Лариса Денисенко - Отголосок: от погибшего деда до умершего
Я полезла в свои бумажки, письмо деда № 4 было там. Уже без приложенных к нему нот, потому что ноты я оставила в музыкальной школе имени Лятошинского. Боно шмалит. Наверное, обкурился и не вспомнил, куда он дел это письмо. На всякий случай я решила пока ничего ему не отвечать. Все это выглядело странно.
Несколько писем пришло от Оскара, я даже просматривать их не стала, убила и все. Чего-то адекватного в ответ на свое малоадекватное письмо о положении лиселей не стоит ожидать, а в который раз читать о том, что я сумасшедшая, настроения не было. Ныла сломанная рука. Мне почему-то пришло в голову, что именно так чувствует себя надломленная ветка дерева, ей тоже больно, крутит, жмет. Недаром ребенком я пыталась перевязать такие ветки лентой, дети чувствуют боль деревьев.
Настроение изменилось, нужно было выпить обезболивающее, но врачи предупреждали, что этим не стоит злоупотреблять. Украинские врачи тоже учат терпению. Все тренируют терпение спокойного украинского народа. Терпеть боль как тренинг, потому что жизнь состоит из боли, как Земля из более чем семидесяти процентов воды.
Ханна округлилась и выглядела прекрасно. «Ты помнишь наш тест на полноту?» – с порога спросила она меня, пытаясь покрепче ко мне прижаться. «Да». Тест на полноту очень прост, нужно легко пройти между двумя припаркованными вплотную друг к другу машинами, и не задеть зеркала, и вообще не спровоцировать сигнализацию. Если удастся, сигнализация не устроит истерику, тогда с твоими бедрами и другими важными частями тела – все о’кей. «Теперь от меня пищат все сигнализации, такой кайф – проходить мимо, не касаться, а она – вопит! И не переживать из-за того, что ты толстая». Ханна мне подмигнула. «Как ты сломала руку? В этом виноват пылкий казак? Если я рожу мальчика, мы с ним обязательно полетим смотреть футбол в Украину или в Польшу». Логика Ханны достойна отдельной диссертации. Но меня радовало то, что она не бросилась трясти мою бедненькую ручку.
«Это довольно мистическая история, давай я не буду тебе ее пересказывать, сегодня меня уже об этом спрашивали». «Кто?» «Мужчина». Ханна посмотрела на меня внимательнее. «Мужчина? Кхм. Ты сказала это так, что я просто не могу не поинтересоваться, что это за мужчина, при упоминании о котором у моей подруги меняется голос, а?» «Он физик. Зовут его Райнер. Я ему передавала материалы Марата». «Марата?» «Да, он тоже физик. Очень помог мне там, в Украине. Мы немного похожи с его сестрой. Вполне возможно, его бабка и мой дед были знакомы. Если можно так выразиться. Я не знаю, можно ли считать знакомством момент, когда враг располагается в твоем доме. Они могут и не быть знакомыми при таких обстоятельствах». «Ты опять за свое. Война, дед, вина. Оставим Марата, хочу услышать о физике. Ну?» За это время Ханна умяла полкоробки конфет «Вечерний Киев».
«Хорошо. Райнер Граф. Лысый физик средних лет. Со светлыми глазами, в которых я увидела себя». «Мне это кажется, или ты и правда нашла свой идеал?» «Я не могу назвать его моим идеалом. По крайней мере, внешне, но он очень теплый. И когда вспоминаю о нем, теплеет в животе. А это хороший знак». «Ты же знаешь, как я отношусь к внешним идеалам. Мой идеал – Роберт Де Ниро, из всех существ мужского пола, которых я встречала, больше всех на него похож таксун Манфреда Тролль». Я так расхохоталась, что испугалась, как переживет это землетрясение моя сломанная рука. Тролль действительно был похож на Роберта Де Ниро. «Я счастлива за тебя, – сказала моя подруга. – Счастлива, потому что наконец ты перестаешь жить прошлым. Дедом, Дереком. Буду рада пожать руку лысому физику Райнеру».
Самое интересное, что порадоваться от пожатия руки Райнера Ханне посчастливилось всего лишь несколькими минутами позже. Ибо он позвонил в дверь. «Привет. Я подумал, что если сегодня не ворвусь к тебе, то снова почувствую себя псевдогероем. Хотя я несколько раз звонил, потому что на самом деле не такой нахрапистый, как кажется. Но бесполезно. Никто мне не отвечал». И тут Ханна пожала ему руку. И сказала, что ей пора спать, поэтому она уже уходит.
Он был действительно теплым. Телесно-теплым. С опытными руками и уверенным взглядом. Мы занимались любовью, и я замирала, ожидая, когда он почувствует мой настойчивый взгляд и откроет глаза, и я в который раз увижу свое отражение. Он открывал глаза, я видела себя и выдыхала его имя, снова наседая на него. Телефон я не включила.
