Дэни Бехард - Варварская любовь
В пятнадцать лет он впервые обзавелся другом, нескладным хулиганом, увенчанным ирокезом, которого привезли в приемную семью из округа Колумбия. Парень попросил у Харви списать, и тот неохотно согласился, зная, что его ответы небезупречны, и они стали союзниками. Чувствовать себя необходимым и достойным восхищения оказалось волнующим переживанием: теперь, вместо того чтобы получать заслуженные колы, оболтус выбился в твердые троечники. Однако несколько недель спустя их раскусили и обоих наказали, оставив после уроков, а когда оболтус решил удрать, Харви представить себе не мог, что останется без друга, и сбежал вместе с ним. Парень не знал, куда податься, и спросил совета у Харви; в конце концов они спрятались в садовом сарае у Пегги.
Следующие два дня парень исповедовался Харви во всех своих преступлениях: кражи, жестокость, сексуальное насилие. Харви отпустил ему все грехи. Они клевали носами, высматривая друг друга в тусклых лучиках света, проникавшего сквозь щели в стене. Смеркалось. Снаружи доносились истерические голоса. Вскоре малолетнему преступнику надоело скрываться, и он решил сдаться. Он не привык жить отшельником в поисках нирваны, медитируя в пещерах, в отличие от Харви, которому это давалось без труда. Ему хотелось произвести впечатление на своего никчемного друга, чей раскаленный гнев заставлял его вскипать и выпускать пары, дерясь с учителями, разрывая учебники надвое, но дружба растопила в его душе все барьеры. По настоянию дружбана Харви прокрался в дом, чтобы добыть еды.
Что будем делать? – спросил хулиган у Харви.
Я поеду к отцу, он в Канаде, сказал Харви, и буду жить у него.
В Канзасе? – брякнул его дружбан.
Нет, в Канаде.
А это где? Ты точно не про Канзас говорил? В Канзасе ни фига нет.
Нет, про Канаду, повторил Харви, с горечью осознавая, что ему придется объяснить свою ложь.
Наверное, это просто некоторые Канзас так называют, тихо сказал дружбан, не желая сдавать позиций. Это было единственное настоящее место, известное ему по фильму «Волшебник страны Оз», который показывали в изоляторе, куда ему вскоре предстояло вернуться. Просветление посылают не каждому. Они сидели во тьме, разделенные газонокосилкой, вдоль стен выстроились секатор, грабли и прочий садовый инвентарь. Пахло землей и прелым сеном. И все-таки они чего-то ждали, что-то вот-вот должно было случиться.
Виргиния – Нью-Мексико
2005–2006
В семнадцать лет, за несколько месяцев до окончания школы, Харви впервые в жизни начал поститься. Он читал о загрязнении окружающей среды и современной диете, о кишечных инфекциях и их влиянии на здоровье и, в частности, на рост. Ростом он вышел пять футов один дюйм, весом – девяносто шесть фунтов и надеялся на последний период созревания. Пять футов два дюйма – это было бы уже совсем другое дело, целый мир отделял бы его от пяти футов и одного дюйма с их сомнительным нумерологическим значением. Когда Пегги вернулась домой, обнаружила его, сидящего по-турецки на покрывале, и узнала о его планах, она не выдержала: но ты и так ничего не ешь!
Разубедить Харви было невозможно. Он прочел также, что голодание может вернуть аппетит, угасший из-за токсинов. Были весенние каникулы, и пока его сверстники, срывая парусину крыш с джипов, наперегонки мчались к побережью или закатывали вечеринки, на которых тискали девочек, знакомых с детского сада, и заблевывали раковины, Харви терял вес. Ему нравилось чувство воздушности, чистоты. Строгим вегетарианцем он был уже более года, но теперь у него появилась иная цель. Он не ощущал необходимости заснуть, но и никогда вполне не бодрствовал. Моча у него стала ярко-оранжевой. На третий день он почувствовал жар. Потом это прошло.
Я больше никогда не заболею, сообщил он матери, завершив пост. Через минуту после того, как выпил стакан яблочного сока, он уже несся в туалет. Чуть позже бутерброд с тофу вызывал у него рези в животе, позже он и его исторг из себя. Через два дня пребывания в школе он вернулся домой с опухшими миндалинами и с сыпью на заднице после сидения на жаре. Он подхватил учебники и отправился домой выздоравливать, возможно навсегда, а его мать после неуверенной прогулки по супермаркету принесла дюжину баночек детского питания.
С абрикосом вкусно, сообщил он ей.
Только есть начинай потихоньку, сказала она.
