Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века
Однако тем вечером, несколько дней спустя после победоносного возвращения на сцену «Андромахи», очаровательная маркиза никого не принимала. В кабинете, с пером в руке, она предавалась излюбленному занятию: писала письмо обожаемой дочери – госпоже де Гриньян.
Было уже поздно, и в доме погасли огни. Закончив письмо, маркиза поставила подпись, посыпала песком и, достав из ящика письменного стола сургучный цилиндрик, поднесла его к пламени свечи и запечатала послание.
В этот момент по лестнице прогрохотали чьи-то шаги. Маркиза замерла с письмом в руке. Раздался стук в дверь, а затем, не дождавшись ответа, в кабинет ворвался молодой человек.
– В чем дело, Шарль?! – недовольно воскликнула маркиза. – Ну и манеры у вас! Вы случайно не заболели?
На самом деле Шарль де Севинье выглядел неважно. С горьким вздохом он опустился в большое штофное кресло, застонавшее под его тяжестью. Шляпа юноши, отделанная по краям красными перьями, свалилась и покатилась по полу. Волосы Шарля были в беспорядке, кружевное жабо помято, одежда казалась неряшливой. Госпожа де Севинье встала из-за стола, с нескрываемым удивлением посмотрев на сына. Ну и вид был у обычно элегантного знаменосца роты жандармерии Дофина!
– Может, объясните, что происходит? – мягко спросила она.
Шарль поднял на мать безжизненный взгляд, в котором внезапно засверкали молнии. Вскочив с кресла, он принялся нервно расхаживать взад-вперед по комнате.
– Случилось то, что я опозорился в глазах любимой женщины, сударыня! Видимо, я унаследовал вашу пресловутую холодность, в то время как вам следовало бы наградить ею дочь, чей бурный темперамент всем известен. Но, увы, оказывается, я слишком похож на вас!
– Я-то полагала, что вы удовлетворены нашим сходством, – проговорила маркиза с едва заметной улыбкой.
– В обычной жизни, разумеется. Но я полюбил, сударыня, полюбил до потери дыхания самую прекрасную и блистательную женщину в Париже…
– Знаю, вы говорите о Шанмеле.
– … и по необычайной милости судьбы, она ответила мне взаимностью, – продолжил Шарль, прерывая мать. – О, в тот самый миг, когда я надеялся обуздать это бушующее пламя, приблизившись к тому чудесному мгновенью, о котором мечтает каждый влюбленный мужчина…
– Выражайтесь, пожалуйста, менее вычурно, – отрезала маркиза. – Называйте вещи своими именами: в момент, когда вы собирались стать ее любовником…
– Да, так, если угодно. – Шарль согласился с таким видимым неудовольствием, что матери пришлось поневоле убрать с лица улыбку.
Шарль предпочел повернуться спиной, чтобы избежать ее проницательного взгляда, и заговорил снова.
– Короче… в это самое мгновение я… потерпел фиаско. Ничего не произошло.
После этого признания, в которое юноша вложил столько печального достоинства, неожиданно раздался звонкий смех маркизы.
– Какое же замечательное слово вы нашли: «короче»! – воскликнула безжалостная мать, почти сложившись пополам от смеха. – Дорогой Шарль, простите, что я смеюсь, но правда, уже давно не приходилось мне так забавляться! Мне очень вас жаль.
– Последнего могли бы не говорить, – заметил задетый за живое Шарль.
А поскольку госпожа де Севинье, тоже упавшая в кресло, продолжала хохотать от всей души, смех этот поневоле передался ее собеседнику, и тот не стал сопротивляться. Ведь если подумать, лучшим способом замять нелепую ситуацию является искренний смех. И Шаль принялся хохотать, вторя матери.
Немного успокоившись, маркиза с нежностью обняла сына.
– Не печальтесь, Шарль, – сказала она, вопреки всякой логике, ибо сын ее чуть не рыдал от смеха. – Подобная и вполне безобидная неприятность может случиться с каждым мужчиной, даже влюбленным. В следующий раз вам повезет больше.
* * *Но к великому отчаянию молодого маркиза, ни в следующий раз, ни позже ему не повезло. Госпоже де Севинье снова пришлось взяться за перо, чтобы поделиться с дочерью последними событиями.
