Габриэль Маркес - История похищения
– Я боялся не самого побега, а того, что я на него не решусь, – впоследствии признавался он.
Войдя в туалет, Пачо закрыл дверь и вознамерился больше в коридор не возвращаться. Но внезапно другой охранник спросонья толкнулся в кабинку и посветил в лицо Пачо фонарем. Оба опешили.
– Ты чего? – пробормотал охранник.
– Живот прихватило, – стараясь сохранять спокойствие, ответил Пачо.
Больше ему ничего в голову не пришло. Охранник замер, не зная, что и думать.
– О'кей, – наконец кивнул он. – Желаю удачи!
Охранник застыл в дверях, освещая туалет фонарем и вперив в Пачо немигающий взор. Он стоял так до тех пор, пока Пачо не притворился, что сделал все свои дела.
Тогда сломленный неудачей Пачо решил бежать окончательно и бесповоротно.
«Вытащу лезвие из бритвенного прибора, вскрою себе вены, и к утру меня уже не будет», – решил он.
Но на следующий день падре Альфонсо Льянос Эскобар опубликовал в колонке, которую он вел в газете «Тьемпо», обращение к Пачо, заклиная его именем Господа не накладывать на себя руки. Эта статья три месяца пролежала в письменном столе Эрнандо Сантоса, который, сам не зная почему, колебался, не решаясь ее опубликовать. А тут вдруг в самый последний момент – тоже неизвестно почему – решился. Рассказывая об этом, Пачо до сих пор цепенеет от ужаса.
В начале апреля какой-то начальник средней руки, навещавший Маруху, пообещал договориться, чтобы ей передали письмо от мужа, которое было для нее лучшим лекарством.
– Нет проблем, – сказал начальник.
Это было невероятно! Он ушел около семи вечера, а в половине первого ночи – Маруха как раз вернулась с прогулки – Дворецкий торопливо постучался в дверь, запертую изнутри, и передал ей письмо. Оно было не из тех писем, что Вильямисар пытался передать через Гидо Парру, а то, которое он отдал Хорхе Луису Очоа. Глория Пачон де Галан еще сделала к этому письму ободряющую приписку. А на обратной стороне листа Пабло Эскобар собственноручно добавил: «Я знаю, для Вас и Вашей семьи это все ужасно, но ведь наша семья тоже сильно пострадала. Впрочем, не волнуйтесь. Обещаю, ничего плохого с Вами не случится, как бы ни складывались обстоятельства». А в конце Эскобар посоветовал ей с какой-то невероятной, даже безумной откровенностью: «Не обращайте внимания на мои заявления для прессы. Я делаю их просто чтобы надавить на правительство».
Зато письмо мужа разочаровало Маруху своим пессимизмом. Альберто писал, что все идет хорошо, но надо набраться терпения: ждать, возможно, придется еще долго. Не сомневаясь, что письмо прочитают прежде, чем передать, Вильямисар завершил его словами, которые больше адресовались Эскобару, а не Марухе: «Принеси жертву ради мира в Колумбии». Маруха пришла в ярость. Она столько раз мысленно ловила безмолвные послания Вильямисара, которые он сочинял по ночам на террасе, и умоляла от всего сердца:
– Вызволи меня отсюда! Я уже не знаю, на кого я похожа. Я ведь столько времени не смотрелась в зеркало!
Письмо Вильямисара побудило ее не набраться терпения, а написать ему, что она и так уже натерпелась. Сколько было жутких ночей, когда ее обуревал смертный ужас и она просыпалась в холодном поту! Маруха не подозревала, что письмо это старое, написанное в промежутке между провалом переговоров при посредничестве Гидо Парры и первыми свиданиями Альберто с братьями Очоа, когда все было совсем беспросветно. Как можно было тогда ожидать от Альберто оптимистических писем? Но теперь-то все по-другому, теперь путь к освобождению наметился вполне отчетливо…
К счастью, недоразумение позволило Марухе осознать, что гнев ее вызван не столько письмом, сколько застарелой и неосознанной обидой на мужа. Почему Альберто допустил, чтобы освободили только Беатрис? Он же управляет переговорным процессом! За девятнадцать лет совместной жизни у Марухи не было ни времени, ни повода, ни душевных сил задаваться подобными вопросами. И ответ, который она дала себе сейчас, вернул ее к реальности. Она выдержала месяцы заточения, потому что была абсолютно уверена: муж все время, двадцать четыре часа в сутки борется за ее свободу. Он делает это неустанно, даже не имея надежды. Почему? Да потому, что он совершенно уверен: она знает о его борьбе. Это был неведомый им самим пакт любви.
Они познакомились девятнадцать лет назад на рабочем совещании. Оба были тогда начинающими журналистами.
– Альберто мне сразу понравился, – говорит Маруха.
Чем? Она отвечает не раздумывая:
– Своей неприкаянностью.
