Виктор Мельников - Ёдок. Рассказы
– Это тяжёлая музыка для меня.
– Самая лёгкая композиция у этой группы. Другой нет.
– Тогда включи телевизор.
Я выключил музыкальный центр. Нажал на первую попавшуюся кнопку пульта телевизора – шли новости телеканала «Дождь»: «Дорогие единомышленники! Спасибо всем, кто подтвердил готовность присоединиться к коллективным юридическим действиям, направленным на восстановление вещания телеканала „Дождь“ в российских кабельных и спутниковых сетях. Ответным письмом на электронную почту, мы пригласим вас на встречу с юристами и нотариусом, которая предположительно состоится…»
– Переключи.
Я нажал на единичку, вещал «Первый канал», который «я в рот ебал»… Вспомнилась песня, я улыбнулся, сел рядом с Машей на диван.
– Чего смеёшься?
– Не важно…
– Мне кажется, Алексей, ты чего-то не договариваешь… ты ревнуешь меня к Олегу…
– С чего бы это?
– Хочешь меня? Это будет у нас с тобой святое таинство, – Маша скинула с себя сорочку…
Я сглотнул слюну, уставился на грудь, которая могла быть и побольше, мелькнуло в голове. Этим вечером жидкость в бутылке обладает более особой притягательной силой.
– Как я тебе? – снисходительный и слегка насмешливый тон возвратил меня к действительности.
– Оденься, – я подобрал сорочку. – Для меня не существует женщины, если она принадлежит моему другу.
Маша вдруг начала хохотать. Она отодвинулась от меня, но не оделась. Я отвернулся, посмотрел в окно, в котором ничего не увидел – за окном поздний вечер, темно, из освещённой комнаты увидеть ничего было невозможно, но я смотрел именно в окно, я сопротивлялся.
– Похоже на оскорбление, Алексей.
Упрёк пропустил мимо ушей. Позвонил Олегу, снова трубку никто не взял. Моё сопротивление не сломлено.
– А если я скажу, что с Олегом у нас ничего нет, мы даже не любовники?..
– Я не верю… Уходи…
– Ты возьмёшь и вот так просто меня выгонишь?
– У тебя есть муж. Мне на него наплевать, конечно, а вот на Олега я не могу взять – и плюнуть!
Маша надела сорочку, застегнулась на все пуговицы. Красота – она для меня в одной женщине вмещалась. Всё остальное – в том числе и идеал женской красоты – я находил в других лишь малыми частями.
– Я не замужем. Кольцо – бутафория. Да, оно золотое! Но я не замужем. Давно, года четыре. И Олег меня нанял, чтобы соблазнить тебя.
– Не верю я. Для чего всё это?
– Не знаю. Но когда Олег возвратится – он мне заплатит. Аванс уже выдал. Поэтому ты не можешь меня выгнать из дома. Мне нужны деньги.
На кухне я налил себе ещё водки.
– Налей и мне, – сказала Маша.
Мы выпили. Молча, не чокнувшись. Я нервничал. Ситуация эта не нравилась мне. Олег должен был знать, что я не пользуюсь услугами проституток у себя в квартире. Поэтому не верил тому, что говорила Маша. Определённо, здесь была жена Олега. Маша осталась одна, чтобы дождаться меня. Видимо, я ей приглянулся. И она решила, что я, как любой мужик, не смогу устоять… Да, она привлекательная штучка! Но я не верю ей! В любой момент может приехать Олег… Любовница друга – для меня как вторая жена друга! Она неприкосновенна!..
– Что будем делать? – спросил я.
Маша поставила рюмку на столик, обняла меня, попыталась поцеловать, но я увернулся. Тогда она вскочила, метнулась к зеркалу, оглядела себя. Она не верила, что её отвергают. Сделано это было неосознанно, но так мило, мне показалось.
– Поверь мне, – сказал я, – в другой ситуации – всё было по-другому.
– Что именно?
– Ты мне нравишься. Но я не верю, что у тебя нет ничего с Олегом… Я пошёл спать…
Маша остановила меня.
– Хорошо, ты удивил меня, Алексей. Я не ожидала ничего подобного. Но договоримся, что утром, когда приедет Олег, а он приедет, ты скажешь ему, что всё прошло замечательно. Только тогда он отдаст мне деньги. – Она провела рукой по моей небритой щеке. – Я не председатель совета муниципальных образований. А вообще, меня возбуждают элегантная небритость, грубость и белые носки. Причём белые носки – больше всего остального.
– Без проблем, – ответил и посмотрел вниз. Сегодня утром я надел почему-то именно белые носки. Я продолжал ей не верить.
5
Потом мы сидели в маленьком баре гостиницы «Надежда». Я угощал Олега. У меня сегодня был день рождения.
– Почему? – спросил он, отбрасывая грязную салфетку.
– Я решил, это некая проверка. Ничего другого умного в голову не пришло, Олег. Вчера ты светился ею!
– Это была игра.
