Линди Вудхед - Мистер Селфридж
Вернувшись из полной приключений поездки в Россию с Розали и Сержем, Селфридж потребовал, чтобы мистер Йокселл снова пришел к нему. Селфридж обошел все книжные лотки в Константинополе, прежде чем сесть на Восточный экспресс, и обнаружил всего одно английское издание. «И что бы вы думали это было?» – спросил он Йокселла. В 1925 году распространение журнала было нестабильным, и мистер Йокселл не знал наверняка, но наудачу ответил: «Вог?» «Вы правы, – сказал Селфридж, – и я не думаю, что мой магазин может остаться без такого журнала». Он быстро разместил заказ на двадцать шесть страниц, не заметив, что «Вог» к тому времени успел поднять расценки до сорока восьми фунтов за страницу. Миссис Сеттл и мисс Гарланд в скором времени заключили с молодым начинающим фотографом Сесилом Битоном договоры на съемку знаменитостей. Битон относил пленку к терпеливому мистеру Барнсу в фотоотделе универмага, и в его дневнике есть запись: «Почти все свои пленки я отдаю на проявку в “Селфриджес”. Этим утром я отправился туда в пятидесятимиллионный раз, чтобы получить фотографии Эдит Ситвелл[47]».
«Вог» заказывал Битону также иллюстрации и тексты, а фотограф быстро обратил внимание на самое гламурное на тот момент развлечение – азартные игры. Вскоре в «Вог» начали регулярно появляться остроумные рисунки Битона, изображавшие шикарную публику, завсегдатаев Довиля, Ле-Туке, Биаррица и Канн, с подписями вроде «Сезон в Ле-Туке – экзотический мир утонченной элегантности». Любой хоть сколь-нибудь значимый человек был игроком. Появиться в правильном казино было не менее важным, чем появиться в правильном клубе. Во французских казино в 1920-х никто не трудился над тем, чтобы проявить себя так, как это делали Дженни и Рози Долли, и их страсть к азартным играм заразила и Селфриджа. Десятилетиями он скрывал весь размах своей привычки, но когда умерла его мать, слетели последние ограничения. В Дженни и Рози он нашел родственные души. С ними он переступил черту, разделявшую привычку и зависимость. Дело было не только в сексе. Дело было в том, чтобы получить вожделенные шестерку и тройку – или любые другие цифры, складывающиеся в магическую победную девятку в баккара.
В послевоенную эру пьянящая смесь солнца, моря и азарта во Франции бешено влекла многих. Даже если вы не играли сами, то могли посмотреть на играющих. Все, что для этого требовалось, – это раздобыть вечерний наряд и три фунта, за которые, предъявив паспорт, можно было войти в казино. Еще нескольких фунтов хватало на ужин и бутылку вина и возможность до утра танцевать под звуки оркестра. Еще за четыре фунта десять шиллингов те, кто хотел посмотреть, как выигрываются и проигрываются состояния, могли переступить запреты и пробраться за занавес salles privées[48], где проводили вечера те, для кого в игре был смысл жизни. Там маститые игроки демонстрировали, что они могут позволить себе не только выигрывать, но и проигрывать.
В число тех, кто мог позволить себе проигрыши, входили хан Ага, майор Джек Коутс, герцог Вестминстерский, семейство Ротшильдов, бельгийский финансист Жак Уитток, Маршалл Филд III, миллионер, разбогатевший на алмазных шахтах в Кимберли, Солли Джоэл, король Испании Альфонсо, короли Швеции и Дании, индийские махараджи и их многочисленные жены, автомобильный магнат Андре Ситроен, производитель коньяка Джеймс Хеннесси, канадский табачный магнат сэр Мортимер Дэвис и другие богачи, сколотившие состояние на войне. Слетались к столам и миллионеры из Чили, Аргентины и Америки, а вот российская знать, обедневшая после революции, могла позволить себе играть, только если счета за них оплачивал богатый любовник. Когда Коко Шанель положила конец роману с великим князем Дмитрием Павловичем, перебивавшимся продажей шампанского, она передала его другой богатой подружке со словами: «Забирай. Содержание этих великих князей обходится слишком дорого». Дмитрий между тем познакомил Коко с Эрнестом Бо, который создал для нее «Шанель № 5», так что свое содержание он окупил сполна.
