Сара Маккой - Дочь пекаря
мама
Сорок пять
Пекарня Шмидта
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
23 декабря 1955 года
Лилиан сидела за «Братством кольца» Толкиена. Книгу ей подарил зимой летчик из Англии. Он сам прочел ее дважды, а теперь возвращался домой в Лондон, и ему не хватало места в рюкзаке. Лилиан читала запоем и попросила книгу в подарок на Рождество. Дедушка согласился в образовательных целях – чтобы Лилиан учила английский. Она одна в семье могла говорить с англичанами и американцами, наводнявшими пекарню.
– Лилиан, отложи книжку и помоги дедушке закончить дела, – велела бабушка. – Руки у тебя сильные, молодые, ему сейчас очень их не хватает.
Лилиан вздохнула и закрыла книгу. Фродо и его товарищи как раз отбыли в Ривенделл. Ей не хотелось отвлекаться от грандиозных приключений и возвращаться в приземленный мир дрожжевого теста и вчерашнего хлеба.
Бабушка накрыла марципановые леденцы тонкими полосками пергамента, чтобы к утру в них не увязли мошки. Дедушка в кухне работал при свече; абажур измазан воском, и свет еще тусклее. На потолке висела лампочка, и Лилиан нащупала на стене выключатель, но потом передумала.
Она смотрела из тени, как дедушка раскатывает на доске тесто с черной патокой в гладкую, тонкую пленку. Потом берет форму-сердечко, кладет на тесто, нажимает.
Для последних покупателей сочельника у них уже была наготове дюжина пряников, расписанных глазурью, с рождественскими поздравлениями. Но эти пряники не для тех, кто платит. Это специальные сердечки с глазурными именами всех членов семьи.
Дедушка мурлыкал «Ночь тиха», вырезал и выкладывал пряники на противень. Все родные: Макс, Луана, Юлиус, Лилиан, Гейзель, Петер, Элси и Элберт. Он всегда выпекал восемь пряников, но четыре оставались висеть на елке. Их никто не ел, они черствели и становились как черепица.
Ее родители, Гейзель и Петер, погибли во время войны. Так говорила бабушка. Но дети чутки к слухам, тем более в Гармише, где все всех знают. Лилиан еще под стол пешком ходила, а подружки уже шептались про ее родителей. Ее одноклассница Рихель Шпрекельс, дочка Труди Абенд Шпрекельс, когда Лилиан осалила ее, играя в пятнашки, завопила:
– Так нечестно! Тебя тут вообще нет! Никто даже не знает, кто твой папа!
Дети примолкли. Догонялки сразу закончились.
– Мой папа – Петер, а мама – Гейзель! – защищалась Лилиан.
– Может, твоя мама и Гейзель, но моя мама сказала, что Петер Абенд – не твой папа! Она точно знает. Она его сестра! – С этими словами Рихель зачерпнула грязи и бросила в Лилиан, запачкав ей розовое платьице со сборками. Дети захихикали.
Лилиан пришла домой вся замаранная, и как бабушка ни отстирывала платье, пятна остались.
– Кто это сделал и почему? – спрашивала бабушка, но Лилиан не отвечала. Она не хотела говорить бабушке, что та солгала, и боялась услышать правду. Истина уколола ее глубоко, как может только истина, но она не хотела верить, пока не узнает точно.
Однако с того дня слова Рихель остались в ней: «Тебя тут вообще нет». А где она тогда должна быть и кто она такая? Значит, надо найти. Лилиан почти не дружила с одноклассниками, водилась только с дедушкой и бабушкой, с приветливыми покупателями в пекарне, с героями книг да письмами тети Элси.
Элси и Элберт жили в США, в чудесном штате Техас, где ковбои скакали на белых кобылах, а индейцы вязали цветные шали и красили их соками ягод. Так писала Элси. Письма ее были полны событий и красок: солнце пустыни раскаленным шаром валится за горизонт; блестящие зеленые ящерицы отдыхают в тени колючих кактусов; Рио-Гранде змеится в песчаных дюнах и кишит рептилиями и водоплавающими птицами, которые слетаются на водопой за много миль. Маленькая Лилиан просила бабушку почитать ей письма на ночь. Под шепот этих историй она мечтала об Элси и удивлялась, как это их маленькая ванильная рогулька может быть тем самым огромным месяцем в техасских небесах.
Все, что Элси описывала, было огромно, чудесно, не то что в Германии. Иногда Лилиан приходила в дикий восторг: Элси писала, как несется на коне галопом по прериям, а позади нагоняет песчаная буря и грохочет гром. Она взвизгивала под одеялом, а бабушка шикала: деда разбудишь! Она сразу наказала Лилиан никому не говорить об этих письмах.
– Это секрет, – объяснила она, и Лилиан согласилась. Она дорожила бабушкиным доверием.
