Светлана Талан - Не упыри
А сколько радости было у наших детей, когда после спектакля взрослые усаживались за стол, а им предоставлялась полная свобода! Они мчались в гримерную, где хранились наши костюмы, натягивали их на себя, а потом носились по сцене между декорациями и даже пытались что-то разыгрывать. За старшую у них была Даринка, пользовавшаяся непререкаемым авторитетом. Младшие дети слушались ее и дома, и на сцене, поэтому я была спокойна, зная, что девочка всегда справится с ними. Она уже играла эпизодические роли в спектаклях, а младшим оставалось только мечтать об этом.
В одном из спектаклей мне досталась роль матери. По ходу действия мне предстояло пересечь сцену, ведя за руку мальчика. Возник вопрос: кого взять – Андрейку или Мишу? Мне не хотелось никого из них обидеть. Я сказала детям, чтобы они сами решили, кому играть эту маленькую роль. Даринка и Андрейка сразу же, в один голос, ответили: «Миша!» А тот после этого очень серьезно, по-взрослому, объявил: «Я уступаю свое место брату!»
Я так растрогалась, что едва не заплакала.
… мая 1974 г
Что-то тревожит Романа. Уже третий день подряд он ходит молчаливый и хмурый. Похоже, хочет что-то рассказать, но не решается.
– Что это ты замкнулся в себе, как улитка какая-то? – спрашиваю его после ужина.
– Откуда ты взяла? – отвечает он, отводя глаза.
– Мне ли тебя не знать. И началось это после твоей поездки на встречу выпускников вашего факультета.
– Жаль, что тебя там не было.
– Ну, во-первых, я не могла оставить детей одних. А во-вторых, больше всего мне хотелось повидаться с Валей, но она сама приезжала к нам погостить. В-третьих, на эту поездку надо было выложить некоторую сумму, а деньги нам сейчас нужны как никогда. За лето мы должны закончить все работы в доме. Осталось совсем немного. Я и представить не могу, какая будет радость, когда мы переберемся в свой собственный дом! А ты?
– Я это представляю уже который год подряд, – ответил он с тоской в голосе.
– Может, переутомился? – спрашиваю я и беру его за руку.
– Все хорошо, – говорит он, слегка сжимая мою ладонь. – Мне надо уехать на один день.
– Можешь сказать, куда?
– Пока нет.
– Хочешь, чтобы я волновалась? Ломала голову? Строила невероятные предположения?
– Марийка, мне нужно уладить одно серьезное дело. Когда я вернусь, тогда и поговорим. Хорошо?
– Ладно, – сдаюсь я и шутливо поднимаю руки вверх.
– Вот за это я тебя и люблю, – Роман улыбается, а в его глазах прячется грусть.
… мая 1974 г
Вышло так, что сегодня уроки поменяли местами, и я вернулась домой раньше детей. Романа дома не было. Он уехал еще вчера утром, не вернулся, а сегодня позвонил в школу и сказал, что к вечеру будет дома.
– Что приготовить на ужин? – спросила я.
– Все, что ты готовишь, всегда вкусно, – сказал он.
Я почистила картошку и поставила жариться. Достала из кладовки банку соленых огурцов. Меня продолжали мучить догадки о причинах таинственной поездки Романа. Я так себя накрутила, что даже голова разболелась. Приготовив картошку, я проглотила таблетку и прилегла отдохнуть. Вздремнуть не получалось, потому что я не привыкла спать днем, но усталость давала о себе знать.
Я услышала, как скрипнула входная дверь. Поднялась, чтобы взглянуть, кто пришел. На пороге стоял Роман. Рядом с ним переминалась с ноги на ногу девочка-подросток. У нее были коротко стриженые, почти как у мальчика, волосы, выкрашенные в ярко-синий цвет. По-детски пухлые губы измазаны красной губной помадой. Она скептически смотрела на меня, не мигая накрашенными ресницами. Мой взгляд задержался на ее юбке: она была слишком короткой, отчего ее худенькие ножки казались еще тоньше.
– А вот и мы! – произнес Роман, смущенно улыбаясь.
– Добрый день, – сказала я, не спуская глаз с девочки.
У меня скверные предчувствия. В мою душу проникает необъяснимый страх. Он на миг сковывает мои руки и ноги, не дает дышать, делает меня бессильной. Я чувствую приближение беды.
Девочка пренебрежительно взглянула на меня и процедила сквозь зубы:
– Салют!
– Нам надо поговорить. Да? – выдавила я, обращаясь к мужу.
– Ирочка, проходи, располагайся, – сказал Роман девочке.
Только теперь я заметила у него в руках объемистый чемодан. В нем, вероятно, находятся вещи этой Ирины, и нетрудно догадаться, что она к нам не на один день. Но кто она такая?
Я вышла на улицу и сразу опустилась на скамью, потому что ноги мои почему-то подкашивались. За мной вышел Роман, прикрыв за собой дверь.
– Слушаю тебя, – произнесла я так тихо, что едва услышала собственный голос.
