Эшли Родс-Кортер - Три коротких слова
– Врет и не краснеет! – вскричала я, хлопнув дверью автомобиля.
– Ее припрут к стенке, когда сличат сегодняшние показания с данными отчетов из ее досье, – успокаивала меня Гэй.
Я ощутила на губах соленый привкус и попросила у Гэй салфетку.
Она обернулась.
– Да у тебя кровь идет! – ахнула она.
– Щеку прикусила.
Фил неотрывно смотрел на дорогу, сокрушенно качая головой.
– Говорил я тебе, не надо везти сюда девочку, – проворчал он, обращаясь к Гэй. – Извини, Эшли.
Посмотрев на красные пятна, расплывшиеся на белом бумажном платке, я внезапно расхохоталась.
– Зато я никогда не забуду, как у старого Шпица челюсть выпала!
Дотошность, с которой мисс Гиверс брала у Шпицев показания, произвела на меня впечатление. Я опасалась, что их адвокат постарается запутать меня, чтобы обвинить во лжи, и силилась припомнить мельчайшие подробности моего пребывания у Шпицев.
– Не бойся, – наставляла меня мисс Гиверс. Ее раскатистый голос звучал почти по-матерински, если она была на твоей стороне. – Не спеши отвечать на вопросы мисс Берковиц, вдруг я захочу выразить протест. Если я промолчу, то говори правду. Если не помнишь, скажи прямо.
Мы вошли в просторный конференц-зал с видом на залив Тампа – не чета той затертой каморке, где давали показания Шпицы. Мисс Гиверс достала свои бумаги и поставила на краешек стола бутылку с жгучим соусом «Табаско» – как напоминание о том, зачем мы здесь собрались. В сопровождении мисс Берковиц вошли Шпицы и расположились напротив нас. Не зная, куда деть глаза, я, наконец, уставилась поверх головы мисс Берковиц. Потом, собравшись с духом, метнула взгляд на чету Шпицев: их лица показались мне безжизненными, словно гипсовые слепки.
Первые вопросы были довольно бесхитростными, но и на более каверзные я отвечала без боязни – настолько ярко вставали у меня перед глазами те события, которые меня просили вспомнить. После перерыва мисс Берковиц принялась расспрашивать о моих отношениях с мамой, о том, как застрелили деда, и о моих скитаниях из одной приемной семьи в другую. Наконец мы добрались до того дня, когда я вновь оказалась у Шпицев – на сей раз в качестве гостьи.
– Скажи, в тот момент ты подумала, что миссис Шпиц пытается запугать тебя? – спросила мисс Берковиц.
– Именно так, – ответила я.
После этого меня отпустили. На очереди были Гэй и Фил.
– Как настроение? – спросил меня Фил за обедом.
– Никак, – пожала плечами я, не в силах описать охватившее меня чувство. Я отпила глоток газировки. То, что мне не удавалось уловить и выразить словами, было очень похоже на свободу.
* * *Перед тем, как назначить дату судебного разбирательства, судья обратился к обеим сторонам с предложением урегулировать спор путем медиации. Это означает, пояснила Карен Гиверс, что стороны попытаются прийти к соглашению в атмосфере конфиденциальности. Переговоры будут иметь доверительный характер, поскольку полученные сведения не разглашаются в суде и не затрагивают других аспектов иска. По большому счету, мне требовалось официальное подтверждение того, что я была права, а Шпицы – нет, что они лгали, а я говорила правду. Никакие деньги не смогли бы перекрыть пережитых мною унижений.
Один из моих консультантов, Нил Спектор, выяснил, что у Шпицев мало что осталось. По законам штата Флорида, кредитор не вправе отобрать у должника дом, и Шпицы заложили почти всю свою собственность, вероятно, чтобы покрыть судебные издержки и внести залог. Когда штат Флорида согласился удовлетворить нашу претензию и выплатить компенсацию, Карен Гиверс посоветовала Кортерам добиваться досудебного урегулирования двух других исков. Они так и сделали. Мы сообща решили, что мне не стоит пропускать школу из-за этих слушаний, раз за разом созываемых по иску о небрежности, возбужденному против штата, и по иску о нарушении моих гражданских прав работниками органов опеки, поданному в федеральный суд.
Фил и Гэй держали меня в курсе переговоров. Они, как и я, сочли предложения другой стороны оскорбительными.
– Надеюсь, дело все-таки дойдет до суда, – заявила я, – пусть меня услышат, даже если мы проиграем.
Карен Гиверс намеревалась взять показания у Дарлы, Тоби и других детей, которых усыновили Шпицы. Судья, хоть и далеко не сразу, дал мисс Гиверс разрешение отправить каждому из них письмо, обязав управление по делам семьи и детей доставить письма к определенному сроку. Неожиданно адвокат, представлявший управление, предложил нам еще раз встретиться при участии медиатора.
