Агнета Плейель - Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля
Но и отец улыбался. Он снял с головы шапку и нахлобучил ее на макушку Оскару, потому что сын вернулся домой без головного убора. А Старина, шагая рядом с внуком по перрону, все время похлопывал его по плечу.
Я хорошо представляю себе эту маленькую группу. Им не пришлось долго идти от вокзала до Кюнгсбругатан. Но стоило свернуть на улицу, как в лицо ударил холодный ветер, осыпая иголками льда. Облако снега то клубилось, но вдруг вытягивалось и неслось вперед, рассыпаясь колючими искрами, словно готовило дорогу кому-то, кто следовал за ним. Но город был пуст, будто жители покинули его на время зимы.
Оскар ругался, отворачивая лицо. От метелей, по крайней мере на время странствий, он был избавлен. Как вообще человек может обитать в таком климате? Анна весело смеялась, поддерживая его за руку. Он вернулся и выглядел здоровым, ее долговязый мальчик.
Оскар был тот и не тот. В его глазах что-то словно умерло или погасло. Абель не знал, объяснялось ли это дизентерией, лихорадкой или чем-то еще, о чем Оскар не говорил, но взгляд брата показался ему странным, каким-то постаревшим, поблекшим.
В больнице, куда Оскар лег на обследование, Абель навещал его как можно чаще и с жадностью слушал его рассказы. Оскар говорил тихо, стараясь не мешать другим больным. Он лежал, откинувшись на подушках и обхватив руками затылок. Время от времени глаза его блестели. Он хвалился, как быстро смог приспособиться к новой стране и ее обычаям, как вовремя сумел уловить возможности, которые она предоставляет предприимчивому европейцу.
Оскар то сливался с Явой, то держал дистанцию, в зависимости от обстоятельств. Он взвесил все «за» и «против», тщательнейшим образом рассмотрел все возможные варианты. Он умел быть льстивым и держать удар – и дела действительно пошли в гору. По правде сказать, он из кожи лез, чтобы войти в круг яванских маклеров. И это оказалось не так просто, там с подозрением косятся на новичков.
Он еще себя покажет. Только за последние полгода Оскар получил приглашения от трех торговых домов, и все это – очень влиятельные компании. Однако это не согласовывалось с его планами, он хотел открыть собственное дело. И они об этом знали, поэтому его уговаривали. Но Оскар уже придумал название. «Шведская Ост-Индская компания», – он произнес это, смакуя каждое слово.
Почему бы и нет? Да, претенциозно. Но он первый, в конце концов, к чему скромничать? Дело, разумеется, большое, и придется попотеть, тем не менее Оскар не сомневается, что у него все получится. Он наладит торговое сообщение между родиной и новой страной. В конце концов, он хорошо начал. Кофе, сахар, специи, копра и фосфат – оттуда. Отсюда – железо, целлюлоза и бумага. Не так уж мало, правда?
Оскар рассмеялся. Визиты Абеля его оживляли. Он любил говорить о своих планах, пересыпая длинные монологи риторическими вопросами, вроде «А почему бы и нет?», «А что мешает?», «Совсем не глупо, ты не находишь?», «А чем я хуже?». И Абель подключался к обсуждению проектов, заражаясь его энтузиазмом.
Каждая реплика сопровождалась странным гортанным звуком, означавшим, судя по всему, доверительность. Оскар объяснил, что перенял его от голландских колонистов, и теперь ему трудно избавиться от этой привычки. Так говорят в яванских деловых кругах, в банковских конторах. Этим звуком голландцы делят речевой поток на отрезки, сообщая ему энергию и напряженность.
Потому что, вздыхал Оскар, он успел прочно войти в эти круги. Он стал их частью, акклиматизировался, насколько это было нужно, чтобы никто больше не посмел считать его чужаком.
Два года – достаточный срок для обучения. Теперь этот срок окончен. Пришло время заняться своим делом. «Шведская Ост-Индская компания», – Оскар снова попробовал фразу на язык и тут же рассмеялся, как будто все, сказанное до сих пор, было шуткой.
Но Оскар рассуждал всерьез, и Абель знал, что брат уедет навсегда. Он нашел свое место. Если он и вернется, то богатым, влиятельным человеком. Абель почувствовал, как его душит зависть, потому что собственное будущее представлялось ему жалким, тяжелым и беспросветно мрачным. Когда он сказал об этом брату, Оскар снова рассмеялся. «Так поехали со мной», – подмигнул он.
Но Абель покачал головой: нет, ему надо писать.
Как-то раз Абель застал возле койки Оскара Марию – девушку с лучистыми карими глазами.
