Лора Флоранд - Француженки не верят джентльменам
Ему было так хорошо с ней! Он был готов сделать для нее все что угодно, был готов пойти на риск ради нее! А она с такой легкостью решила, что он ужасен.
Конечно, по существу, она поймала его на совершенно омерзительном поступке. Но разве не могла она хотя бы на миг остановиться и спросить, почему он делает это?
Когда он протянул ей свое сердце, что, черт подери, она увидела? Ну почему все всегда думают, что его сердце должно быть таким чертовски уродливым?
– Ну ты и ублюдок, – сказал Пьер с порога гостиной. Габриэль обернулся и увидел, что тот смотрит на него горящими глазами, сжав кулаки. – Ты действительно преследовал мою дочь? Чтобы отомстить мне?
– Да поди ты к черту, – ответил Габриэль и снова схватил Джоли за плечи, увлекая ее прочь из квартиры. На площадке он прижал ее спиной к двери, и его руки оказались по обе стороны от ее головы.
– Это до сих пор ваши с ним разборки, – с горечью произнесла Джоли. Рот ее искривился, зубы сжались, и золотисто-зеленые глаза начали наполняться слезами. – Не могу поверить, что ты нарочно проделал столь дальний путь, только чтобы причинить ему боль, использовав меня.
Ты нарочно?
Нарочно?
Она должна бы понимать, что он лучше, чем она сейчас думает о нем. Что он ее принц. Merde.
Может быть, сегодня как раз и проявилась одна из лучших черт его характера – способность не останавливаться ни перед чем, чтобы довести задуманное до конца?
– Ты… Я знала, в глубине души ты просто хотел использовать меня, чтобы добраться до него! Я знала это! Знала!
Кровь отлила от лица Габриэля, будто кто-то выдернул пробку из огромной дыры в его душе.
– О, ты знала? – сказал он, едва шевеля губами. – И за все это время никакие мои поступки не заставили тебя думать, что я все-таки лучше, чем кажусь сейчас?
– Ну если и заставили, то только потому, что я была такой же глупой, как моя мать, – огрызнулась она.
Габриэль заговорил так, будто каждое слово причиняло ему боль. Слова звучали резко и отчетливо.
– Твоя мать, которая после десяти лет брака бросила мужа из-за того, что он был самим собой? Это такой глупой ты была? Такой, кто разрушает семью только потому, что это проще, чем жить вместе?
Джоли не отрывала от него глаз, и ее лицо стало совсем белым.
Габриэль прижался щекой к ее лицу и проговорил сквозь зубы:
– Вернись и расскажи отцу, как больно я тебе сделал. Увидишь, что будет.
Он выпрямился и отстранился от нее, потому что его собственная боль стала невыносимой, а затем направился к лифту.
Но сделав всего лишь два шага, повернулся к ней. Гнев, глубокий и могучий, защищал его сердце, почти как стальные доспехи.
– Джоли, я знаю, ты слышала все, что я наговорил Пьеру. Но не понимаю, как ты могла поверить моим словам. Черт тебя подери. Скажи, неужели в глубине души ты всегда думала, что я всего лишь чудовище?
Джоли прошла в квартиру. У нее было чувство, будто и жизнь исчезла, и цвета пропали, и формы. Остались только белые и серые тени. Может быть, ее отец именно так и чувствовал себя в депрессии. Может быть…
Да еще его только что ужасно оскорбил мужчина, который говорил, что любит ее. «Я украл твою дочь. Ха, ха, ха! Вот я и поквитался с тобой».
– Я всегда повторял тебе, не влюбляйся в шеф-повара, – тихо проговорил отец, жалея ее. – Все мы просто поглощенные собой ублюдки. Меньше всего мне хочется, чтобы у тебя были отношения с кем-то похожим на меня.
Сквозь белые и серые тени пробилось сомнение. В том, что сказал отец, заключалась не вся правда. Тот, с кем отец меньше всего хотел бы видеть Джоли, оказался совсем не похожим на Пьера Манона. Конечно, Габриэлю нужно внимание. Но ведь и ей тоже.
Она подошла к окну. Габриэль успел пройти уже половину улицы, сердито пожирая пространство большими шагами.
– Он ничего не может поделать, ты же понимаешь, – сказал отец, и необычная нежность прозвучала в его голосе. Джоли вспомнила времена, когда они вместе бездельничали, сидя на кушетке в два часа ночи, и обсуждали все, что творилось в мире. – Он не может перестать думать, как победить меня, и только потом он думает о тебе. Но это совсем не значит, что он вообще о тебе не заботится.
Джоли сжала зубы, чтобы унять слезы, но в носу у нее щипало.