Глава шестнадцатая
Спешить мне было некуда, но я подскочила ни свет ни заря, потому что подумала, что Райнеру нужно раньше вставать и он не решиться меня разбудить. А потом будет искать оправдания, почему опоздал на работу. Кроме того, хотелось бы вызвонить моего знакомого психолога Эрнста Янга, чтобы договориться о встрече. Райнер не спал, уставился в потолок, и, судя по выражению его лица, вряд ли он обращался к Богу. Если бы я была Богом, непременно подумала бы, увидев такое, что надо мной кто-то нагло насмехается. С другой стороны – мистер Бин тоже молится. Но смеяться позволено исключительно Богам. Я легонько пнула его ногой. «Не спишь?» «О Господи!» «Все. Теперь он точно заметит твои неучтивые гримасы». «Да он к этому привык, я каждое утро делаю упражнения для глаз. Выписываю названия европейских столиц глазами». «Лучше стал видеть?» «Нет, но географию знаю лучше, чем знал в школе».
«Тебе не нужно на работу?» «Нужно, но дело в том, что твой дом ближе к моему университету, чем мой». Райнер поцеловал меня и сказал, что у меня горят уши. «Наверное, тебя кто-то вспоминает». «Это точно не ты?» «Нет, я не успел тебя забыть». «Тогда это моя семья, они думают, что я успела забыть их». «У тебя большая семья?» «Среднего размера».
Райнер встал и потянулся, своей наготы он не стеснялся, у него было поджарое тело и смешной пуп, очень наглый. Я думала, что он пойдет в душ, но он уселся на подоконнике, открыл окно и закрыл глаза. «Знаешь, все может лгать, но мурашки никогда не подводят, они бегут по коже всегда, когда ты что-то чувствуешь. Они осознают важность момента. Когда ты вчера касалась моих пяток, кадыка, члена, ушей, ноздрей. Когда еще раньше ты смотрела на меня в университетской кофейне, чуть смущенно, чуть удивленно, но нежно. Когда я проснулся и коснулся твоего соска и он вытянулся в ожидании поцелуя, а ты еще что-то бормотала во сне. Когда я сейчас запускаю в себя ветер, который спешит, потому что украл у людей лучшие их сны, чтобы затихнуть где-то в горячей листве и просматривать их в одиночестве».
Я подошла к нему, чтобы впитать его в себя, как он – ветер. И мурашки тоже меня не подвели. Они действительно осознавали важность момента. «Так хочется сегодня быть с тобой весь день». «Давай этот день перенесем на завтра, а сегодня проживем какой-нибудь обычный день, когда в твоей жизни есть работа, друзья и обязательства, но пока нет любви? Попробуем?» «Давай. Может, перенесешь какие-то свои вещи ко мне? Тем более, что мое жилье поближе к твоей работе». «Но мы же договорились, что завтра у нас сегодня, в котором нет работы, не так ли?» «Именно так. Но потом наступит послезавтра, оно же завтра, и работа там будет». Он поцеловал меня. «Хорошо. Такой мудрости сопротивляться нет ни малейшего смысла. Что ты будешь делать сейчас? Когда я пойду на работу?» «Пойду к психологу».
Райнер отодвинул меня от себя на расстояние своих сильных рук. «Уже? Из-за меня? Это такой ритуал?» «Нет, из-за другого мужчины. Из-за деда. Я тебе немного рассказывала. Хочу показать ему рисунки, письма деда. Возможно, ему удастся лучше почувствовать Отто фон Вайхена». «Может, дед из тех мужчин, которым легче открыться посторонним людям, чем родственникам? Может такое быть?» «Вполне». Я почувствовала, как он ослабил руки, и мы сложились в одно целое, как переносной стульчик рыбака.
Эрнст Янг сказал, что ждет меня ровно в двенадцать, просил не опаздывать, потому что «через час у меня одна шизанутая истеричка». Я подумала, как он после моего визита окрестит меня и еще подумала, как мне повезло, что он не мой психолог. Хотя несколько раз я у него консультировалась, но это было не на его кушетке, а на моей.
Собственно, это был приятель Манфреда, а не мой. Хотя какое-то время у нас была общая компания. Кроме того, он был другом нашего с Манфредом детства. Так странно, мы с братом не близнецы, но свое детство я чаще всего обозначаю как наше. Словно меня не было без Манфреда.
Его полное имя – Эрнст Янг Маккензи. Это имя для всех людей в той среде, где он вращался, звучало как название консалтинговой или юридической фирмы. Никто на слух не воспринимал это как имя физического лица (неужели так зовут человека?), что его в свое время очень раздражало, но потом он привык и стал использовать это как усыпляющую бдительность шутку и свою фишку. Учиться на психолога он подался не в Австрию, что было бы логичным, а в Великобританию.
Там ему было нелегко. Он попал в среду шикарных снобов. Один из профессоров в качестве ремарки к неплохому английскому Эрнста сказал, что такое произношение он еще готов простить дворнику, ирландцу или продавцу булочек из Индии, но не профессиональному психологу. Профессор всякий раз так остро реагировал на слова Эрнста, что тот посоветовал ему общаться со словарями, чтобы не оцарапаться о слова, ударения и произношение живых людей, а еще лучше, говорить на латыни, так как мертвый язык словно выдуман для таких профессоров. После этого профессор отказался принимать у Эрнста экзамены, но это был не единственный профессор в округе.