Дедушка об Элси никогда не упоминал, а братец Юлиус, уезжая учиться в Мюнхен, сказал Лилиан, что Элси вряд ли вернется в Германию. Лилиан побаивалась перечить этому суровому молодому человеку. Он редко их навещал, и Лилиан не скучала по нему, хотя вслух никогда бы в этом не призналась. А вот по Элси скучала, хотя никогда ее не видела. Она сказала бабушке, что молится на ночь, чтобы Элси когда-нибудь вошла в двери пекарни. Бабушка ответила, что тоже об этом молится.
Когда в пекарню входила незнакомка, сердце Лилиан билось чаще и она с трудом принимала заказ, а покупательницы улыбались ее рассеянности, платили и уходили. Знать бы, как Элси выглядит, чтоб не разочаровываться каждый раз. В доме была лишь одна фотография матери и тети – две девочки под вишней. Лилиан так внимательно ее изучила, что знала точно, сколько веснушек на щеке у мамы и сколько зубов обнажила в улыбке Элси. В остальном она полагалась на письма.
В письмах Элси была добрая, ласковая и бесстрашная; и про маму Лилиан она знала больше всех на свете. Она писала о фотографии с вишней, рассказывала, о чем Гейзель мечтала и почему; и как Гейзель любила музыку и нарядные платья; и что она была самой красивой женщиной в Гармише и самой преданной сестрой. Лилиан хотелось, чтобы у нее тоже была сестра, и она часто играла, как будто кукла Тони, которую Элси прислала ей из Америки, – ее младшая сестренка. Бабушка сказала ей: зато у тебя есть брат Юлиус. Есть, конечно, да вот была бы в нем хоть капля братской любви. Лилиан цеплялась за то, что знала в точности: она наполовину Шмидт – и в этом нет сомнений.
Дедушка накрыл вырезанные сердца марлей и отодвинул противень. Про Элси и Элберта дед не говорил, но их имена каждый год появлялись на еловых ветках. Значит, они все – семья.
Дедушка обернулся:
– А, Лилиан! Ты меня напугала.
– Прости, дедуль. Бабушка велела тебе помочь.
– Doch![81] – Он хлопнул в ладоши. – Уже закончил. Надо только убрать обрезки. – Он смял остатки теста в ком. – Иди помоги мне.
Лилиан подошла. Дедушка пах корицей, имбирем и кардамоном, и она придвинулась ближе: запах Рождества.
– На, попробуй. – Он отщипнул кусочек теста и положил ей в рот.
Тесто было сладким и острым. Лилиан подержала его на языке и проглотила.
– Вкусно.
Дедушка поцеловал ее в лоб.
– Только бабушке не говори. Она меня наругает за то, что я тебя кормлю перед сном.
Лилиан улыбнулась. Она умела хранить тайны.
Вечером бабушка сидела в комнате Лилиан и штопала ее шерстяные школьные чулки. Ноги у Лилиан замерзли под одеялом, а кроме того, она хотела поговорить.
– Полежи со мной, бабуль, – попросила она. – Мне что-то не спится.
Она понимала, что уже выросла из сказок на ночь, но надеялась, что бабушка согласится.
Бабушка вздохнула, отложила иголку и чулки и легла рядом. Лилиан просунула ножки между ее ног.
– Да ты замерзла, детка! – Бабушка подоткнула одеяло.
– Ты рада, что Рождество? – спросила Лилиан. – Рада, – ответила бабушка. – А ты?
Лилиан подтянула одеяло под подбородок и кивнула.
– Как думаешь, тетя Элси нам напишет?
Бабушка обняла Лилиан.
– Она всегда пишет на Рождество.
Лилиан это знала, но хотела лишний раз убедиться.
– Я сегодня купила карпа. Толстый, как огромная шишка. Видела?
Лилиан помотала головой.
– Зато я видела, как дедушка пек имбирные сердечки. – Она хихикнула и уткнулась в бабушку.
– Вот оно как. – Бабушка глубоко вздохнула.
– Как думаешь, Юлиус не обидится, если я съем его пряник? Он ведь в этом году не приедет на Рождество?
– Надо у дедушки спросить, – ответила бабушка. – Ну, ты согрелась. Пора спать.
Она привстала, но Лилиан потянула ее к себе:
– Побудь еще, пожалуйста. Почитаешь мне? То письмо, где тетя Элси помогала дяде Элберту в больнице? Когда она дала мальчику со сломанной рукой леденец в полосочку.
– Да нет, это в Америке нянечек-добровольцев так называют, «леденцы в полосочку». У них кофточки такие – бело-красные. Они не только помогают доктору, но и подбадривают больных, – объяснила бабушка. Потом сунула руку под кровать, где хранились письма. – Это от какого числа?
– Летнее, – сказала Лилиан. – Она писала, что прошел первый летний ураган и с неба летели огненные сосульки. – У нее даже сердце забилось при этих словах. – Мальчик так испугался, что упал со стула и сломал руку.
– Ack ja, – вспомнила бабушка. – Это, наверное, август. – Она перебрала конверты и нашла нужный. – Третье августа. – Страницы зашуршали под ее пальцами. – «Милые мама и Лилиан», – начала она.