– Но если он думает, что украдет тебя из моей жизни так, как сделала твоя мать, то может отправляться ко всем чертям, – резко сказал отец, употребив грубое выражение, будто Габриэль пробудил в нем воспоминания о том, как говорят в кухнях. – Я вполне могу найти себе место в Провансе. И рестораны на Лазурном Берегу будут умолять меня о консультациях. Я же, черт побери, Пьер Манон.
Джоли, все еще моргая, отвела взгляд от улицы. Лицо отца прояснилось, хотя мускулы были напряжены. Он непрерывно сжимал и разжимал левый кулак.
– На какой день Люк назначил демонстрацию кулинарной книги? – резко спросил отец таким тоном, какого она не слышала уже пять лет.
– На ближайшие выходные, – медленно сказала она. – По крайней мере, так было запланировано.
– Тогда нам надо пробежаться по программе и посмотреть, что следует сделать, – твердо сказал Пьер. – Я хочу, чтобы этот показ стал выдающимся событием.
Джоли быстро повернулась, чтобы взглянуть на улицу. Но Габриэль уже исчез за углом.
Глава 27
Габриэль ушел последним и теперь сидел в переулке, прислонившись к двери кухни. Он глядел на противоположную стену, расположенную так близко, что мог бы ударить по ней кулаком. Если бы, конечно, захотел разбить пальцы о камень.
Задрав голову, он смотрел на узкую полоску между возвышающимися над ним домами, на тонкие серебряные лучики звезд. Потом закрыл глаза. Он чувствовал себя… побежденным. Ему опять захотелось провести годик-другой на сафари в Африке, вдали от всех и всего, общаясь только со слонами и антилопами.
Он прекрасно понимал, как сильно рисковал ради Джоли, хотя старался не думать о негативных последствиях.
Впрочем, точно так же он поступал и в других случаях.
Но вот сейчас… сейчас он опять снял броню и протянул кому-то свое живое сердце. В груди жгло. Ощущение было таким, будто кто-то хорошенько отдубасил это сердце скалками.
Что-то легко коснулось его руки. Он вскочил от неожиданности и наткнулся на что-то мягкое. И только через полсекунды, когда увидел Джоли, отброшенную им к противоположной стене, понял, кто это.
– Putain. – Он опустился на колени, чтобы проверить ее ребра; других причин нависать над ней у него не было. – С тобой все в порядке? Джоли, bébé. О, черт возьми, никогда не подкрадывайся к мужчине в середине ночи. И зачем ты приехала в такое позднее время? Я же сказал тебе… о, черт возьми, прости. С тобой все в порядке?
Джоли начала плакать. Вот просто так взяла и разрыдалась.
– Putain. – Он сел на древние булыжники, притянул ее к себе и усадил на колени, затем тщательно ощупал ее ребра, нежно проводя пальцами по всей их длине. – Мне так жаль, bébé.
Он качал ее, будто маленького ребенка.
– Со мной все в порядке. – Она провела руками по его волосам, лицу и плечам, затем крепко обняла его, впившись пальцами в его мускулы. Все его тело отозвалось на ее прикосновение удивительным облегчением. Он уж и не думал, что когда-нибудь почувствует это снова.
Что ж… Возможно, его пораненное сердце, съежившееся для самозащиты, уже начинало строить какой-то план, чтобы показать ей, что он вовсе не чудовище, но…
– Я так рада видеть тебя, – сказала Джоли. – Я не… Я побежала за тобой так быстро, как могла, но ты уже ушел.
– Правда? – У него появилось чувство, будто плотно свернутые вокруг его сердца лепестки начали раскрываться в испуге и удивлении. – Чтобы… все исправить? Ведь это была просто ужасная ссора?
– Я не должна была говорить, что ты используешь меня, – сказала она, и ее захлестнул новый взрыв рыданий. – Я люблю тебя. Тогда я имела в виду совсем не то. Даже не верится, что такие слова сорвались у меня с языка. Ты такой замечательный.
Его сердце замерло, будто последние лепестки не отпускали его. Габриэль не мог понять, почему они панически цепляются за его сердце. Разве не этого он хотел – услышать, как она говорит ему: «Я люблю тебя»?
Но… это всего лишь слова. Их может сказать кто угодно.
Бывшая тоже говорила, что любит его. И другие женщины тоже. И они действительно не лгали. По крайней мере, какое-то время. Если веришь словам, то всегда остаешься открытым и беззащитным, что особенно некстати, когда женщина решает, что не любит тебя достаточно сильно, чтобы… чтобы любить тебя таким, какой ты есть на самом деле.
Габриэль смотрел на Джоли сверху вниз. В его руках она казалась маленькой, полностью принадлежащей ему. Как легко поддаться чувству и отдать за право защитить эти хрупкие плечи свое проклятое сердце, а затем однажды проснуться и обнаружить, что кто-то устал от его дара и бросил его, будто скормил собакам.
