Эрик Сигал - Мужчина, женщина, ребенок
Шила заставила себя провести день в обычном режиме. Девочки, казалось, не замечали, что что-то не так: ее поведение было для них вполне естественным. Женщина работала с ожесточением и закончила редактирование книги Рейнхардта. Боб, конечно, видел, что кроется за фасадом деловой активности, но ничего не мог поделать, не мог ничего сказать. По мере того как она все больше от него отдалялась, он чувствовал себя все более беспомощным. Никогда еще между ними не было такого отчуждения. Временами, когда Боб жаждал улыбки жены, он ненавидел себя, а иногда ненавидел мальчика.
По радио прозвучало сообщение о прибытии рейса из Парижа. Вокруг выхода из таможни начала образовываться толпа.
И Боб внезапно испугался. Последние недели приготовлений занимали все его внимание, не оставляя места и времени для эмоций. Он был слишком озабочен, чтобы позволить себе думать о том, что может почувствовать, когда откроются металлические двери и сын войдет в его жизнь. Не теоретическая проблема, которую он обсуждал по телефону, а его плоть и кровь. Живой ребенок.
Двойные двери открылись. Появились члены экипажа, болтавшие между собой о каком-то фантастическом ростбифе в Дергин-Парке и перспективе потом послушать «Ред Сокс».
– Я знаю эту песню… – говорил капитан, когда они выходили. Как только в открытые двери стала видна таможня, Боб выгнул шею, стараясь заглянуть внутрь. Он увидел очередь пассажиров, ожидавших досмотра. Но маленького мальчика среди них не было.
Мужчина так разволновался, что ему захотелось закурить. С тех пор как он бросил курить еще в колледже, Боб часто держал во рту ручку. Это его немного успокоило, пока он не заметил, что делает. В смущении мужчина сунул ручку в карман.
Двери снова открылись. На этот раз появилась стюардесса с кожаным зеленым чемоданом. Она вела за руку мальчика с взъерошенными волосами, прижимавшего к груди фирменный пакет. Оглядевшись по сторонам, женщина тут же заметила Боба.
– Профессор Беквит?
– Да.
– Здравствуйте. Мне не нужно представлять вас друг другу. – Повернувшись к мальчику, стюардесса улыбнулась:
– Желаю тебе хорошо провести время, – пожелала она и исчезла. Теперь они остались вдвоем, наедине друг с другом. Боб смотрел на мальчика. Похож он на меня хоть сколько-нибудь, думал мужчина.
– Жан-Клод?
Мальчик кивнул и протянул руку. Боб нагнулся и пожал ее.
– Bonjour, monsieur, – вежливо сказал ребенок.
Хотя Боб и неплохо владел французским, он заранее приготовил несколько фраз.
– Хорошо долетел, Жан-Клод?
– Да, но я говорю по-английски. Я начал брать уроки еще маленьким.
– О, хорошо, – сказал Боб.
– Конечно, я надеюсь попрактиковаться. Благодарю вас за приглашение.
Боб почувствовал, что мальчик тоже заучил некоторые фразы. Мужчина поднял зеленый кожаный чемодан.
– Можно мне взять твой пакет?
– Нет, спасибо, – сказал мальчик, еще теснее прижимая к себе красный пакет.
– У меня здесь машина, – сказал Боб. – Ты уверен, что ничего не забыл?
– Да, сэр.
Они вышли на парковку, солнце уже утрачивало свою полуденную яркость. Еще сильнее ощущалась обычная бостонская влажность. Мальчик шел молча на полшага позади Боба.
– Так значит, путешествие прошло нормально? – снова спросил Боб.
– Да. Очень долго, но хорошо.
– А фильм, который показывали, тебе понравился? – Это был еще один заранее приготовленный Бобом вопрос.
– Я не смотрел. Я читал книгу.
– О, – сказал Боб. Они подошли к машине. – Смотри, Жан-Клод, «Пежо». Тебе не кажется, как будто ты дома?
Мальчик взглянул на него и чуть заметно улыбнулся. Значила ли эта улыбка «да» или «нет»?
– Хочешь подремать на заднем сиденье?
– Нет, мистер Беквит, я бы лучше посмотрел в окно.
– Не надо официальности, Жан-Клод. Называй меня просто Боб.
– Я не хочу спать, Боб.
Когда они сели в машину, Боб спросил:
– Ты умеешь пристегиваться?
– Нет.
– Я тебе помогу.
Боб потянулся и взялся за ремень. Возясь с ним, пристегивая мальчика, мужчина коснулся его рукой.
Боже, подумал Боб. Он настоящий. У меня настоящий сын.
Через несколько минут Жан-Клод уже крепко спал. Они ехали на юг по шоссе, и Боб сбавил скорость. Обычно дорога занимала полтора часа. Но сейчас ему хотелось подольше побыть с мальчиком. Просто смотреть.
