Марк Миллз - В ожидании Догго
Сознавал ли он, что́ я о нем думаю? Догадывался ли, что я размышляю, не из-за того ли его передние лапы лучше развиты, чем задние, что его голова слишком велика для такого тела, и передним лапам приходится сильно перерабатывать, приняв на себя ее вес.
Догго лежал на диване и моргал.
В последние дни он присвоил себе диван, а я из жалости, что Догго лишился хозяйки, не возражал. Пес любил Клару. Оживлялся в ее присутствии, как и мы все.
– Где она, Догго?
Никто не знал. Ни Фиона, ни Хэтти, ни одна из ее близких подруг. Или все они мне лгали. Хотелось поддаться паранойе и согласиться с теорией заговора. Но я не сомневался, что Полли, когда я с ней разговаривал, не обманывала, и она сказала, что родные до сих пор не получили от Клары ни строчки. Их родители, очевидно, рвали на себе волосы.
С тех пор как Клара вскочила в самолет и исчезла, мы с ее сестрицей говорили трижды и обменялись множеством эсэмэсок. Наверное, я был первым, кто поставил в конце текста значок поцелуя – х. Но она, отвечая, удвоила, затем утроила количество. Я не отставал и ставил столько же. И в конце недели мы добрались до шести. Видимо, в этой области существуют определенные правила, шифры, известные только группе посвященных. Не исключено, что хххххх означает «Буду рада, если ты меня «y».
То есть 6х=у.
Меня поразило, что если «х» – 4 (столько лет мы были вместе с Кларой), то «у» – это возраст Полли, которая на шесть лет моложе меня. Приятная кругообразность уравнения, хотя слабое оправдание того, куда завели меня мысли.
Я правильно угадал: Полли действительно находилась в Уэльсе, где после недавних ливней сплав на плотах был особенно хорош. В субботу она с детьми должна приехать в Лондон, а в воскресенье отправлялась обратно с новой партией маленьких засранцев (ее выражение, а не мое). Я уже заказал столик в ресторане, где мы с ней пообедаем, – потрясающее маленькое итальянское заведение, уютное, но балдежное и всего в нескольких минутах ходьбы от моей квартиры. Я заглянул туда выбрать столик, после чего отправил Полли сообщение, где объяснил, что если ей не по карману поездка на такси домой, то вполне может переночевать у меня. А в конце поставил всего один значок х. Решил: это благопристойный способ намекнуть ей, чтобы она не думала ничего такого.
Эта квартира моя. Клара официально переехала ко мне около года назад. Но в документах значится только моя фамилия. Ее квартира, по дороге на запад, за Актоном, сдана, и часть получаемых денег ежемесячно поступала в счет моей ипотеки. Но больше не поступает. Знаю, проверял вчера вечером. В этот день деньги обычно приходили на мой счет, однако на сей раз не пришли. Явное проявление предусмотрительности и определенного планирования своих поступков. При всей своей ветрености Клара могла быть на удивление прагматичной.
Мне пришло в голову проверить корреспонденцию, которую я с момента ее бегства складывал нетронутой на столике в холле. Даже среди старья не оказалось ни одного адресованного Кларе письма. В Интернете я выяснил, что выполнение заявки на переадресацию занимает на почте пять рабочих дней.
Взглядом эксперта, натренированным чуть раньше на Догго, я нащупал то, на что прежде не обращал внимания: пустые места на книжных полках и в блоках компакт-дисков и исчезновение с кресла подушки, которую Клара купила на прошлую Пасху в Корнуолле. Минутой позже я стоял на коленях в кухне и осматривал буфет. Не хватало деревянной салатницы, какую мы сторговали на базаре в Бангее, исчез и кухонный комбайн. Раньше я представлял, как Клара бежит к поджидающей ее машине с охапкой одежды, но теперь разговор пошел серьезнее: упаковочные коробки, по крайней мере, два рейса на автомобиле и вопрос, куда это все девать. С каждым новым открытым ящиком версия из письма Клары, что она убежала из дома, поддавшись внезапному порыву, казалась менее вероятной.
Почему-то я испытал облегчение. Внезапное бегство предполагало неожиданный взрыв отвращения – «Господи, я не могу больше этого выносить!». А запланированный исход, как бы по-своему ни огорчал, давал возможность понять его причины. Мне стало ясно, почему Клара бросила меня. Разумеется, ясно – самого пару раз подмывало поступить так же. Но она меня опередила и проделала все с таким грубым шиком, что я почти ею гордился. Ну не извращение ли это? «Еще какое извращение», – прочитал я во взгляде Догго.