– Дорогая, я знаю, что ты меня поймешь, – начал Роман. – Ты меня всегда понимала…
– Рассказывай.
– Мне сейчас тяжело, но пойми – у меня не было выбора.
– Не тяни кота за хвост. Говори все как есть! – сказала я нервно.
– Ты помнишь то время, когда мы с тобой жили раздельно? Это было в самом начале нашей семейной жизни.
– С памятью у меня все в порядке.
– В то время я совершил поступок, за который казню себя и сегодня. Я не признался тебе в нем, потому что меня жег стыд. И если бы не последствия этой ошибки, ты бы никогда о ней не узнала. Ты же знаешь, как я тебя люблю…
– А можно конкретнее? – проговорила я, пытаясь справиться с дрожью собственных пальцев, которые судорожно комкали носовой платок.
– Да что там!.. – Роман махнул рукой. – Ты, наверно, уже догадалась, что Ирина – моя дочь.
Мне показалось, что земля под моими ногами разверзлась. Внутри у меня что-то оборвалось.
– Что? Что ты сказал? – спросила я, все еще не веря ушам. – Твоя дочь?!
– Да, – вздохнул он. – Мне очень жаль!
– Жаль? Кого? Себя? Меня? Свою дочь? Или… ее?
– Мне стыдно.
– И зачем ты привез ее сюда? Чтобы нас познакомить? Если ты хотел причинить мне боль, то у тебя получилось. Мы познакомились. Мне было очень приятно. А теперь забирай свою размалеванную куклу и вези туда, откуда ты ее взял!
Внутри у меня все клокотало.
– Дело в том, что мне некуда ее везти. На встрече выпускников я узнал, что у меня есть дочь, а ее мать недавно умерла. Сгорела от водки.
– Пусть ее забирают бабушка или дедушка.
– У ребенка никого больше нет, кроме меня.
– Погоди, погоди! А когда же ты успел ее… сделать?
– Я с этого и начал, но ты не стала слушать. Это было тогда, когда ты уехала работать по распределению.
– Ты хочешь сказать, что в то время, пока я боролась за жизнь нашего больного ребенка, ты разгуливал с другой? – с отчаянием проговорила я, чувствуя, что вулкан в моей груди вот-вот взорвется.
– Не совсем так. Я встретился с ней всего один раз. Сам не знаю, как это вышло. Прости меня…
– Это уж слишком! – чаша моего терпения переполнилась. – Не хочу больше видеть ни тебя, ни ребенка твоей шлюхи! – закричала я, хотя до этого ни разу в жизни не повышала на него голос. – Убирайтесь прочь! Вон из моей жизни!
– У нас трое детей…
– У меня трое, а у тебя – одна. Собирай свои вещи – и вон отсюда! Иди куда хочешь, я не хочу тебя видеть!
– Марийка, подумай о детях! – жалобно произнес Роман, пытаясь поймать мою руку.
Его прикосновение обожгло мое запястье.
– Убирайтесь оба, пока дети не вернулись из школы! – выкрикнула я и тут же заметила, что девочка стоит в дверях и все слышит. После этих моих слов она сказала Роману:
– Ты говорил, что у тебя хорошая жена, а она – просто истеричка! Я не распаковывала вещи. Давай, собирай свои, и поехали отсюда.
– Иринка, доченька, иди в дом, а мы пока договорим, – сказал Роман, стараясь казаться спокойным.
Девочка прикрыла за собой дверь.
– Я никогда тебе этого не прощу, – сказала я Роману и бросилась в хату.
Забившись в спальню, я дала волю слезам. Как же это больно – узнать об измене! Я никогда и вообразить не могла, что Роман способен так меня предать. Как же так?! Я была в панике, без конца плакала и не знала, что мне делать. Я слышала, как вернулись из школы дети и радостно защебетали, увидев отца. Слышала я и то, как Роман рассказал им, что у них теперь есть сестричка Иринка. Он накормил детей и уложил их спать, потом принес поесть и мне, но я сделала вид, что сплю. Тихонько, чтобы не разбудить меня, он прилег рядом. Теперь мы оба притворялись спящими, но это была ночь без сна. Мы лежали вместе в одной постели, и в то же время каждый – сам по себе.
… мая 1974 г
Измена… Знала ли я, что измена – это такая адская мука? Она жжет раскаленным железом сердце, камнем давит грудь, не дает вздохнуть. В голове, как надоедливые августовские мухи, роятся, гудят тысячи мыслей. Мысли путаются, сплетаются, а мухи попадают в эту паутину, жужжат, ноют, и от этого голова раскалывается, как переспелый арбуз.
Какое же это страдание – узнать об измене! Меня душит ревность. А ревности без любви не бывает. Должно быть, всякая любовь существует только на определенном отрезке времени, на котором точкой обозначен конечный пункт. И эта остановка называется Измена. Эта остановка – испытание моей, нет, нашей – любви. Я должна быть сильной, чтобы выдержать все, чтобы любовь не источил червь злобы. Злоба и ревность не должны разрушить мою, вернее, нашу любовь.