Ответ самый что ни на есть неожиданный. На первый взгляд Вильямисар был типичным студентом-нонконформистом того времени: волосы до плеч, позавчерашняя щетина, одна-единственная рубашка, которую стирал только проливной дождь…
– Нет, иногда я все-таки мылся! – добавляет, покатываясь со смеху, Альберто.
На второй взгляд, он был пьяницей и бабником с несносным характером. Но Маруха сразу распознала в нем то, что вообще-то было понятно только с третьего взгляда: Вильямисар способен потерять голову из-за красивой женщины. А еще он умный и тонко чувствующий. И главное, в избытке обладает качествами, которые необходимы для завершения его воспитания: у него железная воля и мягкое сердце.
В ответ на встречный вопрос, что ему понравилось в Марухе, Вильямисар хмыкает. Наверное, потому, что, кроме внешних данных, никаких других оснований у нее влюбиться не было. Ей было уже за тридцать. В девятнадцать она обвенчалась в католической церкви со своим мужем и родила от него пятерых детей: трех девочек и двух мальчиков.
– Я Альберто сразу все рассказала, – откровенничает Маруха. – Пусть знает, что вступил на минное поле.
Он в ответ снова хмыкнул и вместо того, чтобы самому пригласить ее в ресторан, попросил общего приятеля: пусть пригласит их обоих. На следующий день Вильямисар пригласил ее и этого друга. В третий раз уже обедал с Марухой вдвоем, а на четвертый они обошлись без обеда и продолжали встречаться каждый день с самыми лучшими намерениями. Когда спрашиваешь Вильямисара, он был влюблен или просто хотел с ней переспать, Альберто отвечает в лучших сантандерских традициях:
– Не болтай ерунды! Все было сверхсерьезно.
Наверное, он даже не догадывался, до какой степени.
У Марухи была спокойная, ровная, идеальная семейная жизнь. Но возможно, она была чересчур пресной, а Марухе хотелось немного страсти и риска, чтобы почувствовать себя живой. Она выкраивала время для Вильямисара, ссылаясь дома на работу. Выдумывала несуществующие задания, в том числе по субботам с двенадцати дня до десяти вечера. По воскресеньям и в праздники она врала мужу, что ей надо на молодежный фестиваль, на конференцию по искусству или киноклуб, который почему-то устраивается в полночь. В общем, изобретала любой предлог, лишь бы побыть с Альберто наедине. У него таких проблем не возникало: он был холост и предоставлен сам себе. Жил как хотел, питался в ресторанах. Девушек у него было столько, что он ни одну не мог назвать своей постоянной подругой. Ему оставалось лишь защитить диплом, и он стал бы хирургом, как его отец, но ему тогда хотелось просто жить, а не лечить больных. В те времена любовь уже не довольствовалась мелодиями болеро; ушли в прошлое надушенные записочки, мода на которые держалась четыре столетия; стали анахронизмом слезливые серенады, монограммы на платочках, язык цветов, свидания в пустых кинотеатрах в три часа дня. Мир, вдохновленный счастливым безумием «Битлз», восстал против смерти.
Через год после знакомства Альберто поселился вместе с Марухой и ее детьми в стометровой квартире.
– Это был кошмар! – вспоминает Маруха.
И точно! Все со всеми ссорились, били посуду, жили в обстановке ревности и подозрительности.
– Я порой его дико ненавидела! – говорит Маруха.
– А я ее! – подхватывает Вильямисар.
– Но моя ненависть не длилась дольше пяти минут, – смеется она.
В октябре 1971 года они поженились в Венесуэле в городе Уренья, добавив к уже совершенным грехам еще один, ведь развода тогда не существовало, а в законность гражданской регистрации брака мало кто верил. Через четыре года родился Андрес, их единственный общий ребенок. Ссоры продолжались, но воспринимались уже менее болезненно: наученные жизнью, они понимали: милые бранятся – только тешатся.
Отец Марухи Альваро Пачон де ла Торре, гордость журналистики 40-х годов, погиб с двумя не менее знаменитыми коллегами в автокатастрофе, надолго запомнившейся товарищам по цеху. Мать тоже умерла, и Маруха с сестрой Глорией с ранней юности научились сами заботиться о себе.
В двадцать лет Маруха уже была чертежницей, художницей, ведущей и сценаристкой на радио и телевидении, успела поработать в рекламе и даже возглавить отдел пиара в нескольких крупных компаниях. И конечно, постоянно занималась журналистикой. Она с порога покоряла людей своими артистическими дарованиями и порывистым характером. Этому немало способствовали и лидерские задатки Марухи, которые не сразу можно было распознать, глядя в тихую заводь ее цыганских глаз. Что касается Вильямисара, то он забросил медицину, подстригся, выкинул заношенную рубашку на помойку, повязал галстук и сделался экспертом по оптовой продаже любых товаров, которые ему отдавали на реализацию. Однако в сущности он не поменялся. Маруха признает, что не столько удары судьбы, сколько именно Альберто отучил ее от формализма и предрассудков той среды, к которой она принадлежала.
