Светлана Талан - Не упыри
– Наши дети растут неравнодушными, – подвела я итог. – Теперь я точно знаю, что они сумеют и посочувствовать, и не бросят человека в беде.
– И за это я тебя тоже люблю, – сказал Роман.
– За что?
– За умение видеть хорошее в плохом, – сказал он и ободряюще улыбнулся…
… сентября 1977 г
Наша Даринка поступила в тот же педагогический институт, где в свое время училась и я. Разница только в том, что она предпочла стать филологом, как ее отец. Мы все очень радовались за нее. Но теперь нам придется усиленно заниматься с Иринкой, так как у нее чуть ли не все предметы страшно запущены. Но она не хочет отставать от Даринки, и все дни проводит за учебниками, потому что в будущем году мечтает поступить в тот же педагогический.
– А кто же будет жить в комнате у девочек, когда они поедут учиться? – поинтересовался Миша.
– А ты уже положил глаз на их комнату? – спросила я.
– Просто интересно.
– Комната останется за девочками. Они будут приезжать по выходным и на праздники, поэтому у них должно быть место для учебы и отдыха.
– Я буду прибирать у них, – серьезно проговорил Миша и добавил: – Жаль, что Ежика не будет, с ней всегда весело.
– А мне жаль, что не будет рядом моих помощниц, – вздыхаю я. – Придется вам, мальчишки, больше работать.
– Мы справимся, – за двоих отвечает Андрейка.
После отъезда дочери в доме стало чего-то не хватать. Теперь у нас стало гораздо тише и немного грустно. Я все время думаю, как же Даринка там одна? Не повлияет ли на нее город. Не начнет ли она курить, как когда-то наша Ежик? Будет ли серьезно учиться?
Мне трудно представить время, когда и остальные дети покинут наш дом. Столько лет провести в такой кутерьме, а потом вдруг оказаться в пустой тишине? Нет, на это даже моего воображения не хватает!..
… августа 1980 г
Роман застал меня дома очень расстроенной. Я сидела на стуле, уставившись на кусок вареной колбасы, а в моих глазах стояли слезы.
– Что случилось? – бросился он ко мне.
Я только что вернулась из райцентра, куда ездила за покупками.
– Ничего, – ответила я, пожимая плечами.
– Как ничего? Я же вижу, что ты чем-то огорчена. Успокойся и расскажи, что случилось.
– Спрашиваешь, что случилось? А ничего. Я счастлива тем, что живу при коммунизме! – попыталась сыронизировать я.
– И все же?
– Помнишь октябрь тысяча девятьсот шестьдесят первого?
– Так, дай-ка припомнить… – Роман нахмурился. – Даринка родилась в шестидесятом… Тогда ей уже исполнился год и…
– Не то. Вторая попытка.
– В то время мы готовили наш первый спектакль.
– Уже теплее. А что знаменательного происходило в стране?
– Состоялся двадцать второй съезд КПСС.
– Верно. И что сказал на этом съезде Хрущев?
– «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»
– Он пообещал нам коммунизм уже в этом году, – я улыбнулась сквозь слезы. – Когда мы играли наш первый спектакль, на сцене над нами висело красное полотнище с этим лозунгом.
– А писал его я, – добавил Роман.
– Так вот, – продолжала я, немного успокоившись. – Сейчас тысяча девятьсот восьмидесятый, мы живем при коммунизме, и я счастлива от того, что в промтоварном магазине стоит целая армия вешалок с совершенно одинаковыми платьицами для девочек, какие и старухе надеть стыдно. Зато в соседнем отделе огромная толпа – не очередь, а толпа. Посмотреть, чем там торгуют, невозможно, но добрые люди сказали, что «дают» неплохой ситчик. Заметь – «дают», то есть не за деньги, а как при коммунизме.
Роман усмехнулся.
– Ты отстояла очередь, а тебе не дали бесплатно?
– Мне там было не до шуток. Я выстояла в страшной давке два часа. И выдержала эту экзекуцию только ради того, чтобы купить ткань и сшить нашим девочкам пару летних платьиц, не похожих на те, что висят в промтоварном. И что бы ты думал? Ситца оставалось мало, и толпа стала требовать «давать» не больше двух метров в одни руки! И вот теперь у меня два метра на два платья! И как, по-твоему, я могу их сшить?! – сказала я, и снова слезы навернулись мне на глаза.
– Может, попробуешь сшить что-нибудь другое?
– Это еще не все. Я же поехала за продуктами, чтобы перед новым учебным годом порадовать детей чем-нибудь вкусненьким. Сначала обрадовалась: в продуктовом покупатели ждали, что вот-вот подвезут колбасу. И разве это очередь, если она всего лишь пересекает магазин и чуть-чуть выходит на улицу?! Главное, что не заворачивает за угол. Дождалась, купила – и вот тебе!