Свет проникал через высокие мансардные окна, наполовину задернутые гардинами. Снаружи все еще шел снег. Вокруг Оскара на койках лежали другие больные – бесформенные серые тюки. Появление здесь Марии было подобно солнцу. Собственно, посторонним женщинам запрещалось входить в мужскую палату, но эта девушка могла уговорить кого угодно.
Она походила на красивую птицу. Витавший над койками тонкий аромат духов заставлял на время забыть о простынях, стиранных хозяйственным мылом. При малейшем движении Марии на ее запястьях звенели браслеты, а на шее переливалось ожерелье. Перед Оскаром она всегда хотела выглядеть красивой.
Когда она смеялась над анекдотами Оскара, ее глаза блестели, отражая мерцающий шелк блузки. Мария происходила из богатой семьи и могла позволить себе красивую одежду. Поэтому она сидела на краю койки, как большая тропическая птица или роскошный цветок.
С ней Оскар был в своей стихии. Он рассказывал смешные истории, и они вдвоем хохотали до упада, пока какая-нибудь медсестра не одергивала их строгим взглядом, прижав палец к губам. Иногда Мария доставала из сумочки маленькую бутылочку с вином и подносила к губам Оскара, прикрывая его собой. Это задавало истории новый толчок, и оба снова заливались смехом, который Мария резко обрывала – боялась, что ее выставят из палаты за нарушение порядка.
Но и это все Абель воспринимал совершенно серьезно.
Потому что речь шла, ни больше ни меньше, о будущем этих двоих. Когда-нибудь, возможно, уже через пару лет, Мария последует за Оскаром в его большой белый дом в далекой тропической стране. И там она будет жить, окруженная толпой темнокожих слуг, как красивая супруга богатого коммерсанта, возможно, директора Шведской Ост-Индской компании, почему бы и нет?
Под руку с Марией Оскар будет появляться в высшем обществе Сурабаи или Батавии. Их жизнь будет богатой, полной веселья и всевозможных чувственных наслаждений.
Абель смотрел на стройную девушку возле кровати Оскара.
Вся она так и извивалась под взглядом брата. Глаза сверкали из-под широкополой шляпки, как два стеклышка в лунную ночь.
Но, бывало, Оскар не вставал с постели даже при появлении Абеля. В такие дни он действительно выглядел больным. На впалых щеках лежали тени, кожа бледнела, несмотря на загар. Лицо приобретало желтоватый оттенок с пугающим красным налетом. Абель замечал, как поредели волосы Оскара, словно вымылись на темени капельками пота. Дизентерия не сдавалась. Обследование продлили. Теперь речь шла о стационарном лечении, вероятно, длительном.
Абель садился на стул рядом с братом и не мог понять, спит Оскар или бодрствует. Быть может, он находился в забытьи или на время покидал этот мир каким-то другим способом. Оскар выглядел беззащитным, как младенец. Таким Абель его не помнил. Похудевший, он как будто помолодел, однако морщины на лице обозначились резче.
Оскар стал другим, и дело было не только во внешности; что-то изменилось внутри, в глазах. Не дождавшись его пробуждения, Абель осторожно потрогал серое одеяло – и тут Оскар распахнул веки. Он не сразу остановил взгляд на Абеле, словно вдруг выпал откуда-то, и первые несколько секунд выглядел безумным.
Или, лучше сказать, мертвецом. Что-то сгорело, погасло в его глазах, как будто утративших способность отражать и преломлять свет. От них осталась только мертвая материальная оболочка. Можно было подумать, Оскара ударили чем-то тяжелым или у него в голове что-то взорвалось. Или такие глаза – всего лишь один из симптомов дизентерии?
Потому что стоило Абелю начать разговор о болезни Оскара, как тот делал отклоняющий жест рукой. Не о чем тут говорить! Европейцы переживают и не такое, когда попадают в тропики. Оскар еще дешево отделался!
Возникало чувство, что домой вернулись два Оскара. Один веселый и гордый собой, каким Оскар был всегда, и другой – вот с этими глазами.
Как-то раз разговор зашел о Саре.
Это произошло в больничном коридоре, куда они вышли покурить, на скамейке. При упоминании имени Оскар вздрогнул.
Он сидел, в серых больничных брюках, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. Абель заметил, как по телу брата пробежала дрожь, и прикусил язык. Что толку говорить о мертвой, что это даст?
Но Оскар повернул голову и посмотрел на Абеля. На какую-то долю секунды он стал похож на побитую собаку – гнев, страх, стиснутые челюсти. На лице мелькнуло выражение жалости, но только на долю секунды. Потом глаза Оскара снова стали как два озера с мутной водой, под непрозрачной поверхностью которых бушуют невидимые бури. А затем опять остыли, как два осколка метеорита.
