Розали Хэм - Месть от кутюр
«Отныне боль не будет нашим проклятием, мама, – промолвила Тилли. – Она станет нашей местью, нашей целью. Вот что движет мной с этого дня. Так будет справедливо, согласна?»
За окном всю ночь лил проливной дождь. Тилли спала в материнской кровати – спала плохо, то и дело просыпаясь. На краткий миг они пришли к ней, и ее сердце наполнилось радостью. Тедди помахал ей рукой, взглянул на Пабло на руках у Молли, лица всех троих озарились светлыми улыбками… а потом они исчезли.
Часть IV. Парча
Парча — тяжелая, сложноузорчатая художественно-декоративная ткань с шелковой основой, включающая металлические нити из золота, серебра или имитирующих их материалов.
Из парчи шьют костюмы, платья, культовую одежду, шторы, используют в обивке мебели.
Энциклопедия тканей27
Сержант Фаррат подпер лоб ладонью и склонился над регистрационным журналом.
– Во сколько похороны? – осведомилась Бьюла.
– В два часа.
– Вы пойдете?
Сержант убрал руку со лба и посмотрел в светло-карие глаза Бьюлы, горящие любопытством.
– Да.
– А остальным можно?
– Можно, Бьюла, но только тем, у кого на сердце нет зла. На похороны приходят, чтобы отдать дань уважения, верно? Тилли со своим талантом, терпимостью и щедростью привнесла много добра в наши жизни, и в мою особенно. Поскольку вы не испытываете к ней сочувствия, не скорбите о смерти Молли и просто желаете поглазеть на чужое горе, с вашей стороны заявиться туда было бы подло и мерзко. – Говоря это, сержант Фаррат покраснел, но не отвел глаз.
– Тоже мне! – фыркнула Бьюла Харриден и отправилась в магазин Праттов.
– С добрым утром, Мюриэль.
– С добрым утром, Бьюла.
– Она там? – вполголоса спросила Бьюла, мотнув головой в сторону холодильной камеры.
– Если хочешь посмотреть… – замялась Мюриэль.
– Идешь на похороны? – резко перебила Бьюла.
– Ну, я…
– Сержант Фаррат сказал, мол, она всем сделала кучу добра, а в нас ни уважения, ни сочувствия, нам лишь бы повсюду совать свой нос да упиваться чужим горем.
Мюриэль скрестила руки на груди.
– Я никуда не сую свой нос.
Из кабинета вышел Элвин. Не сводя глаз с Бьюлы, Мюриэль сухо произнесла:
– Представь, сержант Фаррат говорит, раз мы не уважали Молли, то и на похоронах нам делать нечего. Дескать, мы только любопытничаем.
– По правде говоря, следует захлопнуть окна и двери перед похоронной процессией, только вряд ли вообще будет какая-то процессия, – заявил Элвин, беря папку с квитанциями.
Лоис Пикетт протиснулась в парадную дверь и подошла к прилавку со словами:
– А по мне, так надо бы сходить на похороны, разве нет?
– С какой стати ты туда собралась? – прищурилась Мюриэль. – Записалась в подружки Тилли или просто хочешь поглазеть, как сказал сержант Фаррат?
– Она переделывает для меня кое-какие вещи…
– Прийти на похороны – это притворство, Лоис, – язвительно произнесла Бьюла.
– Даже хуже: это подло и мерзко, как говорит наш сержант, – подхватила Мюриэль.
– Я, чай… – Лоис поскребла затылок. – А может, между сержантом и Тилли это самое?
– Ты про что? – выпучила глаза Мюриэль.
– Шуры-муры, – сказала Бьюла. – Я всегда подозревала.
– Не удивлюсь, если так, – покачала головой Мюриэль.
Элвин закатил глаза и ушел в свой стеклянный кабинет.
Когда сержант Фаррат приехал за Тилли, на нем было надето черное платье до колена из шерстяного крепа с вырезом «качели» и стильной верхней юбкой-колпаком асимметричного кроя, черные чулки и строгие черные лодочки, украшенные на пятке кожаным цветком.
– Молли бы не одобрила, – улыбнулся он. – Так и вижу скептическое выражение ее лица.
– Этот ливень погубит ваш наряд.
– Ничего, еще сошью. Кроме того, в машине у меня есть отличный синий плащ и зонтик.
Тилли нахмурила лоб.
– Мне уже все равно, Тилли, – спокойно сказал сержант. – Плевать, что подумают или скажут. Уверен, в городе не осталось ни одного человека, который не знал бы, что сушится на моей бельевой веревке. В любом случае я собираюсь на пенсию. – Он выставил локоть, предлагая Тилли взять его под руку.
– Дождь отпугнет зевак, – заметила Тилли.
Они прошли через веранду и сели в полицейскую машину.
Реджинальд привез Молли к месту ее последнего пристанища, погрузив покойницу в продуктовый фургончик Праттов. Прислонившись к борту машины, он наблюдал за сержантом Фарратом и Тилли. Ливень прилепил волосы к их головам, заставил плотно сжать челюсти.
