл немного рассеянно, немного сердито. – Мы просто хотим, чтобы ты посмотрел, как мы играем.
Я сел, поджал ноги и вскоре понял, что мне комфортно, как нигде больше. Девочки играли, мы с ними говорили: немного о смерти, а больше о жизни – совершенно естественно, ничего вымученного.
А во дворе стояла зловещая тишина, которая еще долго будет казаться неродной. За предстоящие недели мне наверняка не раз привидится, что за окном мелькнула вспышка белоснежных перьев. Так я слышал цоканье когтей Гарри в своей бостонской квартире еще много месяцев спустя после того, как его не стало.
Однако в глубине души, даже сквозь боль потери, я ощущал, что многое, очень многое приобрел.
Да, как и сказала Абигейл, Цыпа сделал свое дело.
Благодарность автора
Как ни удивительно, эта книга родилась из крови моего коллеги-писателя. Однажды летним вечером к нам в пригородный дом приехал на обед один из лучших моих друзей, Митч Зукофф – бывший журналист «Глоуб», а ныне увенчанный лаврами автор бестселлеров. С ним были его жена, Сюзанна Крейтер, и наш давний литературный агент и друг Ричард Абейт.
Мы тогда только что въехали в новый дом, и Цыпа, наш петух, оказался крайне негостеприимным хозяином. Не успели гости пройти через ворота во двор, как на Митча обрушился вихрь перьев с когтями, а острый клюв Цыпы вонзился ему в голень, да так неудачно, что и врагу не пожелаешь. В результате – громкие вопли и стенания, открытая рана и больше смеха, чем допускают правила вежливости. Потом почти весь вечер Ричард повторял одну и ту же фразу: «Ты просто обязан написать об этом книгу».
Надо отдать ему должное – он и потом от своего не отступился. Ричард сумел-таки убедить меня в том, что эту историю стоит поведать миру, помог сформулировать замысел книги, подтолкнул к тому, чтобы изложить задуманное на бумаге. Невозможно выразить мою благодарность ему, как и его ассистентке в нью-йоркском агентстве «3Артс» Мелиссе Кан.
В равной мере невозможно было бы найти для книги лучшего издательства, чем «Краун». Я посвятил всего себя журналистике, без конца описываю достойные и недостойные деяния, приключения и неудачи людей, неизменно интересных и многогранных, из которых одни известны всей стране, другие же неизвестны почти никому. Поэтому странно было бы тратить так много слов и времени, чтобы описывать свою собственную жизнь или хотя бы одну ее грань. Однако мой редактор, Линдсей Саньетт, первоклассный мастер словесных дел (а когда нужно, то и весьма одаренный врачеватель словами) помогла мне пройти этот путь в неизвестность, проявив исключительное понимание, сопереживание и оставаясь неизменно обаятельной.
Эти качества свойственны многим другим сотрудникам «Краун», в том числе сотруднице редакторского отдела Кристине Коппраш, Эллен Фолан из отдела рекламы, маркетологу Жюли Сеплер, а также несравненному Рону Колтноу из торгового отдела и Крису Брэнду, художественному редактору. Последний провел целый день, руководя фотосъемкой Цыпы, позирующего стоя на моем любимом кожаном кресле. Каждый из них проявил недюжинный энтузиазм в отношении Цыпы и созданной в его честь книги. Кроме того, все они очень милые и добрые люди. Неудивительно, что издательство обладает такими достоинствами, коль скоро им руководит Молли Стерн: ее заразительный энтузиазм, вызванный идеей этой книги, придал мне сил день за днем просиживать часами за клавиатурой компьютера, делясь своими чувствами и воспоминаниями.
В Бостоне моими деятельными критиками и мудрыми советчиками, всегда стимулирующими продвижение работы, стали уже упоминавшиеся Митч и Сюзанна. Другой мой близкий друг, Крис Пьютала, обогатил мои нелепые рассказы о петухе своим фирменным юмором и бьющим через край весельем. Ларри Маултер с момента появления первых страниц книги стал незаменимым советчиком и руководителем группы поддержки по мере продвижения вперед.
Коллин, младшая из моих сестер, стала первой читательницей этого творения, как и всех моих предыдущих книг, – частично это объясняется ее настойчивостью, но главным образом ее прозорливостью. Из моей памяти никогда не сотрется картина: в день рождения Абигейл я выглядываю в окно и вижу Коллин, мчащуюся по нашему двору, – по пятам за ней несется Цыпа. Подозреваю, он только тогда выяснил, что мы с нею родственники. А моя сестра Кэрол была едва ли не самым любимым существом для Гарри – по множеству причин, не последнюю роль среди которых играло именно наше родство. Она оказывала постоянную поддержку моей работе над книгой, и за это заслуживает моей благодарности снова и снова. Нельзя забыть об Ивонне Макгрори, моей матери. Мне лестно думать, что некоторые черты ее характера, особенно горячая любовь к жизни, долгие годы сказываются и во мне – хотя на это я могу только надеяться. Нет таких слов, которыми я мог бы вполне выразить мою благодарность ей.