Каждый сезон начиналась массовая миграция игроков в их излюбленную среду. Летом это был Довиль, Ле-Туке или Биарриц, зимой – Монте-Карло, Канны и иногда Ницца. Казино во Франции работали под управлением Эжена Корнуше, который сколотил состояние на ресторане «Максим» в Париже, и его протеже и в конечном счете преемника Франсуа Андре. Сама эта концепция зародилась в их головах – курортные отели-люкс с роскошным казино на берегу моря, вычурной шоу-программой и ужином из шести блюд с фуа-гра и икрой. Они хитроумно пригласили в бары и казино женщин и на протяжении более трех десятилетий смотрели, как люди проигрывают. Ибо такова истина: игроки всегда проигрывают. А вот мсье Корнуше и мсье Андре не могли проиграть. Хотя в их времена монополия на рулетку принадлежала Монте-Карло, французские казино предлагали баккара и девятку – а банком баккара управляли не сами казино, а греческий синдикат с бесстрашным Николасом Зографосом во главе, который платил казино за право контролировать карты. Когда Зографос умер в 1953 году, он оставил после себя пять миллионов фунтов – каждый цент был выигран в баккара. Когда в 1947 году умер Гарри Гордон Селфридж, он оставил всего десять тысяч фунтов, пустив по ветру состояние, которое некоторые оценивали в три миллиона фунтов.
Николас Зографос изменил облик азартных игр XX века, когда в 1922 году он сел за стол баккара в Довиле и тихо сказал: «Tout va». Для тех, кто играл против него, выше были в прямом смысле только звезды. Вместе с коллегами он собрал пул в пятьдесят миллионов тогдашних франков (на сегодня – шестнадцать миллионов фунтов) – для начала более чем достаточно. Хотя на протяжении следующих нескольких лет и случались беспокойные мгновения, когда богатейшие из богачей весьма яростно играли против синдиката, они сохраняли и спокойствие, и в конечном счете деньги. Однажды Зографоса спросили, как ему это удается. Он ответил: «Это подобно морфию».
Для сестер Долли азартные игры действительно были наркотиком, на который они, как подростки, подсели в Америке. Там за ними ухаживал легендарный «папочка» Алмазный Джим Брейди, который водил их в закрытое казино «Кэнфилд» в Саратоге на севере штата Нью-Йорк и на Кони-Айленд. К середине 1920-х, успев бросить по одному мужу, они без всяких сложностей курсировали между Парижем, Нью-Йорком и французскими игорными курортами, где регулярно выступали в кабаре. Закончив на сцене, близняшки, известные также как «сестрички Кураж» и как «золотоискательницы», продолжали выступление за игорными столами.
Вкусы у девушек были дорогие. Когда им везло, они покупали драгоценности, но больше всего они любили подарки – и довели до совершенства искусство их получать. Судя по всему, одним из их излюбленных трюков было снять с себя все драгоценности, передать их какой-нибудь подруге и сидеть за столом с отчаянным видом. Когда богатый князь, махараджа или банкир спрашивал, что их так расстроило, они говорили, что «проиграли все до последнего браслета». Неспроста у каждого значимого ювелира был свой магазин на игорных курортах. Утерев крокодиловы слезы, Долли могли спокойно дожидаться к утру доставки от различных воздыхателей. Они не вкладывали деньги разумно, как их подруга актриса Перл Уайт, которая на пенсии приобрела недвижимость и открыла бар в Париже и отель с казино в Биаррице, где она мудро обходила стороной игорные столы. Не любили Долли и сорить деньгами, как их современница французская актриса Мод Лоти, поджигавшая сигареты тысячефранковыми купюрами и каждый день, чтобы расслабиться, стрелявшая холостыми у себя в ванной. Однако девушки постоянно зарабатывали, выигрывали, тратили и проигрывали целые состояния. Как следствие, им всегда был нужен богатый компаньон.
Когда Дженни и Рози познакомились с Селфриджем, он был не так уж богат. Он жил как лорд и сорил деньгами направо и налево, но все это напоказ. Так что когда у него появилась возможность заработать большие деньги – и, судя по всему, без малейшего риска для его любимого магазина, – он ухватился за нее обеими руками. В начале 1926 года идею создать траст Гордона Селфриджа ему подкинул Джеймс «Джимми» Уайт, человек, который сколотил состояние на недвижимости (в числе прочих сделок он приобрел и вскоре продал стадион Уэмбли после выставки Британской империи), продвижении боксеров и спекуляциях на рынке акций. Уайт был грубоватым и прямолинейным выходцем из графства Ланкашир – бывшим каменщиком с сильным акцентом, вульгарной речью и дурным нравом. И все же спокойного и воспитанного Гарри Селфриджа, для которого самыми экспрессивными выражениями были «О небеса!» и «Не сойти мне с этого места», этот человек каким-то образом увлек. Они с Уайтом были шапочно знакомы уже несколько лет – познакомились они в кафе «Рояль», где смотрели боксерский поединок в Национальном спортивном клубе. Их пути снова и снова пересекались в ночных клубах, таких как «Кит-Кэт» и «Серебряная тапочка», и в театре «Дэйли», популярном театре музыкальных комедий, который недавно приобрел Уайт для своего внушительного «развлекательного» портфеля. Одним из величайших увлечений Джимми Уайта, помимо зарабатывания денег, были скаковые лошади, которых он держал в роскошных конюшнях Фоксхилл в графстве Суррей.