Возможно, его веру разрушило именно голодание. Годами он видел, как мать переходила от причуды к причуде, слушала кассету за кассетой о подрастающем поколении с позитивным мышлением, гадала по картам Таро с изображением ангелов или стояла перед зеркалом и вскрикивала, словно прогоняя захватчика: морщины прочь! Точно так же она пыталась изгнать шпоры или менструальные спазмы. Но все тщетно. Он рос в атмосфере благочестивых разговоров о просвещении, но не просвещался. Настало время испытать христианство.
На этой же неделе Харви стал «возродившимся в вере». Каждый вечер после школы он забирался в супердлинный белый автобус и ехал на собрания верующих, на собрания с фуршетами и на политические митинги. Он незаметно присоединялся к группам, но когда встревал в разговоры о спорте, о перспективных колледжах или о влиянии сатаны на Ближний Восток, остальные замолкали и глядели на его благостное лицо, вздрагивая от писклявого голоса. Среди прихожан он был ближе всего к маргиналам, составлявшим незначительное меньшинство, – этот мальчик с непривычным двойным именем и размерами, свидетельствующими о вырождении Востока. Тамошняя молодежь была красива, разодета и вполне следовала моде. В первую неделю он снес приличную коллекцию книг по оккультизму в букинистический магазин и избавился от языческих символов своего алтаря, вернув их природе. Он погрузился в Библию, но не мог понять, что делать с книгой, заполненной плотской любовью, грязью и жестокостью. Он все еще плыл без руля и без ветрил. Когда он молился, его глаза язвили слезы, и это не были слезы усердия. Смущенное томление вобрало все – наперсницу, девушку, любовь или видение Бога. Церковь пахла лаком и клеем. Пастор перемежал библейские аллюзии с шутками о трусах Супермена. Певцы бренчали на акустических гитарах, но под синтезаторы и бесконечно повторяли гимны.
Автобус привез его домой, и Харви пошел на задний дворик. Они с Пегги недавно снова переехали, на этот раз – в район с одинаковыми домиками, недавно построенными на месте скончавшейся фермы, так что косилки иногда втягивали в себя заржавевшие куски колючей проволоки, а трехлетняя девочка выковыривала из дерна гигантский шприц для осеменения скота. Недалеко от крылечка Харви ухоженная трава переходила в некошеный луг, а еще дальше до сих пор маячил остов амбара, подобно возрождающейся Гоморре. Не было ни ограды, ни канавы, ни ряда столбов, ограничивающих владения, – просто кучи земли. Он перестал читать на ходу Библию, потом улегся в гроб высокой, пахнущей коровами травы, и небо над ним насмешливо сжалось до его размеров. Отвалившиеся доски амбара били на ветру по перекладинам, вызывая звон цепей и вой собак по всей улице. Вокруг пиликали сверчки, и Харви казалось, что когда он заснет, они могут разорвать его, как пираньи.
К его спине прижался холод и наполнил легкие.
Вскоре после того, как он пропустил выпускной вечер из-за воспаления легких, Харви отправился на ежегодную побывку к отцу. Он поехал ночным рейсом. Франсуа, встречавший его в аэропорту, казался слишком здоровым, он был одет по моде, в кожаную куртку с синтетическим воротником.
Небо стало светло-голубым; усталые, они тихо беседовали за завтраком. С недавних пор Харви подумывал о Квебеке, о том, что, будучи католиком, он мог бы стать таким же, как те, что в кино поддерживают нью-йоркских священников итальянского происхождения. До него наконец дошло, что у него есть семья, место, где он может чувствовать себя как дома, где остальные такие же, как он. Он спросил, почему ему дали такое имя и по-прежнему ли Франсуа избегает говорить по-французски.
Франсуа умолк и взглянул на Харви, словно впервые заметил его присутствие. Что ж, сказал он и глубоко вздохнул. Неожиданный энтузиазм во взоре сына его испугал.
Он завел одну из историй, обрывки которых Харви слышал много раз, пропуская мимо ушей, но сейчас принудил себя слушать. Франсуа описал клан Эрве, прославивший родину гордыми выродками, члены которого были всех сильней, всех, кто работал с ними или боролся. Поведал об особой выносливости их рода, принадлежащего к первопроходцам, колонизовавшим Северную Америку, о бабушке, которая семь лет бродила по континенту в поисках внука, о том, что ее вела любовь и вера. Он повторил все, что уже много раз рассказывал, о семье, о ее истории и видениях, и сам, приукрашивая их, приписал Эрве деловую хватку и склонность к наукам.
Кажется, я помню, как она говорила, что один из наших предков изобрел какой-то вид паруса, сказал Франсуа, почесывая затылок. Так или иначе, они были морскими скитальцами.