– А что с ней не так? – Роман окинул взглядом колбасу.
– Я только дома увидела, что она уже скользкая, – проговорила я и расплакалась.
– Перестань, – Роман обнял меня за плечи. – Стоит ли из-за этого расстраиваться? Отдай ее коту и собаке.
– Не могу! – запротестовала я. – Ее можно промыть водой с уксусом, потом отварить в трех водах и поджарить на растительном масле.
– Делай что хочешь, – засмеялся Роман. – Лишь бы мы утром после нее живыми проснулись! И это все, из-за чего ты плакала?
– Если бы! В другой очереди «давали» в одни руки по баночке майонеза и баночке горошка, а мне достался только майонез. А я хотела приготовить оливье на Седьмое ноября!
– Обещаю, что раздобуду тебе до того времени горошек.
– Где? В очередях будешь стоять?
– Отец одного из наших учеников работает товароведом в продовольственном.
– И ты у него будешь просить?
– Не буду. Он сам набивался. Сказал, что заедет ко мне перед Октябрьскими праздниками спросить, что мне нужно, потому что имеет возможность все купить.
– Мне кажется, не стоит тебе унижаться. Не голодные же сидим. Обойдемся тем, что есть, – сказала я, сняв с его плеч это бремя. Уж я-то хорошо знала, что для себя Роман просить не умеет. Вот если что-нибудь для школы, для учеников, тогда пожалуйста. – Ты знаешь, Роман, – продолжала я, – тогда, в шестьдесят первом, я верила, что через двадцать лет мы и в самом деле будем жить при коммунизме. И вот, как все обернулось.
– Хватит хандрить, – сказал Роман, – все мы верили. Давай лучше что-нибудь делать с этой колбасой, пока она не взорвалась. Смотри, она на глазах раздувается!
Мы оба рассмеялись. Вот так с ним всегда. Только что была готова слезы точить, а уже смеюсь над этой злосчастной колбасой, будь она неладна!
… октября 1980 г
Когда-то я боялась, что мои чувства к Роману размоет серость будней, и они превратятся в привычку. Теперь я понимаю, что это не так. Любовь никогда не становится привычкой. То ли я так сильно его люблю, то ли такая уж я от природы. Когда я просыпаюсь утром, моя первая мысль – о нем. И эта мысль сразу же будит мои чувства, и я начинаю волноваться так, словно только что впервые увидела его в парке. Сердце прыгает от радости, когда я вижу его за работой. Или утром. Или в учительской. Или спящим. Всякий раз он возникает в моем воображении другим. Душа начинает петь, хочется, чтобы все-все знали, как я его люблю. И снова я готова перевернуть всю Землю. А еще лучше – приблизить к ней небо. Так было со мной в нашу первую встречу, хоть и много воды утекло с того времени. И почему все-таки, когда я смотрю на него, я так волнуюсь, будто вижу впервые? И так – каждое утро, каждый день…
Когда Роман просыпается и улыбается мне, в голове у меня начинает приятно шуметь, будто я только что глотнула хорошего вина. Любовь моя пьянящая, нежная, всепоглощающая. Кажется, что я влюбляюсь в него заново с каждым новым днем. Какое же это счастье: уметь любить и быть любимой!
… октября 1983 г
Я все реже и реже открываю свой дневник. Кажется, совсем недавно сделала запись, а открою тетрадь и вижу, что прошел год, а то и два. Жизнь с возрастом набрала неудержимый темп, и я уже не успеваю за ней.
Сейчас в доме тихо. Мальчиков мы проводили на армейскую службу. На проводы пришли их друзья и наши коллеги. Приехали девочки, без конца шмыгали носами (как же они без братьев?). Вспомнила, как я сама провожала Романа, велела девочкам не поливать парням дорогу слезами, а сама разревелась.
– Не надо, не надо плакать, – утешал меня Роман, а сам едва не плачет.
– Как же не плакать, если не знаешь, куда их пошлют. Три гроба уже в село привезли из Афганистана. Не дай Бог, и наши туда попадут!
– Главное – не думать о худом, и все будет нормально.
– Болит, ох, болит мое материнское сердце…
– Ты лучше посмотри, каких красавцев мы вырастили! Вернутся после службы, переведутся на заочный…
– Как на заочный? Почему они так решили? – всхлипываю я, не отводя взгляда от сыновей. Новобранцев тем временем уже строят в колонну.
– Говорят, что хватит тебе работать, они сами будут нам помогать.
– Кому, мне? Я и сама со всем справлюсь, и им еще помогу.
– А твое давление? Сколько раз мы «скорую» вызывали? А язва желудка? Ты же ни разу не лечилась стационарно. Разве можно так относиться к своему здоровью?
– Ты как хочешь, а мне надо сходить в церковь и попросить Всевышнего защитить наших мальчиков.
