Виктор Мельников - Ёдок. Рассказы
Но сказать друг другу хоть что-то не было, видимо, сил, ни у неё, ни у него.
На дереве они просидели ещё какое-то время. Потом вода стала резко уходить.
– Кажется, всё закончилось, – сказал Анатолий.
– Да, пап.
4
Открылся асфальт. Подъехали первые полицейские. Потом МЧС. Но они вывезли своих с «пожарки» и вывезли ментов – видимо, тех, кто не собирался «мочиться». Анатолий видел, что делается вокруг, но не понимал, что творится, почему так?
По илу и грязи он и Ника добрались до своего автомобиля (дочь сидела на руках, она потеряла обувь в воде), он лежал на боку, разбит.
Два полицейских стояли в стороне. Анатолий подошёл к ним.
– Что делать нам? – спросил он.
Один полицейский, не глядя на них, сказал:
– Зачем ехал? Не поехал – ничего не случилось бы.
Ударить этого хама Анатолий не решился. Да и дочь сидела на руках, грязная и оборванная, как и он сам, как многие, кто остался в живых.
– Папа, пить, – подала голос Ника.
– Вода есть? Попить ребёнку.
– Я эти вопросы не решаю. Ждите МЧС.
Автомобили скорой помощи так и не съезжались.
Приехало телевидение. Анатолий не разобрал, что за канал.
У него взяли интервью вместе с сидящей Никой на руках. Потом корреспондент напоила девочку минералкой.
– Напилась?
– Да, пап!
Телевизионщики стали снимать на видео трупы людей и животных, разбитые автомобили.
Анатолий пошёл с дочерью в сторону ото всего этого ужаса, туда, как ему казалось, где нет ужасающей действительности, в сторону от собирающейся толпы. Сели у дерева. Ушибленная голень и колено у него сильно болели, и он задрал джинсы на больной ноге – колено было синее.
– Папа, тебе больно?
– Совсем чуть-чуть, милая.
Прождали несколько часов. Время не ощущалось. Как будто застопорилось на месте.
Два вертолёта пролетели над головами. (Как потом узнал Анатолий – президент осматривал с высоты птичьего полёта место трагедии.)
Прошло ещё какое-то время. К ним подошли врачи, увезли на скорой помощи в больницу, в Анапу.
В кабинете у терапевта Ника пожаловалась, что у неё болит голова, она чуть не утонула вместе с папой.
Врач, женщина в возрасте, повернулась к Анатолию, сказала:
– У вашей дочери сильное сотрясение мозга и переохлаждение, – после обратилась к Нике: – Нечего придумывать, не было никакого наводнения, там было полметра воды, я всё видела по телевизору.
Ника растеряно посмотрела на отца:
– Папа, я же правду говорю, скажи доктору. Я не умею лгать.
Анатолий сказал:
– Дочь не врёт.
В ответ он услыхал:
– А вас кто ударил по голове?
Их выписали через два часа. Вечером Нику рвало, и у неё болела голова, но она мужественно говорила:
– Пап, у меня всё будет хорошо.
Анатолий же не мог собраться с мыслями. Усталость заполняла тело. Он подумал, где же правда? Или меня ударили по голове специально? Ладно – я! Дочь-то причём? Её тоже ударили. И вдруг до него дошло, что есть вещи, с которыми бороться невозможно, – природные катаклизмы, к примеру. А есть ещё люди, попавшие в беду – и создаётся такое впечатление, что кто-то борется с этими людьми… Для чего?
На этот вопрос он так и не смог ответить.
12 августа 2012 годаНа втором плане
Как жить в мире, с которым ты совсем не согласен?.. Идти против течения? Или затаиться за кулисами и наблюдать оттуда? Но даже спрятавшись, я не стану довольным, ни единым днём своей жизни, ни единым сказанным словом. Уродство во мне, уродство вокруг. Самоотрицание. Тяга к самоуничтожению растёт медленно. И в то же время – существует надежда, она тоже прячется за кулисами, наблюдает, ждёт, что в одно прекрасное мгновение всё изменится, можно выйти из тени и показаться…
А кто-то идёт напролом. Это их выбор. Правильный ли?
В этой забегаловке подавали хорошее пиво. В последнее время я не пил водку, шалило сердце. А вот с почками, видимо, было всё зашибись, и я мог позволить себе пять-шесть кружек пива после работы.
Возвращаясь домой, я намеренно делал крюк, чтобы зайти в эту забегаловку.
Резя курил на улице. В последнее время внутри забегаловки курить запрещали.
Я подошёл, поздоровался. У Рези слезились глаза.
– Как дела?
Резя засмеялся. Он постоянно смеялся. Одних бодун озлобляет. Резю бодун веселил.
– Нормально, Витёк. Кошкин с женой поругался. Пошёл за водкой, – и вытер слёзы ладонью. Он забыл, видимо, носовой платок.
