Гейл Форман - Всего один день. Лишь одна ночь (сборник)
– Макаруны? Эти кокосовые штучки? – Я вспоминаю эти ужасные заменители печенья, которые мы едим на Пасху.
– Не макаруны. Макароны. Это печенье из безе пастельных цветов. Съедобные поцелуи ангелов, – она смотрит на меня. – И когда тебе нужно две тысячи?
– К августу.
Бэбс щурится. Глаза у нее всегда красные, хотя, как ни странно, обычно в начале рабочего дня, а к концу они начинают как-то маниакально светиться.
– У меня к тебе предложение. Если ты не против поработать дополнительно в обеденную смену по выходным, я гарантирую, что у тебя будут твои две штуки к двадцать пятому июля – тогда ресторан закрывается, потому что отпуск у меня. Но на одном условии.
– Каком?
– Каждый день съедай там макароны. Но только свежие, так что пачку не покупай, – она закрывает глаза. – Впервые я их попробовала в Париже во время медового месяца. Я сейчас в разводе, но какая-то любовь – вечная. Особенно если влюбился в Париже.
У меня по шее пробегает холодок.
– Вы действительно так думаете?
Бэбс делает еще глоток водки, глаза у нее вспыхивают, как будто она все понимает.
– Ах, так вот какие ответы тебе нужны. Ну, с этим я помочь не могу, но если ты сгоняешь в холодильник и принесешь пахту и сливки, я отвечу тебе на легендарный вопрос, как сделать идеальный крем-фреш.
Двадцать семь
Вводный курс французского длится шесть недель, по три дня в неделю, с половины двенадцатого до часу – еще один повод поменьше времени проводить в Доме Порицания. Хотя теперь я вечерами в «Кафе Финлей», а по выходным – целый день, но по будням я хожу только к пяти, а в понедельник и вторник ресторан закрыт, так что все равно полно свободного времени, когда нам с мамой приходится друг друга избегать.
В первый день занятий я прихожу на полчаса раньше, покупаю в киоске чай со льдом, отыскиваю нужный кабинет и начинаю рассматривать учебник. Там много фотографий с видами Франции, в первую очередь Парижа.
Потом начинают подтягиваться и другие ученики. Я думала, тут будут ребята из колледжа, но все остальные скорее ровесники моим родителям. За соседний стол садится женщина с мелированием на светлых волосах, говорит, что ее зовут Кэрол, и предлагает мне жвачку. Я с радостью пожимаю ей руку, но отказываюсь от угощения – жевать на уроке кажется как-то не по-французски.
Большими шагами входит похожая на птицу женщина, седая и с короткой стрижкой. Создается впечатление, что она сошла со страницы журнала: ее обтягивающая льняная юбка-карандаш и простая шелковая блузка идеально отглажены, что кажется совершенно невозможным с учетом того, что на улице влажность девяносто процентов. Более того, на шее у нее шарфик, что при такой погоде тоже странно.
Очевидно, она француженка. Даже если бы шарф ее не выдавал – она вышла перед всеми и заговорила. По-французски.
– Мы что, не туда попали? – шепчет Кэрол. Потом преподавательница подходит к доске и записывает свое имя – мадам Ламбер и название курса – «Французский для начинающих» и добавляет то же самое на французском. – Нет, не повезло, – говорит Кэрол.
Мадам Ламбер поворачивается к нам и говорит на английском, но с сильнейшим французским акцентом, что это начальный курс французского, но что лучший способ выучить язык – слушать его и говорить на нем. И все, больше английской речи за следующие полтора часа я почти не слышала.
– Je m’appelle Thérèse Lambert[44], – говорит она, произнося: «Те-рез. Ламб-бер». – Comment vous appelez-vous?[45]
Мы все смотрим на нее с изумлением. Она повторяет вопрос, показывая на себя, а потом на нас. Но все равно никто не отвечает. Учительница закатывает глаза и щелкает зубами. Потом показывает на меня. Снова щелкает зубами и показывает рукой, что я должна встать.
– Je m’appelle Thérèse Lambert, – медленно выговаривает она, хлопая себя по груди. – Comment t’appelles tu?[46]
Я на миг застываю, мне кажется, что я снова вижу перед собой Селин, которая болтает что-то на своем языке и смотрит на меня с презрением. Мадам Ламбер еще раз повторяет вопрос. Я понимаю, что она спрашивает, как меня зовут. Но я же не говорю по-французски. Если бы говорила, меня бы тут не было. Это же курс для начинающих.
Но она просто стоит и ждет. И не собирается разрешить мне сесть.
– Je m’appelle Allyson?[47] – Пробую я.
Преподавательница довольно улыбается, словно я ей только что рассказала о предпосылках Французской революции на этом языке.
– Bravo! Enchanté, Allyson[48].
После чего она обходит весь класс, знакомясь подобным образом со всеми остальными.