– На этот раз они заинтересованы по-настоящему, – сказала мисс Гиверс, – поскольку, если мы придем к соглашению, им не понадобится отправлять эти письма.
– Ты не будешь возражать, если мы примем отступные? – спросил Фил.
– Но это означает предать Дарлу! Она была мне как сестра, хоть и недолго…
– Прежде всего мы обязаны думать о тебе, – возразил Фил.
– Деньги для меня не главное!
– Мы даже не смогли найти Дарлу и остальных, а если нам это и удастся, нельзя с уверенностью сказать, что они захотят поддержать твой иск, – со вздохом сказала Гэй. – Никаких гарантий, что мы выиграем, нет. А если и так, другая сторона может подать апелляцию, и тогда мы застрянем надолго: апелляционный суд в силах изменить первоначальное решение либо вообще назначить новое разбирательство.
– А так мы бы могли отложить денег на университет, – добавил Фил.
– Некоторые из детей, которых представляла Карен Гиверс, отсудили значительные суммы, но, несмотря на это, им фактически негде жить – они попросту не смогли получить эти деньги, – продолжала Гэй.
– И Дарле будет негде жить!
– Мы разыщем ее и поможем составить исковое заявление, если она того захочет, – упорствовал Фил.
– Делайте что хотите! – фыркнула я, поджав губы.
По возвращении с переговоров Фил и Гэй сообщили мне, что дело закрыто.
– Как закрыто? – в недоумении переспросила я и уставилась на них. – Не может быть!
В памяти промелькнули горы отчетов из моего досье, красноречиво свидетельствующие о безалаберности соцработников, которые отказывались мне верить, беспричинно гоняли меня с места на место, разлучили с братом… Изначально я хотела наказать Шпицев, однако соцработники тоже должны получить по заслугам! Невеселые мысли вогнали меня в непреодолимую тоску, но то была уже не тоска по маме, а безысходность: органы опеки могли сделать куда больше для нее – для нас… Впрочем, я тут же вернулась с небес на землю: никакой суд не в силах осуществить мои мечты о счастливой жизни рядом с мамой.
Наверное, у меня был очень уж поникший вид, потому что Фил сказал:
– Я думал, ты понимаешь, что этим может все кончиться.
– Все наши усилия испарились за один день! Просто не верится.
– Они были согласны почти на все, только бы не отправлять эти письма, – ответил Фил.
– Так что, суда не будет? – Я беспомощно взмахнула руками, как подбитая птица.
– Все когда-нибудь кончается, теперь у тебя есть хоть какая-то определенность, – подытожила Гэй.
– Мы ведь уже были в полушаге от Дарлы…
И я бессильно опустила руки.
* * *Со временем я успокоилась: судебная волокита окончена, и ни Шпицев, ни бывших кураторов я больше никогда не увижу. С каждым днем поступало все больше приглашений выступить с речью. График школьных занятий у меня был довольно плотный, но я все-таки прочла доклад на нескольких судейских конференциях, съезде социальных работников и на форуме приемных родителей. Я также выступила на международном съезде рестораторов сети «Вендис» в Лас-Вегасе перед началом благотворительного аукциона, все средства от которого пошли в Фонд поддержки усыновления, основанный Дейвом Томасом, владельцем сети «Вендис». К тому времени мистер Томас уже умер, однако я с теплотой вспоминала свою встречу с ним в один из дней моего рождения. Он сказал тогда, что у меня все будет хорошо. Жаль, что он не увидел меня на сцене! Но я все равно произнесла слова благодарности в его адрес.
Как-то во время рождественских каникул Гэй наткнулась на видео со дня удочерения и, прежде чем я успела возразить, вставила кассету в видеоплеер. Заметив, как пять лет назад я вытиралась после ее поцелуя, она промолвила:
– Понятно. На семейных праздниках показывать это не будем.
– Сколько с тех пор воды утекло, – согласился Фил.
– Забавно, – сказала я, улыбнувшись, – тогда мне не нужен был никто, а теперь я не могу обойтись без вас.
Не буду утверждать, что привязалась к Гэй так же, как к родной маме. Они совсем не похожи, и с Гэй меня не связывают те мощные воспоминания, которые магнитом притягивали меня к маме, несмотря на годы и обстоятельства. То, что я чувствую сегодня по отношению к маме, скорее жалость, чем любовь. Ее бросили совсем маленькой, жизнь не сложилась, и никто ей не помогал. Но хотя она и не смогла меня вырастить, она меня любила. Если бы ей досталась хоть часть денег, которые получали Шпицы или другие приемные родители, она смогла бы устроиться в Тампе вместе с нами. Я надеюсь, что смогу видеться с мамой, как с другом, однако прежнего желания во что бы то ни стало быть рядом с ней у меня уже нет.