Сержант сложил ладони под плащом и повысил голос, перекрикивая шум серой стены дождя.
– Молли Даннедж приехала в Дангатар с младенцем на руках, чтобы начать здесь новую жизнь. Она рассчитывала, что все плохое осталось позади, однако проблемы и сложности не отпускали ее до самого последнего дня. Она вела скромное, добропорядочное существование, несмотря на то, что жить приходилось под постоянным прицелом осуждающих глаз, сплетен и оскорблений. Теперь, когда Молли вновь обрела дочь, ее душа упокоится с миром. Трудно поверить, что Молли Даннедж больше нет. Мы прощаемся с ней и, скорбя, молим Господа даровать ей лучшую жизнь на небесах, наполненную любовью и добром, а также вечный покой, ибо именно о покое всегда мечтала сама Молли. Того же самого желала она в своем сердце и для каждого из нас.
Эван Петтимен от имени Совета графства прислал венок. Тилли подцепила его лопатой и бросила в вязкую глину себе под ноги, а потом разрубила на мелкие кусочки. Реджинальд помог опустить гроб в могилу. Крупные капли дождя забарабанили по крышке. Тилли бросила первый ком земли. Мужчины почтительно встали по обе стороны от худенькой девушки в большой мокрой шляпе. Дрожа от холода под низким свинцовым небом, она стояла, опершись о лопату. На туфли и обшлага брюк налипла глина.
– Я буду скучать по тебе, – сквозь слезы проговорила Тилли. – Буду скучать, как скучала всегда.
Реджинальд вручил сержанту Фаррату счет за гроб и аренду фургона Праттов. Сержант сунул его в карман, отобрал у Тилли лопату и сказал:
– Давай-ка закончим погребение, а потом будем пить чай с виски до тех пор, пока не придем хоть к какому-то пониманию Молли Даннедж и ее жизни.
Пока сержант закапывал могилу, Тилли держала над ним зонтик. Его синий плащ сбился складками, черные лодочки утонули в глине. Дождь стекал по ногам, насквозь вымочив чулки.
Спустя несколько часов Бьюла Харриден, тайком прокравшаяся на холм, услышала, как они распевают. Скрючившись у задней стены, она увидела в окно Тилли, которая склонилась на плечо сержанта Горацио Фаррата, одетого в женское платье. Стол на кухне был завален пустыми бутылками, одеждой и старыми фотоальбомами. Посередине лежала раскрытая Библия с исколотыми и порванными страницами – не найдя в книге ответов на свои вопросы, они ее уничтожили. Запрокинув головы, скорбящие раскачивались и пели: «Ты заставил любить тебя, но я не хоте-е-ла…»
– Нет, нет, только не эту, ведь все так и было! – запротестовала Тилли.
– «Он мне строил глазки, рассказывал сказки…» – затянул другую песню сержант.
– О нет, и не эту!
– «С кем ты ночку провела, там, на…»
– Нет.
– Ладно, Тил, тогда как насчет этой: «Когда я состарюсь и уйдут мечты…»
– Да, да, эта ей бы понравилась. Раз, два, три, поехали!
Тилли и сержант Фаррат вновь обнялись и запели: «Когда я состарюсь и уйдут мечты, в моем сердце будешь жить один лишь ты…»
– Черт, да Молли плевалась бы от этой песни. Все они на один лад, просто порнография какая-то!
– Неудивительно, что она попала в беду.
– Вот именно. Именно! – решительно подтвердила Тилли. Она сняла с головы чехол для чайника и подбросила его к потолку.
– Ты о чем?
– Всему виной сладенькие популярные песни и распутные мужики.
– Да, это понятно.
Сержант уселся за стол, разлил шампанское по бокалам, они чокнулись и выпили.
– Споем еще раз «Лессинг Лох-Ломонд»?
– Нет уж, хватит песен. Они только развращают.
Тилли нетвердым шагом направилась в гостиную и вернулась на кухню с радиолой в руках. Бьюла отскочила от окошка, распласталась на траве. Тилли вышла на веранду и швырнула радиолу во мрак ночи. Раздался звук падения, тяжелый и глухой. Тилли забежала в дом и вновь появилась на веранде со стопкой пластинок. Она стояла в треугольнике желтого света, падавшего с кухни, и одну за одной метала пластинки в сырую ветреную тьму.
Пролетающая радиола углом задела Бьюлу Харриден, отчего у последней оказался разбит лоб, сломан нос и приключилось небольшое сотрясение мозга. Бьюла на ощупь доковыляла до дома – благо она знала в городе каждую тропинку – и улеглась в постель. Рана на лбу начала кровить, посреди лица, вокруг мясистого пузыря, в который превратился нос, расцвел огромный черно-зеленый синяк. Он закрыл собой всю физиономию Бьюлы, от самой линии волос над жидкими бровями до бульдожьего подбородка.
