Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду
Лоринг встал со стула, подошел ко мне сзади и положил руки поверх моих, не давая мне раскладывать белье.
– Вермонт в следующие выходные?
– В следующие выходные – день рождения твоего отца.
– Поедем утром после концерта.
– Я не могу. – Майкл и Вера собирались в Кливленд навестить Вериных родителей, а я должна была сидеть с собакой. – Фендер, помнишь? Я обещала.
Кусание щек здорово помогало, но только при нормальных условиях. Неожиданности заставали врасплох, и бесстрастность давалась труднее. Так случилось за два дня до юбилея Дуга, когда Люси Энфилд прервала рабочее совещание, чтобы сообщить, что в холле меня ожидает человек, похожий на гангстера.
Я чуть не прокусила щеку насквозь, когда увидела Фельдмана, расхаживающего рядом с фонтаном, стиснув на животе пухлые ручки.
Он сжал мою руку своими, как котлету между двумя булками.
– Элиза, – сказал он, – мы можем где-нибудь поговорить?
Что-то было здорово не в порядке, если он называл меня по имени. Я вывела его на улицу, и мы остановились у газетного киоска.
– Рад видеть тебя. – Голос был вежливым, робким и пугающе непохожим на обычный.
– Что случилось? – я сразу запаниковала. – Что-нибудь с Майклом? Или.
Я вовремя остановилась и не произнесла имени.
– Он в порядке. Они все в порядке, – ответил Фельдман. – Пока.
Я взяла газету, чтобы он понял, что меня нисколько не интересует то, что он хочет сказать, и на второй странице мне на глаза попался заголовок. Это была история о парне, который выжил в авиакатастрофе в Перу. Его звали Филипп Оксфорд, и он летел на маленьком южноамериканском самолете. Невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь в здравом уме доверил свою жизнь неизвестной перуанской авиакомпании.
– Начнем с того, что я должен извиниться перед тобой, – сказал Фельдман.
– За что?
– За то, что не был благодарен тебе, когда ты была моим союзником.
Филипп Оксфорд был из Сан-Клауда, Миннесота. Чтобы добраться до Перу, ему пришлось сделать пять пересадок. Это была его первая ошибка. Поскольку большинство аварий происходит во время взлетов или посадок, а он за сутки совершил пять взлетов и пять посадок, его шансы выжить значительно уменьшились.
Фельдман пытался ладонью убрать волосы с лица. Одна жирная прядь взбунтовалась и прилипла ко лбу, как хвост крысы к клею в ловушке.
– ТЫ сегодня не говорила с братом?
– Нет. – Майкл звонил мне утром, но я была на совещании и не смогла перезвонить. – А что?
– Пол все бросает.
Я смотрела на Филиппа Оксфорда и старалась выглядеть равнодушной. Услышать, как Фельдман называет его имя, даже при таких обстоятельствах было подарком. Я уже давно не слышала его имени, произнесенного вслух. Только от Лоринга, но в его голосе было слишком много негодования.
– Он бросает группу?
Фельдман покачал головой.
– Группе и так капут. Я имею в виду всю эту историю.
– О чем ты?
– Он говорит, что с него хватит, что складывать рубашки – более почтенное занятие и что он завязывает.
– А новый альбом? – Я пыталась скрыть шок, но у меня не очень получалось. – Майкл говорит, что они провели в студии целый месяц.
– Так и есть. Но Винклу ничего не нравится. – Фельдман все еще возился с волосами. – А речь идет о реально забойных песнях. По-настоящему взрывной материал. Уровень «Sgt. Pepper's» и «White Album». Я знаю, ты не веришь, что я понимаю в музыке, но я знаю Пола дольше, чем ты. И это лучшее из того, что он делал, и я не хочу, чтобы это лежало на полке.
Я мысленно перевела: «Если это окажется на полке, я могу попрощаться с надеждой стать Эпстайном».
– Так помоги ему освободиться от этого контракта, – сказала я. – Найди другой лейбл. Я думаю, тебе не нужны для этого мои советы.
Над Лимой они попали в шторм, и самолет Филиппа Оксфорда стал падать. Я решила, что надо быть идиотом, чтобы не проверить прогноз перед вылетом.
– Винкл не собирается отпускать Пола. Без борьбы, во всяком случае. И он дал аванс под новый альбом, треть которого уже истрачена на подготовку, зарплату группе и студийные расходы. Если Пол разорвет контракт сейчас, его заставят возместить все это. Конечно, он может начать процесс. Но вся эта юридическая тягомотина займет годы, будет стоить сотни тысяч, и, главное, он не сможет ничего записать, пока дело не кончится. И плюс к этому, если он подпишет контракт с другим лейблом, Винкл будет иметь приоритетное право на доходы с продажи первого альбома. А кому нужны проблемы на собственную задницу? Кто его захочет?
