Джулиан Барнс - Англия, Англия
И это сработает. На Острове все работает, поскольку сложности пресекаются в зародыше. Структуры – проще не придумаешь; а основной принцип, проходящий красной нитью через всю жизнь Острова, таков – чтобы что-то сделать, надо это сделать. И потому преступность отсутствовала (не считая ляпов типа вышеописанного) вкупе с системой судопроизводства и тюрьмами – по крайней мере, настоящими. Никакого правительства – разве что отрешенный от дел губернатор – и, следовательно, ни выборов, ни политиков. Никаких юристов – кроме юристов «Питко». Никаких экономистов – кроме экономистов «Питко». Никакой истории – кроме истории «Питко». Кто бы знал в те далекие времена в «Питмен-хаусе-1», когда они разглядывали карты на Маршальском столе и острили насчет поганого капучино, – кто бы знал, что их руки, сами того не ведая, созидают не что иное, как зону беспрепятственного спроса и предложения, при виде которой радостно забилось бы сердце Адама Смита. Мирное королевство, ни с кем не воюя, имеет простой продукт и богатеет своими трудами: а чего еще желать человеку, будь он хоть философ, хоть простой обыватель?
* * *Возможно, это и вправду было мирное королевство, государство нового толка, опытная модель грядущего. Если так считают даже Всемирный банк с МВФ, зачем оспаривать свою собственную рекламу? Как электронные, так и старомодные читатели «Таймс» получали непоколебимо добрые новости с Острова, самые разные – из мира за его пределами и стабильно негативные – из Старой Англии. Последняя, судя по всему, стремительно катилась вниз, в плане экономики и нравственности превращаясь в настоящую помойную яму. В безумии своем отвергая азбучные истины третьего тысячелетия, ее неуклонно вымирающее население погрязло в нищете, грехах и безалаберности; а из всех чувств староангличанам были ведомы лишь два – уныние и зависть.
Напротив, на Острове быстро сформировался бодрый, современный патриотизм: не тот патриотизм, что держится на сентиментальных воспоминаниях и сказках про завоевателей, но патриотизм, который сэр Джек описал бы тремя словами: «здесь, сейчас и магия». Почему бы нам не восхищаться нашими достижениями? Ведь остальной мир от них в восторге. Репозиционированный патриотизм породил новый вид горделивого островного менталитета. В первые месяцы независимости, когда Острову грозились судебным преследованием и поговаривали о блокаде, островитяне чувствовали себя храбрецами, тайно прокатившись паромом в Дьепп, а начальники – слетав служебным вертолетом на ту сторону Канавы. Но вскоре подобные вылазки утратили свою прелесть, поскольку были одновременно непатриотичны и бессмысленны. Зачем глазеть со стороны на язвы чужого общества? Зачем шляться по трущобам, где люди отягощены днем вчерашним, позавчерашним и позапозавчерашним – в общем, историей? Здесь, на Острове, они с историей расправляются одной левой – небрежно закидываешь ее на плечо и шагаешь по полям, подставив лицо свежему ветру. Путешествуй налегке: это верно не только для туристов, но и для наций.
Итак, Марта с Полом работали в пятидесяти футах друг от друга в «Питмен-хаусе-2», а отдыху – когда отдыху, когда «Не Просто Отдыху» – предавались в квартире дома для высшего руководства «Питко» с пятизвездочным видом на то, что карты упрямо именовали Ла-Маншем. Кстати, мнение, что воду тоже необходимо переименовать, если не полностью репозиционировать, становилось все более популярным.
– Тяжелая неделька? – спросил Пол. Вопрос был, по сути, ритуальным, поскольку Пол был посвящен во все профессиональные тайны Марты.
– Да так, средняя. Поработала сводней у английского короля. Пыталась выпереть доктора Макса – безуспешно. Плюс дела с контрабандистами. Хорошо хоть это пресекли.
– Я ви-ви-выпру доктора Макса за тебя, – с энтузиазмом предложил Пол.
– Нет, он нам нужен.
– Нужен? Ты сама сказала, к нему никто и на милю не подходит. Доктор-Максова драная история никому не нужна.
– Он простодушный. Мне даже кажется, он единственный простодушный человек на всем Острове.
– Мар-та. Мы что, об одном и том же персонаже говорим? Герой телеэкрана – точнее, экс-герой – портновский манекен, фальшивый голос, фальшивые манеры. И он – простодушный?
– Да, – упрямо ответила Марта.
– Ладно, ладно, как неофициальный Мыслелов Марты Кокрейн сим вношу в анналы ее мнение, что доктор Макс простодушный. Оформлено и сдано в архив.
Марта выдержала паузу.
– Ты по прежней работе скучаешь? – подразумевая: по прежнему начальнику, по своей жизни до того, как появилась я.
– Да, – просто ответил Пол.
Марта стала ждать. Она ждала нарочно. Теперь она почти подзуживала Пола, выжимала из него признания, после которых он падал в ее глазах. Банальное извращение или скрытая тяга к саморазрушению? Почему два года с Полом иногда кажутся ей двумя десятилетиями?