Он покинул свой драгоценный диван и подбирался ко мне. Я все еще стоял на коленях перед буфетом в кухне, и мы смотрели почти глаза в глаза. Неужели это правда? Пес уставился на меня с выражением, средним между жалостью и презрением.
Мы видим то, что хотим увидеть, напомнил я себе. Наверняка я подвержен «эффекту Кулешова». Великий основатель русской школы кино доказал это почти столетие назад, смонтировав глядящего в камеру актера с последующими кадрами: тарелкой с супом, лежащей в гробу девочкой и развалившейся на диване привлекательной женщиной. Зрители были поражены, насколько эмоционально глаза артиста выражали его чувства: сильный голод, сострадание, половое влечение. Кулешов их разочаровал: во всех трех случаях были подмонтированы одни и те же кадры с лицом актера. Просто зрители видели то, что хотели увидеть, – стали жертвами собственных ожиданий.
Со мной происходило то же самое: в черных, слегка навыкате глазах Догго я увидел себя, униженного самокопанием. А пес, наверное, всего лишь хотел выпросить шоколадные драже. Он знал, что они хранятся в шкафу под кухонной раковиной.
– Хочешь шоколадные драже? – спросил я тоном, каким люди разговаривают с собаками и маленькими детьми.
Догго завилял хвостом.
Глава пятая
Совсем неказистый вход – серая дверь в конце мощеного двора в сердце Сохо. На стене домофон и полированная стальная табличка со словом «Индология». За серой дверью железная, под стать какой-нибудь промышленной зоне, лестница вела в просторную приемную. Все нарочито загадочно: посетитель не понимал, куда попал, – никаких выставленных напоказ корпоративных деклараций или свидетельств самовосхваления (вроде развешанных в рамках по стенам дипломов и наградных сертификатов). Ничего, что помогло бы определить, когда и зачем создана данная контора. Симпатичная брюнетка с короткой стрижкой и в очках ботаника подняла из-за компьютера голову. Я назвался и по ее взгляду понял, что она знала, зачем я пришел.
– Вас скоро примут. Присядьте. Хотите что-нибудь выпить? – У нее был приятный выговор и проницательные голубые глаза.
– Кофе было бы отлично.
– Какой? Могу приготовить любой.
– Маленькую чашку, крепкого, черного, если можно.
– Двойной эспрессо?
– Одинарный, пожалуйста.
– Считайте, что вы приняты, – пошутила брюнетка.
Она мне уже понравилась. И понравилась еще сильнее, когда поднялась, обошла стол и протянула руку.
– Я – Эдит. Имя из другой эпохи. Подразумевает интерес моих родителей ко всему необычному и загадочному.
Я достаточно крутился в нашем бизнесе, чтобы узнать таких людей, как она, – наступает день, и они забирают в свои руки конторы вроде этой. Они не профессиональные секретарши – набираются отовсюду понемногу, чтобы освоиться в профессии. Сообразительные и терпеливые. А в случае Эдит ее ноги из ушей и мальчишеская внешность совсем не помешают ее восхождению по служебной лестнице.
– Колумбийский, – объявила она, вернувшись с кофе.
– Кто, как не колумбийцы, лучше разбирается в наркотиках?
Ляпнув, я сначала испугался, что перегнул палку, но Эдит улыбнулась:
– Еще бы. Мне следовало сказать раньше: у нас есть и кола… Обычная и диетическая.
Сразу видно, девочка догоняет.
С Ральфом Айткеном я знаком не был, но мельком видел его пару лет назад на устроенной каким-то агентством рождественской вечеринке. Трудно было не обратить на него внимания, и совсем не потому, что он возвышался над толпой. Айткен, как и я, едва дотягивал до шести футов. Но в нем чувствовалась какая-то ошеломляющая добродушная сила, зовущая с ним потягаться (и в то же время грозящая раздавить, если вы только посмеете). Он подмял под себя весь рынок дружеского похлопывания по спинам и не потерпел бы иных претендентов на трон. Коротко подстриженные седые волосы, устойчивый загар плюс джинсы, слишком тесные для обладающего чувством собственного достоинства шестидесятилетнего мужчины. А налет эстуарного английского намекал, что человек добился всего сам.
«Индология» являлась третьим агентством, которое основал Айткен, и продажа первых двух сделала его богатым человеком, вероятно, настолько богатым, что он мог бы отойти от дел. И еще я знал, что мне нужно было, чтобы он предложил мне работу, и я готов был преклонить колени у его алтаря. Второй мужчина за большим овальным столом в конференц-зале был в пиджаке – верный признак того, что не он здесь возглавлял творческую команду.
– Тристан Хейг, – представился он, чуть привстав со стула, чтобы пожать мне руку.