– А я не мог себе позволить. Идея подарка – оригинальна. Но как-то надо было по-другому…
– Если бы я открыто предложил тебе проститутку, я знаю, ты тоже отказался. Поэтому вышло так, как вышло… Зря я ей деньги заплатил. Ты так и не поебался.
– Олег, – сказал я, – как другу говорю, которого давно знаю. Мы часто ****ся с жизнью. И вряд ли кому-то это нравится. У Маши была маленькая грудь, а мне нравится, – я показал на себе буфера, – такая!
– Может, в сауну?
– За буферами?
– Ага.
– Рвём когти?
– Рвём!
И мы рванули вниз по лестнице.
2014 годБлиз Советской Гавани
1
Голос повторяет:
– Смени цифры, смени цифры, смени цифры… Огонь спишет корабль…
Рассветает. Кто-то ещё спит – семь тридцать утра; я проснулся в пять.
Прошедший день был серый и пасмурный, без снега. И вряд ли можно ожидать чего-то другого от наступившего дня. Мороз и снег редкость в этих краях, хотя на календаре 14 января, 1993 год. Такие пасмурные дни в Шкотово (23, 17 или 25…) случаются часто, Японское море штормит, двухметровые волны накатывают на берег, а повышенная влажность с ветром даже при плюсовой температуре пронзает до костей, любая тёплая зимняя одежда превращается как бы в летний наряд. В такие периоды мысли о бесконечности мирового океана, о его глубине и ширине превращаются в пытку, я утопаю в синих водах, иду ко дну, где и остаюсь вместе с кальмарами, креветками, морскими огурцами, русалками и морскими дьяволами.
Залив Стрелок. Одного взгляда на авианосец «Новороссийск» с любой точки посёлка в день и час, подобный нынешнему, достаточно для того, чтобы привести меня в состояние экстаза. Я влюблён в этот огромный корабль, влюблён больше, чем в Ирину, свою жену. Хотя, были периоды, года два назад, я бы так не сказал. Может, я вру, но Ирина – балласт, я считаю, женщина, не способная быть причалом для военного моряка. Неустроенность быта, маленькая зарплата и долгая разлука – коробят её, она злится, кричит, ругается, плачет… и засыпает мёртвым сном. Я же не сплю: потрёпан, истощён, раздавлен, выбит из колеи.
Старенький «нисан» ждёт во дворе съёмной лачуги – подарок, можно сказать, рыбаков за бесценок. Я сажусь за руль и уезжаю прочь из дому, сбегаю то ли от себя, то ли от жены, не знаю. «Нисан» натужно ползёт в сопку, слева от меня залив, и «Новороссийск» хорошо просматривается из окна автомобиля, видна даже взлётная палуба, как будто я не еду, а лечу на вертолёте, специально осматриваю корабль с высоты птичьего полёта, чтобы лучше запомнить эту двухсот семидесяти трёх метровую громадину.
Сегодня я должен находиться на службе. Впервые – я здесь, на берегу, а не там. Конфликт с женой, очередной, сотый или тысячный – какая разница! Но я впервые не пришёл на берег и не сел на катер, который с мая 1991 года регулярно меняет нас, служак, на боевом посту. Два года на якоре – это тяжело для меня. Плюс неспособность Ирины справиться с лишениями и невзгодами, так сказать, свалившимися в один миг не только на меня и мою семью – все находились на одном корабле, и некоторые поднимали если не панику, то истерику.
Я остановил машину. Закурил. Ещё раз посмотрел на корабль. Три глубокие затяжки – сигареты нет, китайское кислое дерьмо! Завёл двигатель, развернулся и поехал обратно.
Соседка по двору встретила меня.
– Что случилось? Опять поругались?
– Да, – согласился я.
– Она, кажись, собрала чемоданы и уехала. Волга такая старая забрала её.
Это была машина мичмана Михаила Рязанцева. Я догадывался.
– Двадцать первая модель?
– Ой, я не разбираюсь. Белого цвету, скажу. Точно.
Да, это был он.
Я потёр лоб рукой. Всегда так делаю, когда волнуюсь.
– Помощь тебе нужна, Дима, – сказала соседка. – Говорю, как бывшая жена военного моряка, прожившая в браке тридцать лет. И эта помощь должна исходить от женщины, любящей и верной.
– Ну, ну, – шепнул я.
– Дам я адресок одной местной бабки, сходи к ней. Поможет. А то я вижу совсем ты разбитый какой-то. Успокойся. И найди себе другую женщину. Не убивайся по этой.
– Хорошо, – ответил я, а сам снова подумал об Ирине.
Соседка сунула в руку записку, и я пошёл в дом.
Разбросанные вещи валялись везде. Я собрал их, и я был в отчаянии.
Самогон, купленный в соседнем дворе, скрасил холодный серый день и вечер. Я прижимался к холодному стеклу окна, смотрел на море, видел очертания корабля в вечерней дымке и плакал. Во мне боролись два чувства: злость закипала, а остаток любви пытался испарить искусственную ненависть – видимо, я любил Ирину, и я ей прощал этот побег, оправдывал его. Если бы она вернулась, я бы не сказал ей ни слова.