В забегаловке лили пиво. Водки не было. Но при определённых обстоятельствах, купив барменше шоколад, можно было раздавить бутылочку водки под пиво.
– С Олей, что ли? Она жена? Я думал – сожительница.
Кошкина я видел однажды с этой женщиной в забегаловке. Мы пили пиво вместе. У неё пахло изо рта парным молоком. Но всё равно было неприятно.
– Жена. Поругались. Сам знаешь, он водку пьёт только когда с ней ругается. А она уже заходила сюда, пока его нет. Выпила пива, ушла.
– За ним приходила?
– Наверно.
Мы побросали окурки в урну, культурные. Зашли в забегаловку. Курить на улице, когда идёт снег, да ещё и ветер – малоприятно, но лично я, курильщик со стажем, всегда предпочитал не накуренные помещения.
Взяли пива. Рижского. Местная пивоварня сварила новое пиво. Надо было попробовать.
Пришёл Кошкин. Подсел к нам.
Барменша, Аня, подошла, сказала:
– Только аккуратно!
Кошкин отдал ей шоколадку и апельсин.
– Анечка, всё будет в норме.
– А Машка, официантка? Она с головой не дружит. Ментов однажды вызвала за распитие крепких напитков… – пить водку я не собирался, но решил уточнить.
– Меньше светитесь.
Аня была своей в доску! Хорошая женщина.
Кошкин налил водки себе и Резе в пластиковые стаканчики. Я с ними чокнулся пивной кружкой.
В последний раз я видел Кошкина без бороды. Сегодня он поменял имидж. Короткая, седая борода делала его похожим на участника бандформирования. Круглое лицо дополняло это впечатление. Приземистый, широкоплечий, с небольшим животиком – Кошкин, как я был наслышан, имел невиданную силу. Ещё бы! Я понимал это, когда здоровался с ним: моя рука утопала в его ладони, рукопожатие у него было чувствительным даже для меня.
И в то же время он обладал неким обаянием: мог поддержать любой разговор, любил животных. В прошлый раз он рассказывал про свою собаку, Дуську, которую нашёл в камышах, на речке. Сегодня говорил о кошках. Одна из самых любимых у него была Муська. Подобрал он её зимой, котёнком, лет восемь назад. Возвращался домой, пьяный. Зима, ветер – холод ужасный! Увидел белый комок. Сидит возле ларька, прячется от ветра. Кошкин поднял его, но, так как был сильно пьян, не смог рассмотреть – кошка это или кот. Засунул за пазуху. Возле стадиона остановился поссать. Котёнка достал, посадил возле ног. Подумал, уйдёт – ну и хуй с ним! Останется – заберу. Котёнок остался. Кошкин снова засунул его за пазуху. Дома накормил, искупал, вытащил из белой шерсти сорок одну блоху (число сорок один он повторил два раза), высушил, отправил спать. Утром рассмотрел – кошка. Но выкидывать не стал, пожалел.
Вскоре из котёнка выросла красивая белая кошка, говорил он, которая гуляла только с одним соседским котом, тоже белым. И всегда приводила белых котят. Но не это самое интересное, пояснил. Муська была преданной. Она, как собака, могла сопровождать меня по городу. В те времена существовал бар «Ночь». Я всегда туда ходил. И она со мной. Ждала до последнего. После – провожала домой. Однажды с семьёй я поехал на кладбище. Взял и Муську с собой. По пьяной лавочке про Муську все забыли, оставили её там… Через пять дней она вернулась!..
В прошлом году пропала вместе с белым котом: и его не стало видно. Наверно, исчезли вместе.
Резя слушал и всё смеялся. Слёзы так и текли из его глаз. Когда Кошкин замолчал, заговорил Резя.
Он рассказывал про свою вторую бывшую жену. Эта женщина, говорил Резя, потирая глаза пальцем правой руки, мне весь мозг вынесла. Ревнивая была. На заводе я работал, инженером и, бывало, часто мотался в командировки. По возвращению домой она изводилась необоснованной ревностью. Будто я ебался на стороне. Да!.. Я ебался, но домой возвращался. Женщины… у них логика отсутствует! Как может мужик не поебаться, если предоставляется такая возможность?..
Я смотрел на Резю и думал про себя: неужели у него и в правду выходило поебаться? Щуплый, худой, сутулый, вечно смеющийся без причины – мне казалось, он врал. Правда, в подробности не вдавался, с кем и как. Чем внушал уважение.
Машка принесла третью кружку пива. Резя и Кошкин почти прикончили семисотграммовую бутылку водки. Пили они быстро. Запивали пивом. И вот здесь запалились. Машка подняла шум.
Слабослышащая, она разговаривала громко. Резя повторял:
– Маша, не кричи! Маша, не кричи! – и смеялся, вытирая глаза от слёз.