– Джек Стоун.
Фельдман нацелил на меня палец, похожий на маленькую сосиску.
– Не думай, что Винкл глупей нас. Как раз поэтому он его и не отпустит.
Наконец-то Филипп Оксфорд сделал что-то умное – он купил билет на место, расположенное в первом ряду сразу за выходом. Но тут же выяснилось, что его рост составляет шесть футов и три дюйма. Никакой он, оказывается, не умный, а просто ему повезло отрастить длинные ноги.
– Я не понимаю, – сказала я. – Если лейблу не нужен этот альбом, и они не собираются продавать его, почему они не могут просто его отпустить? Винклу-то зачем это надо?
– Ни за чем. Но он ничего и не теряет. Он только что выиграл джекпот с этой шлюхой из Индианы и сейчас может делать все, что захочет. И встань на его место. Он знает, что Пол – гений. Представь себе, что он его отпустит, а Пол снюхается с Джеком Стоуном и продаст пять миллионов экземпляров следующего альбома. Думаешь, Винкл может такое допустить?
– Ну и что остается делать Полу?
– Подставлять жопу. – У Фельдмана срывало резьбу. – А Винкл будет его в нее трахать. Понимаешь, он просто ловит кайф, демонстрируя силу. И если Пол не найдет компромисса, он поимеет его по полной.
Я уже собралась пошутить на тему, что Пол не возражает, когда его трахают, но почувствовала удушье, только подумав на эту тему. Я глубоко вздохнула и сфокусировалась на Филиппе Оксфорде.
«Это меня совершенно не касается», – сказала я себе.
– Элиза, я не знаю, что рассказывал тебе Майкл о том, что последнее время происходит с Полом, но…
– Майкл ничего не рассказывает мне о том, что происходит с Полом. Майкл не упоминает его имени в моем присутствии.
– Ну, мягко говоря, Пол очень сильно достал Винкла, и теперь тот сделал целью своей жизни утопить его в дерьме.
– Ты хочешь сказать, что Винкл собирается сгноить «Бананафиш» на полке только потому, что обиделся на Пола? В конце концов эта игра ему надоест.
– Пару недель назад я позвонил Винклу и сказал примерно то же самое. Через десять минут этот ублюдок прислал мне факсом страницу контракта, на которой говорилось, что сделка может быть расторгнута только в случае смерти или инвалидности артиста. В принципе он этим сказал, что если Пол не запишет альбом так, как этого хочет Винкл, и не будет делать и говорить то, что ему велят, то он будет принадлежать Винклу до конца своих дней.
Филипп Оксфорд утверждал, что, перед тем как самолет начал падать, в салоне было столько дыма, что он не мог разглядеть светящуюся надпись над аварийным выходом. Самолет ударился о землю и несколько раз подпрыгнул. Но Фил был готов. Он открыл дверь еще до того, как самолет полностью остановился. Он первым выпрыгнул из него.
– Помоги мне, Элиза. Времени почти не осталось.
– Я ничего не могу сделать.
– Ты единственный человек, которого Пол может послушать. Хотя бы постарайся привести его в чувство.
Я закусила щеку и уставилась на фотографию Филиппа Оксфорда. У него была дурацкая беззаботная улыбка, и, глядя на него, было трудно представить, что он сможет выбраться из спального мешка, не говоря уже о горящем самолете.
– Поверь, что я – последний человек, с которым Пол захочет разговаривать.
Я отложила газету. Мне срочно надо было найти место, куда я могла бы сложить все, что обуревало меня в этот момент – сомнения, противоречия, осознание безжалостной правды, но сердце, душа, глаза и уши и даже кончики пальцев на ногах – все сжалось и закрылось и не впускало меня внутрь. По соображениям безопасности. У меня не оставалось выхода, я должна была выбросить все свои чувства.
Фельдман взял меня за локоть, и я не сводила глаз с его руки, пока он не убрал ее.
– У нас не особенно много вариантов, – сказал он. – Либо кто-нибудь убеждает Пола пойти на уступки, либо случается что-то очень плохое. Я не хочу, чтобы дело дошло до этого, и точно знаю, что ты этого тоже не хочешь.
В его глазах была какая-то темнота – молчаливая угроза, которую я не могла расшифровать.
– Что значит – очень плохое?
– Пол не в себе. Я боюсь того, что может прийти ему в голову. Я не хочу, чтобы случилось непоправимое и чтобы кто-нибудь пострадал.
Закушенная щека блокировала все эмоции. Еще одно полезное изобретение – использовать одну боль как средство от другой.
– Я рада была бы помочь, – мой голос был твердым, – но, к сожалению, как я уже сказала, я последний человек, с которым Пол захочет говорить.