Это был первый раунд. После него идет второй: Pourquoi voulez-vous apprendre le français?[49]
Она повторяет новый вопрос, записывает его на доске, некоторые слова обводит, подписывая их значение на английском. Pourquoi: почему. Apprendre: учить. Voulez-vous: вы хотите. А, ясно. Она спрашивает, почему мы хотим учить французский.
Однако я понятия не имею, как отвечать. Я поэтому сюда и пришла.
Но она продолжает:
– Je veux apprendre le français parce que…[50] Je veux: я хочу. Parce que: потому что. – Она повторяет это трижды. А потом показывает на нас.
– Я могу сказать, я знаю это слово из фильма, – шепчет Кэрол и поднимает руку. – Je veux apprendre le français parce que, – говорит она, спотыкаясь на каждом слове и с ужасным акцентом, но мадам лишь смотрит на нее, ожидая. – Parce que le divorce![51]
– Excellent[52], – говорит мадам Ламбер, слово точно такое же, как и в английском, но на французском оно звучит еще лучше. Она записывает. Le divorce. – Развод. La même[53], – говорит она. И подписывает: «то же самое». Потом записывает «le mariage»[54] и объясняет, что это антоним.
Кэрол наклоняется ко мне.
– Когда мы с мужем развелись, я пообещала себе, что позволю себе растолстеть и выучу французский. Если с языком пойдет так же хорошо, как с весом, к осени я буду говорить уже свободно!
Мадам Ламбер опять обходит весь класс, и все сбивчиво объясняют, почему решили выучить французский. Двое собираются провести во Франции отпуск. Кто-то собирается учить историю искусств, для чего не помешает хоть немного знать этот язык. Кто-то считает, что он красивый. Мадам записывает все нужные слова, перевод и антоним. Отпуск: vacances. Работа: travail.
В прошлый раз я была первая, в этот раз последняя. Я к этому времени уже начинаю паниковать, стараясь придумать, что сказать. Как по-французски будут «случайности»? Или что я предполагаю, что совершила ошибку. Или из-за «Ромео и Джульетты». Или найти то, что потеряла. Или потому, что не хочу соперничать, а просто говорить по-французски. Но я не знаю, как это все сказать. Если бы я знала, я бы тут не сидела.
Потом я вспоминаю Уиллема. «Нутеллу». Про разницу между влюбленностью и любовью. Как он говорил? Как по-французски будет «пятно»? Sash? Tache?
– Эллисон, pourquoi veux-tu apprendre le français?
– Je veux apprendre le français, – начинаю я, повторяя кусок, который произнесли уже все остальные. Я его записала. – Parce que… – я задумываюсь. – La tache, – наконец говорю я.
Странное заявление, если я сказала то, что нужно. Из-за пятна. Ничего не понятно. Но мадам Ламбер строго кивает и записывает на доске «la tache». И подписывает перевод: «задание». Я, наверное, что-то не то вспомнила. Она смотрит на меня и видит, в каком я замешательстве. И записывает еще одно слово: «la tache – «пятно».
Я киваю. Да, это оно. Антонима она не записывает. У пятна его нет.
Когда сказали все, мадам улыбается и хлопает.
– C’est courageux d’aller dans l’inconnu[55], – говорит она и записывает. Потом заставляет нас переписать это предложение и разобрать его со словарем. Courageux – это «смелый». Dans – это «в». L’inconnu – «неизвестное». D’aller. У нас уходит минут двадцать, но наконец мы понимаем: заходить на неизвестную территорию – смело. Справившись с задачей, мы так же горды, как и мадам.
Тем не менее в первую неделю занятий я все время нахожусь в каком-то полуужасе, что меня спросят – потому что нас всех спрашивают часто; учеников всего шестеро, а мадам любит, чтобы все работали активно. Когда мы начинаем робеть, она напоминает: «C’est courageux d’aller dans l’inconnu». В конце концов мне как-то удается себя преодолеть. Я все время допускаю грубые ошибки, я знаю, что я коверкаю слова, что произношение у меня ужасное, но мы все в одной лодке. Чем больше я говорю, тем меньше стесняюсь, и становится легче делать попытки.
– Я себя такой дурой чувствую, но, возможно, этот метод работает, – однажды после урока призналась Кэрол.
Мы с ней и еще несколькими однокурсниками начали собираться после уроков, вместе обедать или пить кофе – чтобы позаниматься, отойти от словесных потоков мадам Ламбер, разобраться, что она имеет в виду, что она хотела сказать своим «пффф» – кажется, что это у нее целый отдельный язык.
– Мне вроде как снился сон на французском, – делится Кэрол. – Я говорила своему бывшему какие-то совершенно ужасные вещи, но на превосходном французском, – с ухмылкой вспоминает она.
– Не знаю, настолько ли я продвинулась, но мне определенно кажется, что я стала меньше тупить, – отвечаю я. – Или просто уже привыкла к тому, что постоянно туплю как идиотка.