Итак, некоторые фибры ее души даже обрадовались, когда он продолжил:
– Я все равно считаю, что сэр Джек великий человек.
– Отцеубийца раскаялся?
Пол поджал губы, опустил взгляд; в его голосе зазвенела стервозность педанта:
– Марта, ты иногда очень уж умничаешь, себе во вред. Сэр Джек – великий человек. Проект – его замысел от начала до конца, от корки до корки. Кто тебе зарплату платит, если подумать? Кто тебя одевает – он!
Очень уж умничаешь. Себе во вред. Марта вернулась назад в детство. Ты, случайно, не зарываешься? Не забывай, что цинизм – родной брат одиночества. Она взглянула на Пола, вспоминая, как он впервые на ее памяти поднял голову, как соломенное чучело обернулось человеком.
– Что ж, возможно, доктор Макс – не единственный простодушный человек на Острове.
– Не надо меня третировать, Марта.
– Ты неправильно понял. Простодушие мне нравится. В нашей среде с ним туго.
– И все равно ты меня третируешь.
– А сэр Джек все равно великий человек.
– Иди ты на хер, Марта.
– Давно там не бывала, кстати.
– Что ж, на мой сегодня не рассчитывай, большое спасибо за честь.
В другой ситуации ее бы тронули учтивые оговорки Пола. Такая уж у него привычка – говорить: «Я тебя, извини за выражение, ненавижу», «А ну тебя к чертям собачьим, грязная ты, прости господи, свинья». Но сегодня это было непростительно.
Позднее, в постели, прикидываясь спящим, Пол не мог удержаться от выводов, опровержения которым не находил. Ты заставила меня предать сэра Джека, а теперь предаешь меня сама. Ведь ты меня не любишь. Или любишь, но так, по маленькой. Я тебе не нравлюсь. Ты сделала для меня весь мир настоящим. Но, увы, ненадолго. А теперь все опять по-прежнему.
Марта тоже прикидывалась спящей. Она знала, что Пол не спит, но ее тело и душа отвернулись от него. Она лежала и думала о своей жизни. Думала в соответствии со своей стандартной методикой: перелистывательно, упрекающе, нежно, инспекционно. На работе, обдумывая проблему или решение, ее разум действовал ясно и последовательно, а при необходимости и цинично. Под покровом ночи эти его свойства словно испарялись. Почему ей легче разобраться с королем Англии, чем с самой собой?
И почему она так донимает Пола? Просто разочарование в самой себе – или нечто посерьезнее? Теперь его пассивность словно бы провоцировала Марту. Так и подмывало огреть его хворостиной, чтоб выскочил из этого кокона пассивности. Нет, не из кокона бы выскочил, скорее – чтоб вышел из себя, будто (хотя реальность доказывает обратное) внутри Пола притаился кто-то совсем другой. Нет, чушь какая-то... Попробуй применить офисную логику, Марта. Что будет, если допечь пассивного человека? Был человек пассивным, стал рассерженным, а вскоре опять станет пассивным. А толку-то?
А еще Марта знала, что та же самая кротость, то же самое отсутствие себялюбия – ныне переименованное ею в пассивность – и привлекли ее когда-то в Поле вместе с рядом других черт. Она подумала... что, собственно, она подумала? Она думала (сейчас), что подумала (тогда), что вот нашелся человек, который не будет ей себя навязывать (так в принципе и оказалось), который позволит ей быть самой собой. Она действительно так подумала или теперь задним умом домысливает? В любом случае туфта это все. Говоря «быть собой», люди имеют в виду совсем другое. Они подразумевают – это она, Марта, подразумевает – совсем другой глагол: «стать». Стать «собой»: а что значит «собой» – загадка, и как этого добиться – тоже. Правда вот в чем, Марта, – ну признай же! – ты рассчитывала, что уже само присутствие Пола подействует на твое сердце как гормон роста. Присядь вот здесь на диване, Пол, и просто свети мне огнем своей любви; тогда-то я стану зрелым, взрослым человеком, как всегда хотела. Вот он, верх эгоизма – и верх наивности. И, раз уж на то пошло, верх пассивности. И вообще, кто сказал, что люди созревают? Наверно, они просто стареют.
Ее мысли, как все чаще случалось в эти дни, вновь перескочили на детство. Мама показала ей, как зреют помидоры. Точнее, как заставить помидоры созреть. Лето выдалось холодное и дождливое, и, когда листья свернулись, как старые обои, а по радио начали предсказывать заморозки, помидоры на грядках были еще зеленые. Мать собрала их и разложила по двум тазикам. В один положила только помидоры, чтоб вызревали естественным путем в своем кругу. В другой тазик добавила банан. Спустя несколько дней помидоры из второго тазика стали вполне съедобны, а те, что из первого, по-прежнему годились лишь на чатни. Марта попросила объяснить секрет фокуса.