Мальчик свернулся на сиденье, прижавшись головой к дверце машины. Он выглядит немного испуганным, подумал Боб, въезжая в постепенно сгущавшийся сумрак. Это так естественно. В конце концов, ведь ребенок проснулся двадцать часов назад в своей родной солнечной деревне. Боялся ли он, пересаживаясь утром в Париже в другой самолет? Покидал ли он когда-нибудь раньше южную Францию? (Это была отличная надежная тема, которую можно будет обсудить завтра.)
Встретил ли его кто-нибудь в Париже, как было условлено? Боба это волновало. Маленький мальчик, один, пересаживающийся с одного самолета на другой. Знал ли он, что нужно было сказать? Очевидно, да. Для девятилетнего ребенка у него была очень уверенная манера.
Девять лет. Он прожил почти десятилетие, а Боб даже не знал о его существовании. Рассказывала ли сыну что-нибудь Николь об его отце?
Мужчина смотрел на спящего ребенка и думал: ты чужой, в чужой стране, за пять тысяч миль от дома, и даже не подозреваешь, что твой отец сидит рядом с тобой. Что бы ты сказал, если бы знал об этом? Тебе не хватало меня? Он снова взглянул на ребенка. А мне не хватало тебя?
Мальчик проснулся как раз, когда они проезжали Плимут. Он заметил указатель.
– Это здесь Плимутская скала?
– Да. Мы там когда-нибудь побываем. Мы побываем во всех знаменитых местах, пока ты здесь.
А потом они проезжали Кейп-Кодский канал. И Сэндвич. Мальчик засмеялся.
– Кто придумал такое смешное название?
– Кто-то голодный, я думаю, – сказал Боб. И мальчик снова засмеялся.
Хорошо, подумал Боб, лед сломан.
Через несколько минут они увидели еще один дорожный знак.
– Вот это разумное название, – лукаво усмехнулся Жан-Клод.
– Орлеан, – сказал Боб. – Наши Жанны Д’Арк здесь все носят бикини.
– А сюда мы приедем когда-нибудь?
– Да, – улыбнулся Боб.
Веллфлит, 6 миль.
Бобу не хотелось, чтобы эта поездка так быстро кончилась, и все же через несколько минут конец наступит.
– Ты знаешь что-нибудь про моих детей, Жан-Клод?
– Да. Луи говорил, что у вас две дочери. И что ваша жена очень добрая.
– Да, она добрая, – сказал Боб.
– Она тоже знала мою маму? – спросил мальчик.
Боже мой, только не спрашивай об этом Шилу, Жан-Клод.
– Да. Отдаленно.
– О. Значит, вы один были ее близкий друг?
– Да, – отвечал Боб и тут же сообразил, что следует добавить: – Она мне очень нравилась.
Тем временем они доехали до Пилгрим Спринг Роуд.
Через минуту они будут дома.
5
Они все смотрели на него, испытывая разные чувства. Шила ощущала внутреннюю дрожь, хотя думала, что подготовила себя к этому. Но она не была готова. Стоящий перед ней в гостиной маленький мальчик был его сын. Ребенок ее мужа. Впечатление от этого превзошло все, что она только могла вообразить. Женщина понимала теперь, что это произошло потому, что какая-то часть ее отказывалась принять это за истину. Но теперь спасения не было. Доказательство ростом в четыре фута стояло перед ней.
– Здравствуй, Жан-Клод. Мы рады тебя видеть. – Это было самое большее, на что Шила была способна. Каждый слог давался ценой болезненного усилия. Заметил ли он, что жена не смогла улыбнуться?
– Благодарю вас, мадам, – отвечал мальчик. – Я очень благодарен за ваше приглашение.
– Привет. Я – Пола.
– Очень рад, – отвечал ребенок с улыбкой. И сразу же завоевал ее сердце. Последней заговорила их аристократка.
– Жан-Клод, je suis Джессика. Avez-vous fait un bon voyage?[1]
– Oui, mademoiselle. Votre français est eblouissant[2].
– Что? – Джессика приготовилась говорить по-французски, но не понимать.
Боб наблюдал за их разговором. Боже мой, они все мои дети, думал он.
– У него потрясающий английский, – сказала сестре Пола. – А у тебя отвратительный французский.
– Пола! – огрызнулась Джессика, посылая сестру на гильотину злобным взглядом.
– Terrible – это французский сленг, – дипломатично заметил Жан-Клод. – Это также значит «великолепный».
Джессика успокоилась. У нее будет прекрасное европейское лето.
– Мадам?
Жан-Клод подошел к Шиле. Из своего пакета он извлек… комок глины? Это было нечто похожее на застывшую жвачку. Он протянул его Шиле.
– О, спасибо, – сказала она.
– Что это? – спросила Пола.
Жан-Клод поискал слово, но не нашел. Он обратился к Бобу:
– Как по-английски cendrier?
– Пепельница, – отвечал Боб и внезапно вспомнил, что Николь курила. На самом деле, казалось, что в Сетэ курили все.
– Спасибо, – повторила Шила. – Это – это ручная работа?