«Это чудо из чудес не разорвало связь с Шарлем, но, убеждена, скоро это произойдет. Описываю причину: как-то сын явился ко мне с другого конца Парижа и поведал печальную историю. Им представился благоприятный случай встретиться наедине, и что же ты думаешь – осмелюсь ли я это сказать? – его «петушок» оказался несостоятельным! Удивительно! Полагаю, с нашей «звездой» такое впервые. Бедный возлюбленный ее тут же покинул, уверенный, что его околдовали, но что самое необычное – он умирал от желания поскорее поделиться со мной этой неприятностью. Мы вдоволь посмеялись. Я сказала, что в восторге от того, что он был наказан таким образом за прежние грешки. Сын вспылил и заявил, что я передала ему свою холодность, а он охотно отказался бы от такого наследства, оставив его для сестры. Наговорил мне кучу всего, да и я в долгу не осталась…»
Госпожу де Гриньян наверняка позабавило это письмо, о котором вряд ли знают школьники, полученное от достопочтенной матушки. Но, несмотря на игривый тон послания, было заметно, что госпожа де Севинье не на шутку встревожена. Шарль с каждым днем все больше худел, бледнел и казался совершенно выбитым из колеи. Это «фиаско», многократно повторившееся с любимой женщиной, могло привести к болезни и властно требовало врачебного вмешательства. Но мать ни за что на свете не рассказала бы эту историю домашнему врачу Пеке, ибо она была не слишком лестной для юноши двадцати двух лет. Кроме того, госпожу де Севинье очень беспокоила продолжавшаяся близость молодого офицера с комедианткой, которая крепла день ото дня. Влюбленные писали друг другу, часто виделись, бедный Шарль вздыхал, страдал и становился слишком сентиментальным. Необходимо было что-то предпринять, дабы вернуть Шарлю мужскую гордость и отвратить его от этой слишком навязчивой девицы.
Маркиза де Севинье перебрала в уме всех парижских женщин и вскоре пришла к выводу, что на эту роль годилась единственная из них, способная одновременно и растопить «лед» Шарля, и отвадить его от Шанмеле, – Нинон де Ланкло.
Задумка показалась ей удачной. Справившая полувековой юбилей, Нинон по-прежнему оставалась самой обольстительной и желанной женщиной Франции, притом обладала редким умом и безупречным воспитанием. Но осуществление плана представляло некоторые трудности: жившие в соседних кварталах маркиза и знаменитая куртизанка никогда не виделись. И дело тут было не в соображениях респектабельности со стороны маркизы: у Нинон перебывал весь цвет парижского общества, в ее салоне раздавались самые громкие имена королевства, как мужчин, так и женщин. Единственная причина заключалась в следующем: около двадцати лет назад маркиз де Севинье, отец Шарля, получил от маркиза д’Альбер удар шпагой, превративший очаровательную маркизу в безутешную вдову. И этот смертельный удар был ему нанесен из-за Нинон. Такое трудно забыть.
Но материнская любовь одержала верх. Госпожа де Севинье велела заложить карету и поехала к своей доброй подруге маркизе де Лафайет.
* * *Помимо отдаленного родства, двух маркиз связывали прочные дружеские узы. Обе были одиноки: если госпожа де Севинье овдовела, то госпожа де Лафайет постоянно жила без мужа, который не вылезал из своего оверньского поместья. Обеих отличали изящество, прекрасная образованность, их очень ценили в обществе «прециозниц»[105], где госпожа де Лафайет была известна под именем Фелицианы.
Но в свете маркизу де Лафайет знали под другим именем, менее приятным, но более понятным: за ее холодность ее наградили прозвищем Туман.
Госпожа де Севинье сразу оценила эту «холодность», поскольку догадывалась, какой внутренний жар скрыт в ее подруге, притом она знала, каковы на самом деле ум и сердце маркизы. Добавим, что госпожа де Лафайет, как и она, владела пером. Но та писала не послания, подобно своей подруге, а романы, которые высоко ценились критикой. Но ни одному из них не суждено было принести ей такую славу, как ее шедевр «Принцесса Клевская», который она напишет годы спустя.
Секретов от подруги у маркизы де Севинье быть не могло, и она рассказала ей без обиняков о случае, вызвавшем у нее большое беспокойство.
– Мне хотелось бы свести Шарля с Нинон, но я не представляю, как за это взяться. Что вы об этом думаете?
Подруга рассмеялась:
– Как познакомить сына с Нинон и вызвать у него интерес к ней? Да есть сотни, тысячи способов. Нет ничего проще. Достаточно пригласить обоих на ужин и усадить рядом.
– Вы говорите, что все просто? Но ведь не у вас же состоится этот ужин! Нет, вряд ли это удастся.
Сложив веер, госпожа де Лафайет легонько стукнула им по одетой в перчатку руке гостьи.
– А для чего тогда друзья? Дорогая Мария, если я и не стану устраивать ужин, другие охотно это сделают. Как насчет моего приятеля Ларошфуко?
Да, хорошая мысль. Герцога де Ларошфуко и госпожу де Лафайет многие годы связывало глубокое чувство, абсолютно платоническое. Разве мог отказать он маркизе – смыслу его существования? Госпожа де Севинье вернулась домой, почти успокоенная.
